Упадок города не то же, что упадок цивилизации. Естественно, что Рим, превратившись из столицы империи в столицу небольшого итальянского государства, не мог сохранить ни прежнего населения, ни прежнего благоустройства. Но были другие города, которые в этот период процветали. Были регионы, где шла заметная урбанизация.

Урбанизация в Италии вышла на уровень Римской Империи только в 20-м веке. Долго самым крупным городом была Флоренция, 200 тыс. населения, и это долго был один из крупнейших европейских городов.

Древний Рим - 1 - 2 млн, Неаполь такого же масштаба.

Римские акведуки, даже если их в наше время строить из бетона, весьма крупные сооружения, сравнимы с автострадами (2-3 метра шириной, десятки метров высотой, и это из кирпича). Римские дороги тоже производят впечатление. Куски античных вилл разворовывают до сих пор, был недавно скандальчик с Берлускони, отприватизировавшим себе на дачу кой какие античные стройматериалы.

Просто пройтись по какой нибудь местности - римские развалины, иногда циклопические, весьма небольшие строения средневековья, строения эпохи возрождения, массовая современная застройка.

2 млн - это преувеличение (для Неаполя тем более), но вообще я, конечно, не спорю, что Рим в средние века потерял большую часть населения. Просто речь о том, что обвал был не одномоментный (растянулся лет на 200). Если брать Италию в целом, население там начало уменьшаться ещё при республике. А во многих провинциях, особенно азиатских и африканских, вообще никакого обвала не было, скорее наоборот.

Простите, а разве усиление провинций при одновременном ослаблении метрополии не есть признак упадка Империи?

жаль, что ваша статья теперь закрыта. почитал бы.

«ПАДЕНИЕ» РИМСКОЙ ИМПЕРИИ И СОВРЕМЕННОСТЬ: СМЕНА ПОДХОДОВ В ИСТОРИОГРАФИИ

Тезисы доклада

Античность в современном измерении. Казань, 2001. С. 70-74

Долгое время специалисты были, в общем, едины в оценке процессов, происходивших в Средиземноморье в середине I тысячелетия н. э.: Римская империя, деградировавшая экономически и культурно и раздираемая социальными противоречиями, оказалась не в силах сопротивляться давлению извне и пала под ударами варваров. При этом ее остаток на Востоке вскоре трансформировался в государство совершенно иного типа – Византийскую империю, а на руинах Запада стал складываться опять-таки совершенно новый, средневековый порядок. Дискутировались вопросы о причинах упадка империи, о степени преемственности между античностью и средневековьем, но общая картина выглядела сходно со всех точек зрения.

Во второй половине XX века начался всесторонний пересмотр данной парадигмы, и в настоящее время он еще продолжается. В работах последних десятилетий были поставлены под вопрос самые, казалось бы, основополагающие концепты: кто такие «варвары», был ли поздний Рим «упадочным» и можно ли называть «падением Западной Римской империи» то, что произошло с ней в V в. н. э.?

Тезис об упадке Рима раньше всего был подвергнут ревизии. Уже в капитальной работе А. Джонса «Поздняя Римская империя» общество конца III – начала VII вв. представало сравнительно благополучным: уровень развития экономики, бытовое благоустройство, эффективность государственного аппарата, боеспособность армии, культурный и моральный уровень населения – по всем этим показателям оно, как правило, не уступало обществу эпохи принципата, а то и превосходило его. Существовавшие социальные противоречия, опять-таки не более острые, чем в первых веках н. э., режиму в основном удавалось смягчать, а гибель Западной империи была обусловлена прежде всего стратегической уязвимостью и бедностью западных провинций, неспособностью их выстоять без поддержки с Востока[1]. У некоторых авторов последнего времени эта позиция еще более заострена. П. Гернси и К. Хамфресс считают административную и налоговую систему принципата «рудиментарной» в сравнении с высоко дифференцированной, комплексной позднеантичной практикой, а эволюцию римского права в эпоху «Кодексов» – творческой и продуктивной[2]. Отвергается качественный разрыв между ранней и поздней империей: Хр. Вичель убедительно показывает, что «кризис III века» был изобретен пропагандистами эпохи Диоклетиана и априорно принят на веру современными исследователями. Непредвзятый анализ археологического материала демонстрирует, что по крайней мере для западных провинций следует говорить не о кризисе, а о плавной эволюции социальных и экономических структур от II к IV в., независимо от перипетий борьбы за престол[3]. Мне неизвестно, существуют ли аналогичные «ревизионистские» работы о Западной империи V в. или Византии VII в., но их появление представляется закономерным и ожидаемым.

Вообще говоря, основная тенденция историографии проявляется в акцентировке преемственности как между ранней и поздней империей, так и между поздней античностью и ранним средневековьем. Политические, социальные и культурные институты не только Византии, но и варварских королевств (вплоть до Карла Великого!), и даже западных областей Халифата рассматриваются как прямое продолжение соответствующих позднеримских – ни германское, ни арабское завоевания не внесли особых разрывов и качественных скачков в их развитие[4]. Отличие Восточной империи от Западной при таком подходе отнюдь не выглядит принципиальным. Так, в работе Дж. Фрилла и Ст. Вильямса расхождение их исторических судеб в V в. объясняется прежде всего династическими, т. е. чисто случайными факторами и конкретной политикой таких деятелей как префект Анфимий, император Анастасий и т. д.[5]

Наконец, наблюдается тенденция минимизировать различия не только между регионами империи, но и между римлянами и «варварами». Само их противопоставление, по мнению П. Гернси и К. Хамфресс, является риторическим общим местом и слабо отвечает реальности[6]. Отмечается, что германцы IV в. н. э. были скорее маргиналами римского мира, чем представителями мира альтернативного. Между позднеримской и «варварской» знатью в V в. и позже не было никаких социальных барьеров, их тесно связывали брачные, дружеские, политические и др. отношения. «Варвары» как чужие дикие народы, вторгающиеся извне – всего лишь штамп имперской пропаганды. Несколько группировок, подчиненных Западной империи и разделивших ее между собой в V в., этнически гетерогенны и больше напоминают армии или военно-политические альянсы, чем племена; дележ ими империи больше напоминает внутреннее ренегатство, чем внешнее вторжение, а культурный уровень их представителей был, вероятно, примерно тот же, что у римских солдат или крестьян[7]. Наконец, сам факт уничтожения императорской власти на Западе в 476 г. теперь рассматривается главным образом в государственно-правовой перспективе, как акт передачи восточному августу Зенону верховной власти над всей империей[8]; никакой переломности и катастрофичности этому событию не приписывается, в противоположность прежней литературе.

Сказанного достаточно для краткой характеристики сдвигов, происходящих в парадигме видения позднего Рима современной исторической наукой. Причины этих сдвигов, как мне кажется, лежат не только внутри научного сообщества – они тесно связаны с общим изменением культурной ситуации в Европе и Северной Америке после второй мировой войны. В самом деле, старый взгляд на поздний Рим как выродившуюся цивилизацию, сокрушаемую катастрофическими внутренними кризисами и внешними вторжениями, как легко показать на материале публицистики и художественной литературы, отчасти отражал, а отчасти и формировал распространенные в конце XIX – 1-й половине XX в. страхи перед «закатом Европы», «новым средневековьем», позволял политическим радикалам идентифицировать себя с «варварами», несущими миру фундаментальное и потому неизбежно разрушительное обновление. Поэтому естественно, что изменение интеллектуального климата во 2-й половине XX века (особенно с 1970-х гг.) проявилось и в сфере историографии, как отказ от жестких оппозиций «античность vs средневековье», «Рим vs варвары», и как изображение событий середины I тысячелетия н. э. в виде процесса, больше похожего на сложную, постепенную трансформацию, чем на катастрофический кризис.

-------------------------------

[1] Jones A. H. M. The Later Roman Empire (284 – 602). A Social, Economic and Administrative Survey. Vol. I – III. Oxford, 1964. Сокращенный и очень некачественный русский перевод: Джонс А. Х. М. Гибель античного мира. Ростов-н/д – М., 1997.


[2] Garnsey P., Humfress C. The Evolution of the Late Antique World. Cambridge, 2001.


[3] Witschel Chr. Krise-Rezession-Stagnation? Der Westen des römischen Reiches im 3. Jahrhundert n. Chr. Frankfurt am Main, 1999


[4] Например, в справочнике: Bowersock G.W., Brown P., Grabar O. (ed.). Late Antiquity. A Guide to the Postclassical World. Cambridge (Mass.), 1999. Сам термин «Византия» здесь характеризуется как устаревший и некорректный (p. vii), а хронологические рамки периода поздней античности раздвигаются до 250-800 гг. н. э.


[5] Friell G., Williams St. The Rome that Did Not Fall: The Survival of the East in the Fifth Century. London & NY, 1999.


[6] Garnsey P., Humfress C. The Evolution of the Late Antique World. Cambridge, 2001. P. 99.


[7] Goffart W. Barbarians and Romans. Princeton, 1980; idem. Narrators of Barbarian History. Princeton, 1988; Heather P. J. Goths and Romans, 322-489. Oxford, 1992; Heather P. J., Matthews J. F. The Goths in the Fourth Century. Liverpool, 1991.


[8] Friell G., Williams St. The Rome that Did Not Fall: The Survival of the East in the Fifth Century. London & NY, 1999.