Войти в систему

Home
    - Создать дневник
    - Написать в дневник
       - Подробный режим

LJ.Rossia.org
    - Новости сайта
    - Общие настройки
    - Sitemap
    - Оплата
    - ljr-fif

Редактировать...
    - Настройки
    - Список друзей
    - Дневник
    - Картинки
    - Пароль
    - Вид дневника

Сообщества

Настроить S2

Помощь
    - Забыли пароль?
    - FAQ
    - Тех. поддержка



Пишет Paslen/Proust ([info]paslen)
@ 2012-03-08 12:59:00


Previous Entry  Add to memories!  Tell a Friend!  Next Entry
Entry tags:АМЗ, весна, пришвин

Хоть шаль, хоть полушалок


Точно канализационный вар распустившегося махрами вымокшего аспирина вдруг стал виден воздух; как если его включили, выключив все вокруг.
Нет, не так: всё убрали, и всё.

Дальше руки время заканчивается (время это то, что видишь) и начинается пространство (это то, что чувствуешь), словно мир перевоплотился или недовоплотился (или же перевоплощается) в плащевую ткань или в обёрточную бумагу, куда ты попросил завернуть цветы (тюльпаны).

Амаркорд возможен только тогда, когда ты уже начал забывать; пока ты всё помнишь, прошлое продолжает расти, нарастать щетиной и расчёсывать воздух у щёк.

Обернувшись, ты разворачиваешься, ах, если бы вглубь, вспять – в возраст не по возрастанию, но убытию, вплоть до фаянса молочных зубов, когда ничего этого (того, что потом появилось вокруг) не было.

Был только этот посёлок, прижатый к шершавой столешнице небом как пресс-папье.
За тем плавным нижним поворотом влево я всегда предчувствовал море, хотя никогда не видел его.
Странное дело, но берег Шершней, огибающий АМЗ, стало видно только тогда, когда, точно мухоморы после дождя, здесь понатыкали девятиэтажки.

Или просто я подрос немного, уровень обзора изменился и море не только стало видно, но и стало казаться, что оно стало ближе.
Стало, замёрзнув.
Встало.

Вихрами пушкинского, что ли, (Мандельштаму не до кудрей) памятника, застыв.


Люди в этом тумане превратились в оводов (эх, жаль не удалось сфотографировать старушку в чёрном), машины – в шмелей а вот дома совсем вочеловечились - мне вдруг показалось, что у старой элитки по Толбухина снесло не крышу, но полчерепа (и на фотографии это особенно хорошо видно - даже последние испаряющиеся мысли точно материализовались; точнее, не мысли, но сразу всё, что наш мозг делает - чувствует, анализирует, думает, воспринимает, соединяет, разъединяет, управляет коммуникатором аминокислот etc).

А потом было и вовсе как внутри черепа, но не так, как если бы я туда заглянул и вижу вермишель извилин, но точно на всё, что вокруг, я смотрел изнутри и волны памяти щекотали мой эпидермис.

Другие дома (причём, я отчетливо различал среди них мужчин в халатах и женщину в душевом чепчике) выходили из тёплого влажного конденсата, оперившего деревья, как из ванной; когда кокетливо отдёрнув забрызганную занавеску, она уже накрутила у себя на голове махровое полотенце, жадно впитывающее её запах и не способное этим запахом напиться.

Пожалуй, туман не был равномерным, он пульсировал точно музыка и пытался превратить любое усилие в фотобрак: особенно плотный он спустился, когда я забрёл на стадион.

Возможно, просто на стадионе и был самый сильный туман.

Возможно, стадион был центром тумана или же туман тут вырабатывался, точно солярис.

До полной водонипроницаемости.
До северного сияния.
До лунного затмения.
До короткого замыкания.

Я никогда не играл здесь в футбол и не катался на коньках, я делал всё это на других стадионах, в других районах Чердачинска, однако, ложная память меня вынуждает точно помнить как всё тут было – шерстяные варежки, говорок из репродуктора, сахарный песок над беговой дорожкой, вчерашние и завтрашние мозоли, рука об руку по-хорошему подтянутые пары с разомлевшими свитерами и внутренней гормональной харизмой, натирающей пах.

Я никого здесь не знаю, кроме мамы; папа ушёл на работу, день, одним глотком проглотив вечер, незаметно превратился в ночь, ночь – в этот туман, так как тоже ничего не видно; только ночью не видно не так, как теперь, то есть, слепо, но ночью ничего не видно остро.

Зачем-то этот текст я делаю наточенным, грассирующим, разложенным в окалину и спотыкач, проглотившим ржавеющую оглоблю, тогда как в сегодняшнем овраге, на дне молочного супа, ему б заделаться кондитером, выскоблившим собственную лысину до мраморного блеска и отражения в ней не только витринных стёкол, но и отполированных веками перил благородно коньячного цвета.

Руки, по возвращении домой, почему-то пахнут псиной; будто бы на улице я щенка гладил.

Locations of visitors to this page


Те же места в снегопад: http://paslen.livejournal.com/1274244.html
И при ясной погоде: http://paslen.livejournal.com/1325719.html
И немного в бок: http://paslen.livejournal.com/1285573.html
И ночью: http://paslen.livejournal.com/1279304.html
Школа для дураков: http://paslen.livejournal.com/1288874.html