Действующие лица. роман
(продолжение),(продолжение), (продолжение).(продолжение), (продолжение), (продолжение), (продолжение), (продолжение) , (начало)
Однажды Галка, описывая свое посещение парка аттракционов, дошла до американского развлечения, имеющего русское народное название «Блевантино».
– Понимаешь, ты там садишься в такую коробку и вцепляешься в ручку. Коробка дергается вверх и для начала бьет тебя ручкой по зубам, потом кувыркается, быстро-быстро начинает ходить влево-вправо, и тут ты получаешь сиденьем под зад и взлетаешь вместе с коробкой вверх метров на пятнадцать. Там тебя вертят волчком (это для того, чтобы закружилась голова), а затем коробка резко ухает вниз. Именно в этот момент люди начинаю блевать, а некоторые мочатся прямо в штаны, отчего внутри всегда характерный запашок, хотя и не сильный, потому что вещь американская. А самый главный кайф в том, что на самом деле оттуда нехрен делать вылететь прямо башкой о камни, если, конечно, не будешь цепляться, как сумасшедшая, за поручни. А цепляться ты будешь, потому что страх жуткий. А стоит всего три доллара.
В отрочестве Никамурито был знаком с одним Шахматистом, который имел обыкновение напиваться в самом начале торжества, и все последующее время проводил в отхожем месте. Кава задал ему вопрос о целесообразности подобных действий. Ему ответили следующим образом.
– Понимаешь, когда я склоняюсь над толчком, и из горла моего рвется наружу этот отвратительный мутный поток, я реально чувствую, что становлюсь чище, умнее, трезвее, наконец.
«Что это у тебя с лицом?» – задал однажды Никамурито вопрос известному гитаристу по кличке Ой. «Понимаешь, радовался вчера.» – ответил тот.
– Как это радовался?
– Ну как, выпили сначала. А потом разбежишься, прыгнешь, и по асфальту на животе, как по льду. Кава почти не испытывал боли, так была сильна настенная эйфория. А боль он испытывать был должен, причем, боль редкостную. Никамурито продирался через заросли отвратительных растений, усеянных тысячами крошечных жестких листочков, каждый из которых помимо режущих краев имел еще и крошечный рыболовный крючок на конце. Сейчас в теле Никамурито находилось больше сотни таких крючков. Выбирать их по одному было себе дороже, так как на место каждого выдернутого приходили двадцать новых. Никамурито решил прыгнуть вперед, на чистое пространство, вон из проклятых зарослей. Его охватило сладчайшее чувство, типа ты рвешься вперед, куда влечет тебя роковая потребность, оставляя на бегу за собой отдельные части своей плоти. Он прыгнул, таким тупым его сделала эйфория и боль. Когда вы карабкаетесь вверх по вертикальной плоскости, и вам вдруг захочется прыгнуть вперед, постарайтесь счесть свое желание неуместным. Никамурито, набирая скорость, поехал вниз по склону, не надеясь уже ни на что, кроме встречного дерева, которое, без сомнения, должно было переломать ему хребет.
Никамурито был знаком с Никитой на протяжение пяти дней. Согласитесь, это шапочное знакомство. Сначала никакого Никиты не было, а были Глеб, Поручик и девушка по имени Люська, прославившаяся свой агрессивностью и душевной ранимостью. Были и другие люди, но о них потом. Вышеперечисленные выгрузились из автобуса на склоне одной из гор приморского Крыма, прошли под палящим солнцем десяток километров, таща на себе мешки со скарбом, спустились к морю, и, наконец, остановились, выбрав площадку для лагеря. Цоца Фельдман, Никита, Галка и другие должны были появиться только через несколько дней.
Поручик бросил рюкзак на землю и сразу стал расчищать место для палатки.
– А не выкупаться ли нам? – спросил Никамурито Глеба.
– Да, это совершенно необходимо, я слегка запылился в дороге.
– Идиоты. – Поручик растягивал дно монструознейшего сооружения из брезента, внутри которого вполне мог разместиться небольшой вертолет. – Через два часа стемнеет, и хрен вы чего поставите, а в моем шалаше есть место только для моей любимой женщины
– Татьяны.
Глеб и Кава шагали вниз по разрушенным ступенькам к еще почти безжизненному апрельскому морю.
– Я не выношу моря, – сообщил Глеб. – Вода чудовищно подлая среда, она заманивает и губит. Я боюсь моря, поэтому в общение с ним я всегда максимально осторожен.
Они поднялись на невысокую скалу, разделись, и Кава посмотрел вниз, проверяя, не найдется ли там утеса, в который можно было бы в свое удовольствие въехать головой. Таковой кирпич, конечно же, отыскался. В этот момент Кава ощутил, что Глеб пнул его ногой, и попытался обучиться управлению телом в полете. Первый урок пошел ему на пользу. Когда Никамурито вынырнул и посмотрел вверх, он обнаружил ровно у себя над головой стремительно надвигающиеся Глебовские пятки.
Кава и Глеб отплыли от берега метров пятнадцать, и Глеб сказал:
– У меня почему-то сводит ногу и кружится голова.
– У меня свело обе ноги, – ответил Кава, – и я направляюсь к берегу. Если желаешь, можешь впиться мне в плечо.
– Я, пожалуй, еще немного поплаваю. Никамурито вылез на камень. Следом за ним выбрался Глеб.
– Знаешь, – сказал он радостно, – я и в самом деле чуть было не утонул. Голова кругом, ноги деревянные, еле доплыл. Просто удивительно.
– И в самом деле, достойно удивления, – ответил Никамурито. Когда Кава и Глеб закончили эксперименты в области полночного строительства, они отошли от палатки подальше, и пригляделись.
– По моему, у нас получилось, – сказал Кава.
– Да, – ответил Глеб, – удалось на славу. В жизни не видывал более причудливого жилища.
– Главное, что ни один враг не догадается о назначении этого предмета.
– Однако мы не довели дело до конца.
– А чего еще?
– Инсталляция нуждается в подсветке. Чертовски люблю почитать перед сном.
На спортплощадке по соседству в изобилие произрастали лампочки, да и проводов можно было накосить вдоволь.
– Поразительно аморфный прибор. – Глеб только что взломал распределительный щит при помощи топора, заглянул туда и с трудом повернул здоровенный ржавый рубильник. На вершине невысокой горы перестал вращаться радар, а в окнах погран-заставы погас свет. Заметив это, Глеб неспеша вернул рубильник на место. – Из всякого затруднительного положения существует два выхода, – прокомментировал он, – выход простой и выход безопасный, причем безопасный всегда контролируется врагом. Глеб проверил, резиновые ли у него подошвы, после чего голыми руками подключил провода к источнику тока. Лампочка висела в палатке на двух оголенных проводах, прямо над спальным местом Никамурито. Глеб объяснил необходимость такого положения вещей ассиметричностью жилища и парадоксальным постоянством вектора земного притяжения.
Так и порешили, что выпить необходимо. Едрена вошь, какие мосты рухнут, если мы сегодня не налижемся? Вокруг рай земной, Крым со всеми прелестями, купайся Никамурито, дыши весной, или сходи посмотри на сов в чаще за Батилиманом, пойди, Кава, пойди, окунись еще раз, и задумайся, вырожденец, крепко задумайся, уж не алкоголик ли ты часом, Кава, Никамуро, Сюдзей? Ну, и чего надумал? Тут и думать нечего, пойди и спроси у Ескоффи, он на любой вопрос ответит честно, потому что нет места для лжи в его чреве. А Ескоффи говорит так: «Фельдман и Вилли-Кий алкаши в натуре, без сомненья. А Никамурито да Чила так себе – этническая пьянь, ибо жрали водку их предки в шестнадцати поколениях без всякой меры, и детям своим завещали это занятие, так как заметили, что если выпить водки достаточно, то становится весело, проходят горести, а беды да болезни летят стороной. Вред же, вызванный потреблением эликсира, сиречь утренние побочки, легко снимается посредством того же элексира, только где ж его по утру взять?» Чила же считает, что Фельдман и Вилли-Кий лишены способности грамотно пользоваться дарованным свыше благом, так как предки их водили дружбу с эллинами, а Анахарасис писывал, мол, всякий скиф презирает эллина за то, что разбавляя вино и пия оное сутки, эллин под конец впадет в вакхическое исступление, каковое состояние есть для скифа благо сладчайшее, а для эллина подлого гибель лютая. Вилли-Кий имеет происхождение крымско-татарское. А в Крыму тебе и Херсонес, и Феодосия. Насчет Фельдмана же лишь в одном из фолиантов написано, мол, индурцы шкуру налево загнали, и пала Колхида. После чего грузины завелись во Франции, так что хороший француз, глядишь, и алана перепьет, за что Чила франков этих кучерявых ой как не любит, и не признает годовщину падения Бастилии, и лакает в этот день только горькое пиво, варить которое осетинов научила женщина по имени Сатана. Но не любит Никамурито вина в себе, хотя благость оно ему дарит щедро. Еще Мериме писал о том, что всяк цыган презирает народ, дающий ему приют. Есть в Каве кровь цыганская, и низко он ставит все, что дарит ему эйфорию. Еще Чила утверждает, что сказки о вреде спиртного гринго сочинили, мол, откажитесь народы от завещенного предками, а жуйте «пепперминт» и глотайте «гербалайф». А всякий знает, что от «гербалайфа» человек худеет, начиная с головы, а от «пепперминта» мороз во рту мороз, как в тундре. Хотят гринго народы погубить, ведь сами они не народ, и им завидно. Пока живы мы, пока стоят древние камни в степях и на склонах, нету гринго мирового господства. Сомневается Чила, уж не родственники ли гринго эллинам, но молчит об этом этнография, и скрывает тайну сию за семью печатями купленный гринго с потрохами Ватикан. Идеология облагораживает, и из ее соображений выпить стоит, несмотря на то, что от алкоголя морда к сорока годам синеет до неузнаваемости, а кое-кому приходиться выписывать из Нового Света биопотенцеры. Хотя, даже если бы и не стоило, все равно уже отступать поздно, так как горит лампочка в животе, акустическая среда приобрела обьем, как плюшевый заяц, которого набили синтипоном, да и говоря откровенно, успели вы, Кава Никамурыч, порядком захмелеть. А хорошо ли это? Будь честен с собою. Говно это. Ужас и разложение, ибо начав бухать здесь сегодня, станешь ты делать сие до отьезда, и хрен пойдет тебе на пользу приморский климат. Взгляни-ка ты вокруг себя. Ведь мужиков старше сорока словно градом побило. Посмотри на отцов своих друзей, на отцов своих женщин, на своего отца, наконец. Гниют, разлагаются дядечки. Ладно, хрен с ним. Отдыхать надо. Развлечься и рассмеятся.