Действующие лица. роман

продолжение, (продолжение),(продолжение), (продолжение).(продолжение), (продолжение), (продолжение), (продолжение), (продолжение) , (начало) 

– А не сыграть ли нам в сказку? – задал Никамурито собутыльникам вопрос.
Правила игры таковы: несколько играющих отходят в сторонку и договариваются, что на вопрос, заканчивающийся на гласную, они отвечают «да», а на согласную «нет». В случае мягкого знака говорится «может быть». После этого водящему предлагается выяснить сюжет произведения посредством задавания наводящих вопросов. Разумеется, сюжета не существует. Его конструирует водящий по мотивам заданных вопросов. Почти всегда выходит весело, так как водящий уверен, что сюжет знают все, кроме него.
Водящим оказался Глеб, так как был единственным незнакомым с правилами персонажем. Ну и стал он спрашивать да отгадывать.   
Глеб. Героями сказки являемся мы все?
Кава. (вслух) Да. (про себя) Ну вот, понеслось… 
Глеб. Действия разворачиваются на стене?
Кава. Да.                                                                                                      Глеб. Кроме нас персонажей больше нет?
Кава. Нет, есть еще.                                                                                    Глеб. Это армия врагов?
Кава. Нет.                                                                                                    Глеб. Монстр-единоличник?                                                                      Кава. Нет.                                                                                                    Глеб. Животное-хищник?
Кава. Нет.                                                                                                    Глеб. Дихотомическая парочка?
Кава. Да.                                                                                                      Глеб. Имена которой не вербализуемы?
Кава. Да.                                                                                                      Глеб. У каждого из них есть среди нас фавориты?
Кава. Да.                                                                                                      Глеб. Между нами завязалась ссора?
Кава. Да.                                                                                                      Глеб. Из-за нестыковки характеров?
Кава. Нет.                                                                                                    Глеб. Из-за нервного перенапряжения в момент восхождения?            Кава. Да.                                                                                                      Глеб. Драка из-за права первыми попасть на вершину?
Кава. Да.                                                                                                      Глеб. Ты дерешься на моей стороне?
Кава. Да.                                                                                                      Глеб. Мы побеждаем?
Кава. Нет.                                                                                                    Глеб. Почему? Нам противостоят девушки?
Кава. Да. Мы не можем бить женщин, а они нас могут.
Глеб. Наша связка срывается?
Кава. Да.                                                                                                      Глеб. Ты пытаешься меня спасти?
Кава. Да.                                                                                                      Глеб. Ты меня спасаешь?
Кава. Может быть.
Глеб. (очень надолго задумывается, пытаясь найти единственный подходящий вопрос) Ты убиваешь меня, чтобы спасти?         
Кава. Да.                                                                                                      Глеб. И сам погибаешь?
Кава. Может быть.
Глеб. Ты остаешься жив, но с тобою происходят жуткие метаморфозы?                                                                                              Кава. Да.                                                                                                      Глеб. Вы что, ёбнулись?
Кава. Может быть.
Глеб. Вы что, правда сочинили этот жуткий некрофилический братоубийственный сюжет?                                                                       Кава. Нет. 
Все сразу замолчали и сжались в крошечные комки под огромным небом, в котором висела, отрезанная от земли полосой тумана, героиня так напугавшей всех сказки, Стена. Низкий можжевеловый лес, заваленный рваным туманом, светился в редких местах то ли от чужих костров, то ли хрен знает по какой причине. В воздухе носилось что-то, то ли совы, то ли мыши. Кроме того, море хлюпало наподобие сытой пасти. Короче, идеальное время для мистиков и маньяков. Берег сегодня был безлюден километров на пятьдесят в обе стороны, так что и место идеальное.     
Кава объяснил Глебу механику того, что с ним произошло.
– Ну и какого рожна? – осведомился Глеб. – Сначала я постепенно окукливаюсь от того, что вы там насочиняли, методично убеждаясь, что большинство окружающих мечтает о моей кончине, и, в конце концов, оказывается, что это сочинили не вы и не я.
– А дихотомическая парочка, имена которой не вербализуемы? Я тоже когда-то был мистиком-одиночкой и дошел до такого состояния, что меня можно было напугать простым финским ножом. (осторожно – цитата)                                                                                                     – Дурак ты, Кава, тебе, как писателю, должно быть совестно настолько небрежно обращаться со словом, хотя бы потому, что некогда оно было в других, более надежных руках.
– Нет, милейший Глебушка, это тебе, как ортодоксальному христианину, должно быть совестно верить в какую-либо инфернальщину, кроме триединого бытия и конкурирующей фирмы. Потом, нормальные люди предпочитают истории о колобках и Шварценеггере, а по сему сам виноват
– Я ни хрена не утверждаю, однако, могу предположить, что кого-то мы сегодня низложили, и самое обидное, что скорее всего меня.              
– Ну дай, дай ему в рыло, – сказала Люска, ёрзая в предвкушение столь сладкого для женщины зрелища, как рыцарский турнир.           
– Вот еще, он здоровей меня в четыре раза, – ответил Кава. – Тебе, Глеб, боятся нечего, твоя жизнь в полной безопасности, а что до меня, то я уже адаптировался к метаморфрзам, и, единственное, чего опасаюсь, так это того, что при ближайшем перевоплощении мне достанутся твои мозги, заместо привычных, Мери-Эниных.
– И почему это моя жизнь в безопасности? – справедливо вознегодовал Глеб. Он терпеть не мог безопасности.
– У меня на это свои соображения. – Кава выдержал паузу, которая должна была означать, мол, тема себя исчерпала. – По сему вскрывайте «Гайдамацкую».
– Выкладывай! – Глеб отчего-то покраснел.
– А… – Кава сделал вид, что обдумывает способ изложения своих соображений, растянул паузу минуты на три, после чего с, как ему показалось, идеальной интонацией, выдохнул, – пошел в жопу.
– Очень хочется побыть одному. – Глеб схватил со стола одну из  бутылок и исчез.
Все давно привыкли к пристрастию Глеба завершать пьянки филосовского свойства на лоне природы, наедине с будылкой, и уход его лишь максимально разрядил обстановку. До такой степени разрядил, что через полтора часа все повскакивали с мест, не зная куда девать инфернальное, ядреное, злое веселье. Веселье в никуда. Веселье на погибель.                                                                                           Никамурито соврал лишь один раз. Никогда он не был мистиком-одиночкой, и если боялся чего-то, то финского ножа во всех возможных его инкарнациях, от пьяного автомобиля, до кухонного газа. И пошли бы куда подальше все мистически настроенные подростки. Смерть – это высшее свинство, доступное человеку, и никакая идеологизация здесь уже не поможет, не сделает ЭТО свинство чем-то большим. Возможно, потому что не успеет. Козлы те люди, которые в момент инфаркта восстанавливают цепь предвестий и совпадений, к нему преведших. В конце концов, единственной причиной смерти является рождение, а все остальные причины косвенны.                                                      
Глеб же, напротив, никогда не опасался ножа никакой системы. Однажды, следуя по заснеженной улице в обществе Поручика, насмехаясь над огромным, бредущим на два шага вперед, мужланом в клубной куртке.
– Толстые мальчики, – говорил Глеб, – такие противные , у них жир свисает складками, и ягодицы похожи на бульдожьи щеки.  – И все они колыхаются при беге, как медузы, распространяя запах кислого пота, – вторил ему Поручик.
Внезапно и жутко человек впереди обернулся и в руке у него вспыхнул фиолетовым узкий нож блатной выделки.
– Что это у тебя? Вилка? – спросил у человека Глеб, небрежно потрогав кончик лезвия.
Человек смущенно сложил нож и был таков.
«Что это у тебя? – удивленно спросил Кава, обнаружив под футболкой Люськи бюстгалтер. «Шуба!» – ответила Люська, они взялись за руки и были таковы.
Целью их был затрепетавший пол-часа назад на отрогах Стены огонек. Они карабкались по скользким от росы скалам. Подавая Люське руку, Никамурито ощущал себя существом гнусным и болезненно притягательным, наподобие ломкого мохнатого паука, а Люську он видел пушистым подлым зверьком, типа хорька. Это было клево. Сзади топотало остальное общество, очевидно считавшее, что с ним играют в догонялки. Общество весьма отставало.                                                     
– Я просёк, – донесся глухой крик Порутчика, – они бегут к костру.            – Едрена вошь, – шепнул Кава Люске, –  рассекретили. Придется бежать в два раза быстрее.
Они вылезли на защищенную со всех сторон кустами лавра площадку, посреди которой горел костер, на котором академически организованное семейство жарило шашлык. Поодаль имелся деревянный стол, накрытый с большим хлебосольством. Кава и Люська отряхнули с себя пыль и встали, сделав вид трогательный и скромный.                         
– Вы новобрачные? – задал им вопрос отец семейства шашлыкофагов.                                                                                             
– Молодожены, – выдохнул Кава. – Медовый месяц у нас. – Он вынул из кармана недопитую бутылку «Белого Аиста».
– Просим к столу, – залопотала мать семейства. – Экие вы скромные да красивые. Из Москвы небось. Мордашки-то интеллигентные.                  
Кава и Люська не заставили себя упрашивать. Они хлопнулись за стол и принялись сосредоточено угощаться. Выпили «Белого Аиста», а потом выпили то, чего лучше еще не знало человечество, сиречь ароматного сливового с  перцем украинского самогона. В этот момент и появились над краем десять голов, принадлежащих членам покинутого общества.
– А… а мы всех накормить не сможем, – смущенно процедил отец семейства.                                                                                                     
– И не надо, – успокоил его Никамурито, – достаточно накормить нас двоих. – Он повернулся к обществу. – Кыш, кыш, голодные братья!          
– И не надо, – говорил с набитым ртом нависший над столом Поручик. – Остальные сами наедятся.
Общество испарилось, шокированное наглостью Поручика. Семейство убежало, напуганное многочисленностью общества, бросив слегка траченный Поручиком стол на произвол судьбы. По какой причине растворился в воздухе Поручик, неизвестно, но факт – Кава и Люська остались за столом одни. Они принялись есть небольшую, очищенную от кожуры дыню с двух концов, навстречу друг к другу, а, когда она кончилась, оказались лицом к лицу. Это было естественно и понятно. Пораженные естественностью происходящего, они принялись целоваться и ласкать друг друга. Это было естественно и правильно настолько, что они занимались подобными глупостями ровно до того момента, пока им ОБОИМ не надоело. Потом встали с земли, взялись за руки и пошли гулять. Была луна и галька, и всё было пьяно вдрызг.
– Навака мока, – говорила Люська, трогая босой ногой воду. И в ноге этой находилась та самая малороссийская обветренная сладость, о которой было уже столько всего сказано.
– Навака мока обыти, – отвечал Кава. – Кала кала мысо.
– Луками лыка, – нежно говорила Люська, и они целовались.
Это не было гнилое парижское гликлике, это был, натурально, треп двух существ, отупевших от удовольствия до потери нужды в вербальном. Это было не эстетсво и заумь, это были распиздяйство, внутренняя пустота и лень. Им нечего было сказать друг другу, они были не нужны друг другу, и именно поэтому было так хорошо, ибо происходящее никого ни к чему не обязывало. А потом Люська захотела спать. И уложив её, Кава вернулся в свое ассиметричное жилище. Он не нашел там Глеба, это показалось Никамурито неправильным и он пошел Глеба искать.