tapirr

Кэрролл И Алиса. Автор - П.Лобачевская

Дмитрий Быков

Проснись, Алиса

110 лет назад, 14 января 1898 года, умер величайший британский исследователь тоталитарного социума, опередивший в своих философских и художественных прозрениях Кафку, Чаплина и Александра Зиновьева. Он достойно вписывается в ряд британских гениев - умирающие империи щедры на такие плеяды: Киплинг, Честертон, Уайльд, Шоу, Моэм, Стивенсон - все они наследуют могучему прародителю Диккенсу, в чьих сочинениях были начатки киплинговского мужества, честертоновской радостной веры, уайльдовского самоубийственного эстетизма, стивенсоновской бодрой неоромантики: У Диккенса же была и еще одна прекрасная тема: чистый, правильный, добрый ребенок в абсурдном мире. Ему одному под силу пройти через этот мир с его жестокой, извращенной и принципиально расчеловеченной логикой - и бросить ему вызов. Линию Флоренс из "Домби и сына", Нелли из "Лавки древностей", Крошки Доррит, рожденной в тюрьме Маршалси, продолжает Алиса, созданная Чарльзом Доджсоном, он же Льюис Кэрролл.

( + )

Почти все великое создается с невинными и скромными намерениями. Тридцатидвухлетний оксфордский математик искренне пытался развлечь во время летней прогулки по жаре трех дочерей своего декана Генри Лидделла - Алису, Шарлотту и Эдит. Он проплыл с ними в лодке от моста Фолли до деревни Годстоу, название которой в переводе означает Божье урочище, и все три часа пути потешал всякой ерундой, которая лезла в голову, причем Алиса требовала, чтобы приключения были как можно более дурацкими, а Эдит беспрерывно перебивала рассказчика вопросами. Доджсон сочинявший юмористические рассказы и печатавший их в приложении к "Таймс", и сам оценил собственный абсурдный вымысел и к Рождеству записал историю, а потом, расширив почти вдвое, издал (1865). С тех пор имя Алиса сделалось культовым, а сновидческий, абсурдистский метод, к которому прибегнул автор, породил целую школу, лучшим учеником которой был, конечно, Кафка - но и Чапек в "Кракатите", и Лем в "Рукописи, найденной в ванной", и Стругацкие в "Улитке на склоне" прилежно учились у Кэрролла. Набоков отлично перевел ее на русский (хотя канонический перевод Нины Демуровой, пожалуй, веселей) - но если бы не работа над "Аней в Стране чудес", еще неизвестно, что бы получилось из "Приглашения на казнь" или "Bend Sinister".



В детстве "Алиса" стала едва ли не самым большим моим читательским разочарованием - я ждал от этой сказки Бог весть чего, а она оказалась скучной и мрачной, как дурная бесконечность детского кошмара. В ней хватало смешного, но шуточки были пугающе алогичны, и вообще, мне кажется, эта книга не для детей, хотя и среди них находятся любители абсурда. Я оценил ее значительно позже, курсе на втором, и считаю одним из лучших исследований по психологии тоталитаризма.

Почему для антитоталитарной фантастики лучше всего годится метод Кэрролла, пространство сна? Потому что тоталитаризмом как раз и называется образ жизни (и мысли), управляемый не логикой, а больной, извращенной прихотью. Так устроены наши кошмарные сны, в которых нами тоже распоряжается чужая воля. Сон складывается из хаотически смешанных картинок нашего опыта, и перезапустить его сценарий мы бессильны: мозг избавляется от того, что его мучает, и мы не можем заставить его бросать эти картинки в топку в строго определенном порядке. Как хочет, так и тасует - отсюда навязчивый кэрролловский образ карт. Сон разума рождает чудовищ: сознание спит, усыпленное усталостью, снотворным или массовым гипнозом, хлещущим из телевизора. С этого усыпления сознания, кстати, и начинают все диктатуры. А потом пирует подсознание, не желающее знать законов, правил и ответственности. В кошмарном сне человек ничего не значит - что захотят, то с ним и сделают. Это абсолютное бесправие может позабавить, потом испугать, а потом взбесить, как и происходит с Алисой. Правда, последовательность у всех разная, и, может, только по этому принципу и стоит классифицировать людей: герой Стругацких сначала злится, потом забавляется, а потом боится (иррациональная сила ужасней, чем он предполагал). А герой Набокова сначала гневается, потом боится, а потом хохочет, как в "Истреблении тиранов", - и этим смехом побеждает Благодетеля. История Алисы последовательно проходит через эти три фазиса - гротеск, паника, протест. Ее негодующий крик "Вы ведь всего-навсего колода карт!" страшным эхом отозвался в реплике Пастернака в разговоре с Тарасенковым - о том, что в сталинизме нельзя искать логику: "Мы тасовались, как колода карт". Пастернак читал и ценил "Алису".

( картинка )

Все персонажи тоталитарного социума налицо:

есть нерассуждающая власть, у которой на все один ответ: "Голову долой!"

Есть трепещущий подданный, беспрерывно восклицающий: "Мои ушки! Мои усики!"

Есть соня-обыватель, ввергший себя в полное безразличие, и комедия суда (позаимствованная у Рабле и доведенная до совершенства у Кафки),

и даже хитро замаскированный диссидент - видна одна улыбка, но она-то и внушает надежду, что жизнь возможна.

( Далее )

Один престарелый художник мне говорил:

Все подлые люди очень любят употреблять уменьшительные формы. Они говорят: "Морковка"

-  передразнивал художник "плохих людей".

На самом деле, пользуясь классификацией Эпштейна, морковка - это "нейтрально-разговорное", а фамильярный было бы "морковочка" (при официальном "морковь").

Впрочем, я не прослеживаю связи между  моральным обликом и употреблением уменьшительных форм.

Скорее прав автор ниже: это форма компенсации, что б не чувствовать себя "маленьким"..

it.

Мих. Эпштейн mikhail-epstein@lj

Чик и ек. Как мир нас уменьшает, а мы его – в ответ

Мы чаще называем щенят щенятками, чем щенищами. Поль Гоген. Натюрморт со щенятами. Нью-Йорк, Музей современного искусства

Я как-то бродил по Агоре в Афинах, воображал здесь Сократа и ап. Павла – и вдруг услышал русскую речь: «Вон скамеечка, давай присядем в тени олив, водички попьем». После долгого путешествия в иноязычной среде меня это вдруг удивило. Почему «водичка», «скамеечка»? Что выражают эти уменьшительные формы? Никакой уменьшительной семантики («маленькая скамья») или ласковой экспрессии («миленькая вода») эти формы не несут. Это просто явление неформального стиля речи. «Выпьем водочки под селедочку». Сельдь – это ресторанное меню. Селедка – обиходное, литературно-разговорное. Селедочка – знак неформальной ситуации, в компании, с друзьями.

 

 

Отсюда двойная или даже многократная уменьшительность многих слов и обильный запас суффиксов: -к, -ик, -ок, -чик, -чек, -ек, -ечк, -ичк, -ушк, -ишк, -ышк, -ица, -ице... Одно и то же слово может уменьшаться несколько раз и на все лады: рука – ручка – рученька – ручонка – ручоночка… Как правило, на одно «полноразмерное» слово приходится несколько уменьшительных. Если включать их все в словарь (как обычно и делается), может создаться сильно преувеличенное представление о лексическом богатстве русского языка. На самом деле речь идет о стилевом богатстве, о том, что русский язык предпочитает разнообразить средства выражения неофициального, разговорного стиля. На каждую лексическую единицу официального стиля приходится несколько однокоренных уменьшительных слов в неофициальном. И чем ближе к неофициальному, тем больше язык чувствует себя в ударе и, взыграв духом, множит варианты словообразования. «Дочь» – официально, «дочка» – нейтрально-разговорно, «доченька», «дочура», «дочурка», «дочушка», «дочушенька», «дочичка», «дочунечка» – ласково, фамильярно. Даже трудно подсчитать и учесть все эти возможные производные – начав уменьшать и ласкать, язык уже не может остановиться. Регулярные, «полноразмерные» существительные количественно тонут в море уменьшительных, их соотношение равно примерно 1:3 или 1:4.

Русский язык тяготеет к неофициальности, к созданию своей «теневой», «неформальной» лексической системы. Формальное/неформальное – едва ли не основная стилеобразующая граница, социолингвистический дуализм русского языка. Но правильнее было бы говорить даже не об одном, а о «полутора» дуализмах: официоз и неофициоз, а внутри последнего – нейтральный (общеразговорный) и фамильярный стили. Так образовалось «трехстилие» современного русского языка, которое, казалось бы, не имеет никакого отношения к теории трех штилей у Ломоносова.

( Read more... )

Но почему именно они? Эти суффиксы называют уменьшительно-ласкательными, они выражают отношение к обозначаемому как к маленькому, достойному ласки, снисхождения, покровительства, умиления, жалости. Ах, ты моя водочка, селедочка, скамеечка!.. Мне представляется, что такой уменьшительный склад речи выполняет отчасти психотерaпевтическую, компенсаторную функцию в российском обществе. По традиции здесь человек чувствуeт себя подавленным и униженным. Перед государством, крепостным правом, тоталитарной системой, милицией, начальниками и чиновниками всех рангов. Маленький он человек. А пользуясь уменьшительными суффиксами, он начинает чувствовать себя большим. Перед ним все маленькое: и водичка, и ножик, и песик, и улочка, и деревце, и лесочек... И даже начальничек. Давай в магазинчик зайдем. В скверике посидим. По лесочку погуляем. Стаканчик у тебя с собой? А начальничка мы в гробу видели... «Доложи, – говорю, – обстановочку!» А она отвечает не в такт: «Твой начальничек дал упаковочку – У него получился инфаркт!» (А.Галич).

Русский язык, противодействуя русскому обществу, позволяет маленькому человеку создать свой уютный мирок, в котором он чувствует себя великаном. Гулливером этого лилипутьего мира. И забывает, что сам он лилипут другого мира, который смотрит на него сверху вниз. Тем самым уменьшительный язык помогает ему восстановить свой достойный масштаб, почувствовать себя человеком если не в обществе и государстве, то хотя бы в мире словесных знаков.

( Read more... )

Tags: literature_xx, rf, rossia, socium2009

Нашёл забавное у (опять же не обновляющегося) novostyru:

"Перечитал статью Солженицына, в которой он поливает грязью Бродского. Мощный старик (как сказал бы Остап Бендер).

Глубина анализа немыслимая:

«Уморчиво было бы приводить примеры всех нескладиц»

или

«Изжажданное ли окунанье в хляби языка»…

Вспомнился Довлатов:

«Свои научные претензии к Грубину он выразил так:

- Да х*ли ты вые*****шься?!»

----

В действительности, <родский не на минуту не смешон (хоть я и не его поклолнник), а вот Солж покойный - "уморчив", действительно.

Поэт ведь поёт как может.

А мощный наш сидит и язык в узлы завязывает (завязывал...)

1 апреля В 22.38 умерла НАТАЛЬЯ ЛЕОНИДОВНА ТРАУБЕРГ.

ermsworth@lj: "Нет, "умерла" -- не правильное слово, потому что там нет мертвых. Наталья Леонидовна ушла -- туда, где ангелы, нянечка, Честертон, отец Георгий, кошки.
Непостыдно, мирно."

Подробности о прощании и отпевании в этом журнале

В подвалах Лубянки

"То ли в 1988-м, то ли в 1989-м, а может — и в 1990 году мы шли в храм святого Людовика. Сколько ни ходишь, тяжело ощущать слева эти страшные здания. Но тут, дополнительно, оттуда раздавался крик, на слух — кошачий.

В религиозной жизни всегда есть место притче. Было нас человек пять, и ни один не реагировал. Мало того — когда я заволновалась, меня поставили на место. Церковные люди того типа, о которых так горько и часто говорил Христос, не отвлекаются по пустякам.

Когда мы достигли храма, появилась Светлана Панич, приехавшая с Украины (не могу писать "из"! В конце концов, меня воспитывала бабушка по фамилии Петренко, спокойно употреблявшая "с" или "на"). Итак, появляется Светлана, я кидаюсь к ней, и мы бежим спасать кошку. Каждый действует в своём духе: кто — молится, кто — готовится к бою. Света взлетает по какой-то лестничке и нажимает их мерзкий звонок.

Тем временем мы увидели, что к стеклу полуподвала приникла кошачья морда. Обладатель истошно орал.

Вылез неповоротливый гэбешник. Это слово к нему, собственно, не подходит — кто-то вроде обычного, чуть ли не садового, сторожа. Светлана пламенно объяснила ему, что в подвале заперт кот. Он объяснил ей, что кот заперт на выходные дни, чтобы не сбежал, а еда, безопасность и пространство у него есть. Обсудив втроём, можно ли применять к образу ангельскому, животному, даже такое насилие, мы ни к каким выводам не пришли. Кот остался где был; но, ощутив сочувствие, успокоился. Притчу, точнее — притчи, каждый может вывести сам.

Стоит ли говорить, что за такие действия нас осудили собратья по храму?"

Трауберг о Мертоне и Иоанне XXIII, об о.Георгии Чистякове

Статьи Натальи Леонидовны

Что читать детям

http://ru.youtube.com/watch?v=n5DK5KgAdus

Мастер и Маргарита Коровьев-Фагот - А.Филлипенко

Второй день смотрю этот фильи.

Как случилось, что я смог его посмотреть, и как эта возможность совпала с прочтением главы Сарнова "Сталин и Булгаков" напишу завтра

Ахматова. Рисунок Модильяни

В праздник Крещения Господня шёл из Столешникова на Тверскую и зашёл в книжный магазин.

Давно хотел купить исследование Б.Сарнова "Сталин и писатели". Очень интересует тема, и очень интересует автор - предыдущий его труд "Случай Зощенко" (см. тут) попал ко мне в руки случайно, но поразил глубиной мысли и тем, что открыл мне совсем новые грани тех вещей, о которых, казалось бы, думал, но чего-то в них - не замечал...

Первого тома не было - "в феврале, говорят, допечатают" (там про Эренбурга, про Бедного, ещё что-то). Купил пока второй: Ст. и: А.Н.Толстой, и Зощенко, и Булгаков, и Ахматова.

Начал, конечно, с Ахматовой - и не зря. Она, пожалуй, единственная - и автор очень ярко показывает это - кто не поддалась ни на минуту той мерзкой, склизкой "любви", нет, даже так: любви - которой страдали в какай-то момент - и Мандельштам, и Зощенко, и Михал Афанасич, а уж Пастернак-то...

Она ожна была абсолютно трезва, пряма, горда, и тем более вызывает изумления её подвиг остаться в этом аду - СССР.

А стишата о Сталине... За горло взяли, вынудили, но ни грама души её в них нет. Бросила собакам, которые за горло кусали - кость.

***

Глава о "советском графе" немного другая. Она подробно анализирует труды, сделанные по заказу Сталина, живописующие жизнь его (Сталина) кумиров, с кого он "жизнь делал" - Петра I и Ивана Грозного. Поучительно, очень "литературоведчески", но и о Сталине, и об эпохе, и , конечно, о самом герое - "Алёшке" говорит очень много, и важного.

Две других главы ещё не прочитал, так что напишу, видимо, позже.
А от языка Бенедикта Сарнова, не только от глубины и силы мысли, но и от самого "мяса" этого текста я испытываю наслаждение какое-то физиологическое...


***


А сегодня, кстати, вышла статья его. Какая же гадость, какая гадость эта ваша заливная рыба Великая Эпоха : статья

Забавно:

Самым дурацким образов 6 августа меня, единственного из тысячи или более человек, пытались не пропустить в Донской монастырь. Точнее, не знали, что со мной делать. Несчастные милиционеры, за спинами которых стояли сотни сотрудников Федеральной службы охраны, в буквальном смысле потерялись, только что руки не тряслись от волнения. Зачем-то потребовали приподнять штаны - очевидно, допуская, что у такого человека, как я, могут оказаться черные пистолеты в носках, прикрученные к щиколоткам. Мало того, что я два раз прошел для них через металлодетектор, так они еще огладили меня "утюгом" ручного металлодетектора.

Поинтересовались, что у меня во внутреннем кармане пиджака. Я сказал: паспорт и удостоверение члена Союза писателей России. Попросили показать удостоверение. Я показал. Дальше они не знали что и делать. Я сказал: "Ну вот что, либо задерживайте меня по всем правилам – протокол и все такое, - либо я пошел в храм". И я пошел на них.

Милиционеры, все как на подбор подполковники, не применяя рук, закрыли мне путь милицейскими грудьми, каждый своей. "Ах так! – cказал я, - тогда я пошел к прессе!" Я прошел путь метров в пятьдесят обратно до ворот, и едва я появился в них, как сотни фотографов и телекамеры всего мира бросились ко мне. "Эти дикари, - начал я, - не пускают меня проститься с писателем Солженицыным. Полагаю, потому что приехал президент Медведев. Но я явился не на бенефис к Медведеву, я пришел к Солженицыну".

Далее я не успел ничего сказать, упомянул только про поднятие штанин, а ко мне уже протиснулись два милицейских полковника: "Идемте быстрее, вам разрешен вход". Я пошел с ними. "Это не мы, это ФСО", - пробормотал ближний ко мне полковник. (Моих охранников они все же не пропустили, двоих нацболов задержали...) Идя с полковниками, я подумал, что эпизод напоминает подобные ему из книги Солженицына "Бодался теленок с дубом".

http://www.grani.ru/Culture/Literature/m.139949.html

Может, кто картинку нарисует: профили Солжа и Савенко, как Маркс и Энгельс? ;)

Шарж на Зощенко в исполнении Кукрыниксов

Автор и ведущий Иван Толстой

svoboda.org

Темой нашего сегодняшнего разговора будет творчество и судьба Михаила Зощенко.

9 августа 2008 исполняется 114 лет со дня его рождения.

Помнят ли его? Какими представляются сегодня его книги? Понятна ли его писательская позиция? То есть, отделима ли авторская маска от человеческого лица? Почему мирное и такое обнадеживающее время, послевоенные годы, вдруг были взорваны диким постановлением о журналах "Звезда" и "Ленинград" - о Зощенко и об Ахматовой?

В 2004 состоялась вот такая беседа:

Наш гость в московской студии - писатель Бенедикт Михайлович Сарнов. Бенедикт Сарнов автор множества увлекательных книг о судьбе русской литературы и русского языка в советскую эпоху. Одна из книг нашего гостя интересует нас сегодня особенно. Она называется "Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко". Книга вышла в 1993 году. Кстати сказать, она переиздавалась с тех пор, Бенедикт Михайлович?

Бенедикт Сарнов: ет, она не переиздавалась, но к этой теме я еще несколько раз возвращался. Недавно было стотомное издание русских классиков, которое называлось "Пушкинская библиотека". И там я составил том Зощенко, написал предисловие и сделал свои комментарии. А сейчас в небольшой антологии сатиры и юмора 20-го века, которая у нас издается, тоже должен выйти том Зощенко, составленный мною, с моим предисловием.

Иван Толстой: послесловии к книге "Пришествие капитана Лебядкина" Борис Хазанов остроумно заметил, что книгу можно было бы назвать не пришествие, а нашествие капитана Лебядкина. Раскройте, пожалуйста, заголовок.

Бенедикт Сарнов: Капитан Лебядкин, в данном случае, это некий символ, а пришествие, потому что речь в книге идет о том, что этот персонаж романа Достоевского "Бесы", который был одним из самых глубоких художественных открытий Достоевского, он занимал тогда еще довольно скромное место, где-то на обочине истории.

А после русской революции 1917 года, как некая расплавленная магма, эта толпа капитанов Лебядкиных хлынула и вышла на передовую, на арену истории, вступила в свои права. Класс-гегемон, как это тогда называлось.

И то и другое - определения достаточно условные, потому что, на самом деле, это был не гегемон, а именно капитан Лебядкин, с его языком, с его мышлением, с его психикой, достаточно больной и уродливой. Книга называется так еще и потому, что это не литературоведческая книга. Меня волновала тогда не столько судьба и личность писателя, а тот художественный мир, который открыл Зощенко. Этот мир, этот язык, был для меня окном в нашу реальность и способом понять, что собой представляет этот человек, эта новая действительность, которая пришла на смену развалившейся России. Как выразился Розанов, - "старая Россия слиняла в три дня". Вот, что пришло на смену этой, в три дня слинявшей старой России.

Иван Толстой:Справедливо ли поставить знак равенства, синонимически уподобить капитана Лебядкина и того грядущего хама, которого с ужасом ждал Мережковский еще до революции?

Бенедикт Сарнов: В известной степени, да.

( Read more... )

Подумалось: ведь Горький и Солж - это одна судьба
(Ну, как водится, с поправкой на трагедию-фарс - Исаичу, видно, отравленные конфетки на одр не поднесут от премьера).
По молодости - бунтари и свободолюбцы, плоть от плоти народной, сермяжные глашатаи Правды.
Потом - беглецы, упокоившиеся в сонном и спокойном далёко, но помнимые и всё ожидаемые здесь, обратно.
Наконец - триумфальное возвращение, дача на казённый счёт, почёт - содержание, слава и почести, бескрайняя подлость в служении (словом, оправданием) самым гнусным вождям свинцового века.


Рисунки Дэвид Левин

UPD от frau_anderson@lj svetlanawhite:

25.04.2008



( предыстория )