"И в сердце растрава, и дождик с утра..."
Плохой перевод непереводимого стиха, а вертится в голове...

Нет жары, дождь – из равномерно-серого неба. Тепло.

В Париже в 81-ом году весь июль было так.

После мокрой тупой ново-английской жары я очень радовалась и удивлялась – так было похоже на Ленинград.

Мы жили в пустой квартире дочки одних дальних знакомых на улице cardinal Lemoine совсем близко от дома, где жил Хемингуэй, когда писал «Праздник».

Отца владелицы квартиры звали Boris Grinberg, был он старым французским коммунистом, и его веру в светлые идеалы несколько подорвала поездка в Советский Союз. Он на своё несчастье говорил по-русски, и когда шофёр такси, в которое он уселся в Москве на вокзале, стал ему рассказывать, что все беды от жидов, бедный Boris Grinberg трогательный рассказ вполне понял.

По утрам я не ленилась, а бежала под зонтиком в булочную за свежим багетом. Круассаны мы покупали не каждый день, экономя совершенно отсутствующие деньги.

И ещё я покупала на рынке форель, которая казалась не вульгарно выращенной для еды в пруду, а вольной неудачницей, попавшей на удочку – просто форель из рассказа «на Биг Ривер».

По вечерам дождь иногда прекращался и тогда казалось, что весь Париж жуёт. Садится за уличные столики (особенно я любила смотреть на клетчатые скатёрки), а на столиках разное, но обязательно зелёные салатные листья и очень румяные фриты – про них никто тогда не думал, что они смертельно вредные.

Несколько лет назад я посмотрела фильм о Париже Иоселиани – утром взъерошенные мелкие дворняжки друг с другом разговаривают, поводки, их держащие руки, а потом и ноги тётушек. Полдень на часах, и все едят – в кафе, дома, на садовых скамейках.

Когда-то дождь месяц шёл в Усть-Нарве. Почти весь мамин отпуск. Только по вечерам прекращался, и народ вываливался на пляж – смотреть на красное солнце, которое садилось в залив.

Гуляли со спидолами в руках – слушали вражьи голоса. До пляжа глушилки не добирались. А был август 68-го.

Днём сидели на веранде с цветными стёклышками. В Усть-Нарве жили развесёлой толпой, и мама для развлечения научила всех окрестных детей вязать, даже мальчишек, даже меня. Мы вязали какую-то чушь и болтали. Сейчас я и представить себе не могу, как спицы в руках держат.

Ехала сегодня в автобусе, обсасывала дождевые ассоциации, луковицу обдирала.

Настоящее – какая-то непонятная граница между прошлям и будущим. Что-то такое из Зенона, бежит Ахиллес за черепахой.

Шуршит тополь за окном и над ним довольно быстро летит небо – бело-серое в голубых дырках.