Новый Вавилон [entries|friends|calendar] Paslen/Proust [ website | My Website ] [ userinfo | livejournal userinfo ] [ calendar | livejournal calendar ]

Третья Брукнера, 22-ой Концерт для ф-но с оркестром Моцарта. РНО. Кент Ногано. Тилл Фелленер. КЗЧ [27 Apr 2014|03:17am] Брукнер ведь самый «неправильный», «наивный» композитор, от которого всего ожидать можно. На том и стоим: когда творчество – не цель, но средство, сочинения выходят странные, неформатные. Многие Брукнера за одержимого держат, хотя именно он, своими метаниями и неприкаянностью, даёт максимальную возможность для совпадения, для полной идентификации с тем, что происходит. Зачем мы ходим на крупняк симфоний? Да потому, что это – поле битвы, принадлежащее таким же, как мы, человекам, отличающимся от нас разве что способностью выразить свою тоску по идеалу. Брукнер так и начинает Третью – с эффектного вползания под нащу общую кожу; в тёмненькое туда, где «думы, надежды и чаянья» перемешаны со страхами и фанабериями. «Воля к победе» (над собой ли, над обстоятельствами) оборачиваются здесь не затасканными словами, но программой – несколько прямолинейной, как это почти всегда у Брукнера бывает, но формально столь изощрённой, что банальность посыла, таким образом, полностью снимается. Это весьма впечатляющее приключение о болях и противоречиях, пытающих болезный человеческий дух. Который, покуда хватит сил, задирает голову как тот цеплёнок с тонкой шеей и всегда готов к преодолению трудностей, но который, точно так же, подвластен ползучим вьюнам искушений и соблазнов. Вот они же тоже здесь вьются, проявлением "всего многообразия мира". Для меня содержание Третьей исчерпывается толстовским: «люди – суть реки»; точно на большом экране (?) тебе показывают историю жизни одной, отдельно взятой, души. Между прочим, идеально совпадающей с твоей собственной, поскольку Брукнер «говорит» не о частностях, но закономерностях человеческого пути, со всеми его взлётами, невеликими и кратковременными; и о надеждах, коим не суждено сбыться, но которые, покуда трепещут, вырабатывают иммунитет сопротивления. Ну, и т.д, вплоть до спотыканий и падений в моменты, когда, казалось бы, всё только-только начинает налаживаться. ( храм последних времён ) post comment

Бетховен, Берлиоз, Люксембургский филармонический, Байба Скриде, Василий Синайский, КЗЧ [13 Apr 2014|04:28am] Инструментальные концерты кажутся мне максимально физиологичными. По крайней мере, из всех жанров музыкальных выступлений, именно солирующие исполнители близки к «спорту высоких достижений», причём не столько по ауре, сколько по крови и поту, проступающим сквозь отточенные, единственно верные, пассажи. На таких концертах неоднократно ловил себя на переживаниях, более приемлемых соревнованиям по фигурному катанию; когда сжимаешь кулаки за правильно откатанные элементы «обязательной программы». Почему-то на выступлениях вокалистов не так «страшно» за возможные погрешности, кажется, инструменталистам сложнее «спрятаться»: они же на авансцене стоят совсем как голые, даже если и сидят, как пианисты. Впрочем, пианисты, на мой взгляд, находятся в привилегированном положении: концертные рояли (да даже и клавесины) защищают лучше любой брони, давая музыканту разбег на достраивание собственного образа, оттого у нас к пианистам относятся как к писателям. Точнее, как к поэтам, рассуждающим на заданные темы в режиме «лирического дневника»: именно поэтому, например, Николай Луганский ассоциируется у меня с «тихими лириками». На следующем московском концерте Люксембургского филармонического концерта, солирующего пианиста Луганского сменила Байба Скриде, скрипачка из Риги, игравшая бетховенский Концерт для скрипки с оркестром и выбор солистов оказался что ни на есть лучшей характеристикой самого гастролирующего коллектива, выбирающего фронтменов по своим способностям. ( и конь, и трепетная лань ) post comment

"Саломея" Р. Штрауса - О. Уайльда. ГАСО им. Светланова, Владимир Юровский. КЗЧ [13 Apr 2014|01:51am] Сегодня одновременно шло два концерта на одну «целевую аудиторию»: пока в КЗЧ давали «Саломею», в БЗК выступал Йонас Кауфман с шубертовским циклом «Зимний путь». Меломаны разделились и Рихарда Штрауса слушали прицельно – те, кто хотел слушать именно Рихарда Штрауса. Давно я не видел такого внимательного, внимающего зала. Говорю это со всей ответственностью, так как был посажен в директорскую ложу, откуда открывается панорамный вид на партер, амфитеатр и даже галёрку. Этот странный, немного родченковский ракурс позволяет особенно отчётливо видеть округлость авансцены, на форму которой обычно не обращаешь внимания, а так же слушать «концертное исполнение» как внутри специальной акустической камеры. Она и резонирует как-то по особому и, скрывая тебя от других, позволяет слушать исполнителей в немного ином, чем обычно, режиме. Слева от меня сидел главред одной музыкальной газеты, который старательно изображал, что слушает невнимательно («как эти покрывала мне постылы») и, видимо, «по долгу службы», зато справа, через кресло сидел седоватый мужчина в строгом костюме, ни один мускул на лице которого не дрогнул на протяжении всего сценического действия. Однако, я видел, что вкушая Штрауса он сжал кулаки и не разжимал их до самого финала. И от напряжённого слушанья его кулаки побелели. ( устрицы во льду ) post comment

К.Ф, Э. Бах, Гайдн, Бетховен. Оркестр Musica Viva, А. Рудин, А. Штайер, КЗЧ [12 Apr 2014|02:15am] В «Симфони соль мажор», первом сочинении Карла Филиппа Эммануила Баха (второго из пятерых сыновей «главного» Баха-отца), прозвучавшее на концерте, за клавесин сел сам Александр Рудин, руководитель камерного оркестра Musica Viva. Вероятно, для того, чтобы получше оттенить манеру главного солиста этого вечера – немецкого музыканта и дирижёра Андреаса Штайера, показать разницу исполнительских стилей и подходов. Ведь, и барокко может быть разным. Дальше солировал и руководил уже Штайер – с его участием сыграли второе сочинение Карла Филиппа Эммануила («Концерт для клавесина и струнных до минор»), в котором Рудин принимал участие уже как "рядовой" виолончелист, сидящий в оркестре, а так же «Концерт для клавесина и струнных ре мажор» Йозефа Гайдна. Мне кажутся крайне важными такие внутренние перестановки и соучастие худрука с «обычными» оркестрантами: Musica Viva выглядит как коллектив редкостных единомышленников (заединщиков), крайне увлечённых общим делом. Это мгновенно отражается на качестве исполнения и общем настрое концерта, оказавшегося необыкновенно оптимистичным и душеподъёмным – особенно в самом конце концерта, когда после исполнения Пятой музыканты начали поздравлять друг друга; так люди, сбросившие тяжёлый груз подготовки («мы сделали это!») братаются во времена важной и принципиальной Победы. Концерт, действительно, вышел красивым и лёгким, дающим силы и радостное послевкусие, когда хочется не торопиться домой, но пройтись по центру вечерней Москвы, купающейся в проруби апрельского хлада и всех этих автомобильных огней, спешащих мимо. Мы же привыкли, что Бетховена нам представляют монументальной, в духе Льва Толстого, широкоформатной симфонической громадой, обязанной высказаться по самым животрепещущим вопросам бытия, тогда как принципиально камерная Musica Viva выдала Бетховена «с той стороны прозрачного стекла», как если никакого ХХ не существовало. ( барокко навсегда ) post comment

Штраус, Шопен, Дворжак. Люксембургский филармонический. В. Синайский, Н. Луганский. КЗЧ [10 Apr 2014|12:04am] В последний момент концерты Люксембургского филармонического перевёрстывали: вместо заболевшего главного дирижёра Эммануэля Кривина руководить оркестром поставили Василия Синайского, а «Русалочку» фон Цемлинского заменили Восьмой симфонией Дворжака. Впрочем, замена была не такой уж и оперативной, судя по тому, что на афиши и в программку попал уже Синайский (хотя на флаерах и листовках остался Кривин) или это реклама уходит в печать уже перед самым концертом, короче, успели подготовиться и порепетировать. Начинали со «Сказок венского леса» Й. Штрауса, которые обычно «красиво, богато» играют на бисах, что как бы намекает на дипломатический и отчасти светский статус концерта, проводимого в рамках недели Люксембургской культуры. С другой стороны, если превращать минусы в плюсы, можно придумать, что вальс Штрауса выполнил роль увертюры, во время которой все опоздавшие, наконец, рассеиваются по залу, мобильники отключаются вместе с бытовым бэкграундом, превращая разношерстную толпу во внимательную и участливую публику. Дальше в первом отделении давали Второй фортепианный концерт Ф. Шопена, в котором солировал Николай Луганский, идеально подошедший для сотворчества Люксембургским филармоникам. Так вышло, что дважды я уже слушал как Луганский играет фортепианные концерты Шопена, правда, не Второй, как сегодня, но Первый. Зато два раза и «на выезде», то есть, в Израиле, из-за чего впечатление у меня сохранилось весьма устойчивое. Нынешнее выступление Луганского показало, что за это время он стал более ровным и аккуратным исполнителем. ( экстерриториальность ) post comment

Гарри Гродберг в КОнцертном зале Чайковского [21 Oct 2013|09:20pm] В первом отделении Гродберг играл хоралы и фуги Баха, куда ж без этого, зато во втором – сочинения французских композиторов, начиная с эпохи барокко и заканчивая романтическими произведениями середины XIX века («Четыре пьесы из Органной литургии» Лефебуре-Вели), в которых орган звучит почти как синтезатор. Концерт транслирует два совершенно разных стилевых подхода: сначала Гродберг ворочает громадные воздушные глыбы, Сизифом карабкаясь на вершину незримой горы, затем переходит к французским пирожным: органную музыку здесь сочиняли, в основном, профессиональные клавесинисты, что немедленно отражается как на строе опусов, так и на их настроении. Более бытовом, обихоженном («Вариации на Рождественскую песню» Дакена), не несущем пафоса больших событий. Камерно мурлыкающим. Бах даёт то, что от него ждёшь, силу и мощь разворачивающихся фресок – это для Гродберга и есть его музыкальные будни, затверженные до автоматизма; подлинную исполнительскую свободу величавый исполнитель обретает в необязательных виньетках: сегодня именно они ему особенно интересны. ( паровозик из Ромашково ) post comment

Первый и Пятый фортепианные концерты Бетховена. Р. Бухбиндер. Светлановский оркестр. КЗЧ [18 Oct 2013|12:46am] Сначала, как и было вчера обещано, про то, как ноги слушают музыку. Впечатление формируется в голове – изморозью с изнанки, всё более и более укрепляющейся и всё более материальной. Так зимнее окно, поначалу лишь слегка покрытое снежным узором, индевеет, становится непрозрачным если градус продолжает падать. Так и здесь: общее впечатление падает вниз, формируясь по ходу движения, пока не начинает собираться в ногах, всячески уплотняясь и утрамбовываясь. Но ноги слушают музыку с двух сторон – по паркету ведь тоже распространяются звуковые колебания, встречаясь со спущенными вниз узаконенными всем телом реакциями где-то в области колен. Ещё заметил. Время от времени, если концерт захватил, разрешая рассеянность (когда перестаёшь себя контролировать с прежней отчётливостью, когда допускаешь автоматизм телодвижений, как бы отделённых, отдалённых от процесса слушанья), ловишь себя на том, что бёдра вдавливаются в край кресла – точно это усилие помогает музыкантам работать бесперебойно и на должной музыке высоте. Вдруг чувствуешь (начинаешь чувствовать) эту свою слегка болезненную спаянность с краем, волевым усилием разрешаешь бёдрам расслабиться, отпустить ситуацию на волю – раз уж она действительно (как в летящем над облаками самолёте) от тебя не зависит. Протяжённость от бедра до колена и есть место, где внутренние впечатления перестают быть осознанными, превращаясь в чистое музыкальное пространство, точно так же задействованное в слушанье как нос или же глаза. ( привлекая зов пространства ) post comment

Второй, Третий и Четвёртый фортепианные концерты Бетховена. Р. Бухбиндер. Светлановский оркестр. КЗЧ [17 Oct 2013|05:51pm] С первыми тактами звучания внутри возникает прохладная дрожь желания, с каждым мгновением делающаяся всё твёрже. С этими концертами всегда так: долго едешь и идёшь, теребишь билет, усаживаешься, подготавливаясь к тому, что будет; медленно раскрываясь навстречу сцене. Катарсис, высшую точку развития впечатления, после которой обязательно следует откат чувств, всё-таки нужно попридержать, чтобы не опустошиться в самом начале – иначе дальше будет скучно; скучнее, чем может быть если ты одновременно следуешь движению воспринимательной машинки, но слегка попускаешь чувства, сохраняя внутри себя общий тонус восприятия. Это совсем как в любовной игре, где не хочется быть быстрострелом, но важно написать нежностью все эпизоды любви, вместе проходя, движение за движением, весь любовный балет, все его акты. Удовлетворение партнерши окатывает возвраткой, усиливая силу, поэтому лучше всего хранить синхронность до последнего. Когда хорошо знаешь, что за пиком следует отдых и собирание усилий, а второй катарсис почти всегда бледнее первого (если только, конечно, душа не разворочена до физического предела, до отказа умасленного дрожью, но то бывает редко и в качестве исключения). Нужно небольшое сопротивление и пролонгация, маневры внутренней возни, постоянно нарастающей, если их не сбить отвлекалочками, на которые богат концертный зал, набитый людьми, сторонними тебе и музыке: ведь слушатели в зале совсем как автомобилисты на дороге – мало думают о других, являя развёрнутую картину современных нравов. Их, в отличии от концерта, возбуждающего чувственную дрожь, не выбирают. Зато можно выбрать персональную тактику восприятия, окунуться в Бетховена как в омут с головой, партнёрствуя с тем, что разворачивается на сцене, до самой последней ноты: ведь если исполнитель такой же опытный, как слушатель, подспудно изучающий законы восприятия, он выстроит проведет своё исполнение точно так же сдержанно, плавно оттягивая возможность конца. Вот почему после крупного наслаждения концерта почти всегда хочется курить, отвернувшись лицом к стене. Даже если ты уже давно не куришь. ( желание быть стеклянным ) post comment

[06 Dec 2012|09:55pm] «Чкаловская» на Яндекс.Фотках ( Амфитеатр партера ) post comment

[20 Sep 2012|09:38am] «К. Аббадо в КЗЧ» на Яндекс.Фотках ( проволочный космос  ) post comment

Оркестр Люцернского фестиваля. К. Аббадо. Моцарт. Брукнер. КЗЧ [20 Sep 2012|02:40am] Для меня хорошее исполнение начинается с резкого увеличения скорости проживания внутренней жизни: во время исполнения любой симфонии ты проживаешь несколько серий внутреннего сериала (каких-то фантазмов, сменяющих мысли, которые, в свою очередь, меняются местами с наблюдениями, успевающими зародиться, расцвесть и отцвесть, уступив место у курсора внутреннего внимания другим мыслям, чувствам и дримсам). Хорошее исполнение способствует интенсификации мыслительного кино, выводя его на уровень крейсерской скорости, из-за чего и прожить за время исполнения удаётся в разы больше (устав, при этом, тоже сильнее обычного), передумать, пересмотреть, понять, так как восприятие твое, не встречая препятствий, разгоняется до скорости мысли почти пушкинской… Аббадо и Оркестр начали Фортепианный концерт Моцарта (№ 17, соль мажор) с невероятным воодушевлением, которое (вот ещё один признак исключительности исполнения) тут же точно приподняло тебя под локотки, сделав тело твое невесомым. Зефирным, зефиром же (ночным, осенним) наполнив паруса восприятия, с таким, знаете ли, электроподдувом, что страшно пошевелиться, чтобы не рассыпаться: границы тулова становятся хрупкими, точно стрекозиными, череп ещё как-то держится толщиной, а вот всем, что ниже спины, пошевелить уже невозможно, застываешь, покрывшись то ли соляной коркой, то ли кожным ожогом (более 70% кожи несовместимо с жизнью), пока дирижёр, в конце части, не даст команду оттаять. Этого Моцарта, с первых же тактов, задали таким легким и стремительным, стремительно обтекаемым, неразделимым на составляющие, что стало казаться: он производное не рук человеческих, но природы, соткавшей внезапно прекрасный мираж – примерно из того же вещества, что и наши сны… (  мэтростандарт ) post comment

Шостакович, Воан-Уильямс, Юровский. КЗЧ. Открытие 4-го фестиваля РНО. [09 Sep 2012|04:46pm] Открытие фестиваля РНО прошло в рабочем режиме, при неполном, но хорошо заполненном зале, с несколько специфической программой, в центре которой, безусловно, размещается Седьмая Шостаковича, в пару которой подобрали Шестую Воян-Уильямса, схожую, по тематике и, если так можно выразиться, структуре. Хотя в реальности, разумеется, всё много сложнее и ритмически схожие структуры внутри симфонии Воян-Уильямса, как бы отсылающие к теме «Нашествия» у Шостаковича, служат совершенно иным задачам. Слегка приджазированный модернизм Воян-Уильямса, если снять с него несколько свингующую аранжировку, выглядит (звучит) как подзагулявший в ХХ веке (задвинувшийся вглубь прошлого века) симфонизм «Могучей кучки», какого-нибудь Римского-Корсакова, пережившего Вторую мировую... Главное здесь – в противопоставлении тем «музыкальной авансцены» и «тематической периферии» вспомогательных групп, то ли эхом, то ли тенью повторяющих «самое важное» (громкое), а так же борьба симфонии за символическое нарративное единство. Модернизм, ведь, мирволит расколу, разобранности на детали и лоскуты, нарезанности на зеркала отдельных локальных мизансцен, тогда как эпичность замысла («война и мир»), всё-таки, требует цельности. Симфония у Воана-Уильямса не столько про войну, сколько про травмирующие [деформирующие] её последствия, после центрального центростремительного не взрыва, но всхлипа долго-долго затихающие тихой, но зудящей, бледной болью. Работу Владимира Юровского хочется описывать так, как обычно описываешь работу оркестра: сбалансированная и интеллигентная, точная игра, поражающая прозрачностью замысла и прозрачностью исполнения. ( война и мiр; звуковая карта ) post comment

КЗЧ. Сонаты Моцарта, Шумана, Шуберта. К. Блэкшоу на Пасхальном. [18 Apr 2012|01:01pm] [ music | сонаты Шуберта, Рихтер ] Очень странный концерт – при пустом, едва на четверть заполненном зале (балконы даже не открывали), погружённом в темноту (только точечный свет на сцене, очень во всех смыслах верное решение) чувствовался странный неадекват зала. Слушатели не были агрессивными или наглыми, но, скорее, случайными (одних только Лолит в красных костюмчиках нагнали пять рядов), непонимающими, хлопающими не только между частями, причём, даже когда солист показывает рукой, что, мол, не нужно хлопать (!ну, да, не Гергиев, харизмой не вышел!), но и во время остановок внутри одной части. Так случилось во время исполнения шумановской «Фантазии», когда Кристиан Блэкшоу, словно наливаясь раздражением, играл всё медленнее, все тише, тише, играя желваками (или разговаривая сам на сам, подобно Гульду) так энергично, что мне показалось – жевательную резинку жуёт. Если моцартовскую Сонату для клавира седовласый Блэкшоу, больше похожий на поэта-романтика (особенно в этих сценических сумерках, нервный, но сдержанный) играл как-то особенно по-бетховенски, то из Шумана он всего бетховена категорически вычистил, превратив его едва ли не в Дебюсси. Демонстративно расшатывая жёсткий каркас структуры. То цедил по ноте, словно процеживая створоженный звук через марлю, то нечаянно разгонялся внутри синкопированных запруд, играя оригинальный, словно бы вывернутый наизнанку рисунок, всеми средствами стирая яркость главной темы и максимально выделяя побочные, которые после «объективистов», типа Рихтера или Ашкенази звучат совершенно новым, дополнительным расходом звуков. Так бывает при фотографировании, когда пропуская изображение через разные фильтры, картинку резко меняют (в том числе и с помощью освещения) – резкий луч прожектора непоправимым образом меняет, ну, скажем, облик строго ритмической готической архитектуры, превращая расчёт в своевольный нечет. Вот и Блэкшоу (впрочем, последнюю сонату Шуберта после антракта он сыграл гораздо ближе к привычкам русского уха, хотя и здесь допускались затухания, игра с паузами и, озирающейся на зрительный зал, тишиной) пропускал классические тексты через решето или даже ситечко, что, впрочем, не выглядело особым самодурством или же выпендрежем, поскольку было просчитано и уравновешено. Поскольку представляло собой стройную систему, хотя и иного порядка. ( немного социологии восприятия алого цвета ) post comment

Третья Малера. РНО. С. Бычков. КЗЧ [20 Dec 2011|08:26pm] Было бы красиво, если бы Малером, да после Брукнера, дирижировал сам Плетнёв, однако, этого не случилось - я-то хотел этим концертом красиво закончить симфонический год, но заканчивать его Семёном Бычковым не хочется. Гергиевым, который дирижирует в четверг Малеровской Седьмой тоже не очень хочется, выбираю Березовского и Листа в БЗК, посмотрим. Мне не хотелось писать про этот концерт и, тем более, его рецензировать, поскольку я ничего в нём не понял. Илюша Овчинников сказал "скорее "да, чем "нет", ну, то есть, интерпретация удалась, однако, мне так не показалось - скорее всего, дело в Малере и в мое м к нему отношении, а не в оркестре, который остался собой доволен и не в Семёне Бычкове, которому устроили овацию. Скажу только, что отсутствие Плетнёва и его фирменных "шагов командора" выразилось в полнейшей пасторальности исполнения - Малер, создающий параллельную и, при этом, работающую модель Вселенной (с поправкой на свои собственные представления о действии физических, этических и каких угодно законов), вышел хотя и разноцветным, но отнюдь не многоплановым. Лишённым той глубины, которая от него привычно ожидается. Здесь же омут <глубины> заменили тенью. Повторюсь, я не в претензии, возможно, Третья именно так и написана - хотя на диске, который я слушаю дома, Кирилл Кондрашин даёт внутри Малера такого Шостаковича (нервного, язвительного, ершистого, даже ощерившегося), что понимаешь: простор для прочтения даже тут может быть самый что ни на есть широкий. Ведь что ждёт публика от Малера? ( почти все, что я думаю про Малера ) post comment

Открытие фестиваля Губайдулиной. КЗЧ [26 Nov 2011|01:15am] Симфонические сочинения Губайдулиной, почему-то поменяли отделениями; сначала сыграли (Государственная академическая капелла России, дирижёр В. Полянский) то, что было запланировано во втором отделении, затем, после антракта, перешли к планам первого. Слушателей в зале было немного, давно уже я не видел такого голого зала, выдающего бесприютность музыкального авангарда - современные сочинения лишены лепости и уюта; их слушать всё равно как на незастеленной панцирной кровати спать. София Асгатовна принимала знаки поклонения (подзатянувшиеся торжественные речи и поздравления, велеречивость ведущей) с царственной осанкой, сидя рядом с ведущим вчерашнего камерного концерта Андреем Устиновым на генеральских местах во втором ряду первого амфитеатра. Причём, сначала ведущая, а затем и один из руководителей фестиваля, виолончелист Владимир Тонха, почему-то, говорили о том, как замечательно мы сегодня открываем наш фестиваль, при том, что один концерт был уже вчера, а позавчера в Консерватории прошла научно-практическая конференция. При том, что сам же Тонха вчера и играл пять из Десяти прелюдий, ему же и посвящённых. Сегодня, так сегодня, торжественное, так тому и быть; просто во всём этом бессознательном лукавстве есть важный, на мой вкус, методологический промах приспособления к чужой игре и чужим законам (в данном случае, московской концертно-филармонической жизни со всеми её вывихами, аппендиксами и геморроями). К тому же, чужих в зале как раз почти не случилось - все знали, на что шли, слушали внимательно, внимали, понимая или пытаясь понять что это там звучит со сцены, хотя, конечно, потребность слушать актуальные сочинения темна и непонятна даже для меня самого. И, тем не менее, манит же! ( как это часто несовпадает ) post comment

Брамс. Березовский, Гутман, Мороз. КЗЧ [23 Nov 2011|01:17pm] Снова ходил на Брамса, пора отдельный тэг заводить. Это, конечно, отдельный вопрос отчего именно Брамс оказывается сегодня (но только ли сегодня) в Москве самым, пожалуй, исполняемым зарубежным композитором-классиком; есть в его приспособляемости, видимо, да в сентиментальной дырявости и доходчивости то, что хочет в себе видеть средне статистический посетитель филармонических концертов. Совмещение сразу нескольких противоположных планов (чёрствости и задушевности, мелодичности с усложнённой многоступенчатой, многосоставной аранжировкой) делает Брамса уютным и, по-антикварному, поддерживающим самосознание на неопасно повышенном градусе. Брамс почти всегда внешен по отношению к ситуации (исполнительской, слушательской, историко-культурной, социально-политической) и главной интригой исполнительских особенностей является это самое скольжение по границе попадания или не попадания внутрь. Заигрывание со сгибом, танцы по наклонной плоскости. Собственно так на концерте и играли - в первом отделении Трио для фортепиано (Борис Березовский), скрипки (Святослав Мороз) и виолончели (Наталия Гутман) № 1, а во втором к ним, для исполнения Фортепианного квартета №2 добавился ещё и альт (Эллина Пак). Оба опуса, точно драгоценности, оказались выложены на чёрные бархатные подушечки, дополнительно подчёркивающие огранку блистательных гарнитуров, слегка запаздывающих по отношению к комнатной температуре; прохладных, если не холодных. Трио долго подготавливали, настраиваясь и подробно рассаживаясь, укореняясь как за круглым кухонным столом для долгого разговора. Играли сдержанно, преувеличенно внимательно друг к другу, уступая соседям первенство первого плана, для того, чтобы те, в свою очередь, переуступили эту очередность другим. Мурлыкающее фортепиано Березовского, меланхолического романтика, чья отчуждённость [застёгнутость на все пуговицы, джентльменство] подразумевает невидимую без окуляра внутреннюю магму (вообще без влаги). Причём чем больше сдержанности и аккуратности в подаче, тем больший накал страстей <мнимых ли, подлинных> скрывается. Звук Гутман, тягучий и густой, сгущающийся в почти осязаемое вещество ожидания; в подёрнутый переменчивой облачностью, фон неба, встающего за городскими домами и всеми этими обыденными делами, творимыми за окнами с их неповторимым московским светом. В этой компании только скрипке (на ней играет сын Гутман) дозволительно истериковать в полный голос. Но каждый из этих трёх был, точно из скетча в начале учебника английского языка про осколки подарочной вазы, завёрнут в свою отдельную, гофрированную бумагу. Никакой дуэли и никто не торопится сходиться, переуступая полномочия, точно пятясь назад, в темноту; из-за чего на первый план выступает экзистенциальная пустота, зияющее отсутствие, обращённое к портрету Олега Кагана, стоящему тут же (концерт посвящён его юбилею и открывает XII фестиваль его памяти). Оттого Гутман в чёрном одеянии, в античной сдержанности, одновременно, почему-то похожая [когда играет] на Беллу Ахмадулину. Оттого так неровен Мороз. Фортепианный квартет начали как бы невзначай; первые такты Березовский взял, точно пробуя ф-но для настройки, а уже через пару секунд в эту комнату вошли трое остальных. Альт (на ней играла жена Бориса Березовского), скрепивший быка и трепетную лань, позволил смычковым выступить единым фронтом, от части к части [брамсово сочинение имеет несколько вычурную, нарочитую структуру] скрепляясь в нерасторжимое более единство одного настроения на всех. Водоотталкивающая <два "о", два "т"> подкладка, по которой фортепианные каскады Березовского скатывались, не теряя формы каждой капли, неожиданно набухла, хотя и не пропиталась влагой - Гутман осталась всё такой же невозмутимой <паркой>, делающей важную и сложную работу внутри своего обморока или омута; Березовский таким же джентельменистым, просто к скрипке добавился альт и нерв стал объёмнее. Пика дачное застолье интеллигентных и воспитанных людей достигло пика в скерцо (вторая часть), дополнительно укрепившись в третьей (адажио), чтобы начать скотомизироваться в финальном аллегро. Теперь "по процедуре". Увидев в афише концерт, составленный из двух камерных опусов я обрадовался и поспешил; уж лучше будет мало музыки, чем много. И если есть выставки одного шедевра, то отчего не делать небольшие программы, тем более, если сам Брамс и набор исполнителей подталкивают нас к выводам о прелестях домашнего или же, на худой конец, салонного исполнительства? Два камерных сочинения при таком освещении можно рассмотреть "на крупном плане", закопавшись внутрь трактовки, не торопясь прожить и пережевать услышанное. Перебирая переживания. Однако, устроители концерта, подделываясь под охлос и его представления о прекрасном, не удержались и добавили в концерт дополнительные номера, сдвинув жанр (и, соответственно, форму переживания) куда-то вбок. Солянка не получилось такой ухабистой, как это вышло на концерте памяти Рудольфа Баршая, однако, чистоты эксперимента не соблюли. Увы. А счастье было так возможно. Для начала Борис Березовский исполнил вариации на темы Паганини из "Французской тетради", затем под его стильный и дружественный аккомпанемент было спето четыре романса. После антракта, перед заявленным в афише Квартетом, зачем-то сыграли финал Сонаты для скрипки и ф-но (Мороз и Березовский), не давший ничего ни душе, ни сердцу. Но зато занявший какое-то там количество минут, впрочем, рассеивающих и без того рассеянное слушательское внимание... (большинство вчерашних меломанов находилось в глубоко запенсионном возрасте, что не мешало им молитвенно внимать божественным инструментам, аплодировать между частями тишайших квартетных ломтиков и рваться в гардероб, не дожидаясь пока Гутман соберёт все цветы и возложит их к портрету Когана. Впрочем, я уже давно заметил - самые экзальтированные слушательницы, обычно первыми бегут в гардероб, не дав как следует дозвучать главной секунде концерта между звучанием и началом оваций) ...эти бонусы и бисы (лучше бы, конечно, было эти куски исполнить на бис, чтобы дать мне хотя бы гипотетическую возможность выбора или же ориентировать мой предконцертный настрой более адресно) пошли, тем не менее, в зачёт, выказав какой же, оказывается, замечательный пианист Борис Березовский. Первый раз слушал его живьём и покорён этой, оттуда, из рихтеровских времён (но, тем не менее, отнюдь не старомодной) рассудительностью и сдержанной <мурлыкающей> цельностью <обволакивающей каждую ноту, но, при этом, не теряющей её - так, если по всем правилам, в своём соку готовится [томится] перловая каша>, когда игра есть общение и сообщение. Причём, в отличие от других, скажем, Луганского или же, самого неинтересного из современных пианистов, Мацуева, это надмирная [но не религиозная, а вполне светская] разреженная плотность вышла у Березовского легко и просто, само собой. Как само собой разумеющееся. Когда самое важное (эмоциональное, едва ли не кричащее) проговаривается как бы в проброс, скороговоркой. Без какой бы то ни было акцентуации, технической или психологической, хотя пианист, разумеется, делает вид, что ему проходится обуздывать свой неукротимый темперамент, зашитый в дорогой костюм. Про скороговорку и в проброс, вопрос, конечно, интересный [не в первый раз ловлю себя на этом] - недоговоренность, как этой ей на роду написано, вызывает прилив дополнительного интереса. И если исполнитель (музыкант, или художник, режиссёр или литератор) недоговаривает красноречиво, хочется понять что же именно таится за этой сдержанностью. Тут. разумеется, важно не передержать [вопрос опыта и вкуса], чтобы мессидж не оказался окончательно дырявым, пошлым. Полым. Оловянным-деревянным: "громко" не означает автоматически "наполненно". post comment

Концерт памяти Р. Баршая. КЗЧ [06 Nov 2011|04:10pm] [ music | Шостакович, фортепианные сонаты ] В туалете упёртого вида дед мыл под краном вставную челюсть, шумно полоща рот, брызгая водой в разные стороны и как-то вихляясь или вздрагивая. Поначалу показалось, что ему нехорошо и я резко дёрнулся к старику, но увидев насадку так же резко отпрял. Это был весьма странный и даже непонятный концерт с нетипичной, одичалой какой-то публикой, аккуратно внимающей разнородным номерам, но способной сотворить и выверт. Правда, подавляющее число слушателей были на этот раз преклонного возраста (максимальное количество ходунков и палок), остающихся вжатыми в кресла и в ритуал концерта до самого конца, то есть, тут и дискурсивная инерция и отсутствие сил, всецело отданных слушанью и пробиранию к креслам в полутёмном (концерт шёл при интимном освещении) амфитеатре. А ещё на этот раз собралась масса непонятно что фотографирующего народа. Ну, да, себя нащёлкали ещё до начала, но пристрастно фиксировать всё происходящее на сцене, по удалённости своей от окуляра, превращающееся в ничто странно. Будем думать, они этого не знали, но узнали, узнают. Будет и им от концерта польза. Зал был полон, на пустой сцене стояли рояль и портрет Баршая, которому все павшие выступавшие складывали цветы. Первое отделение вылетело в трубу практически полностью, второе цементировал Академический камерный оркестр, который когда-то Баршай основал и, что ещё более важно, обосновал; выходит, что концерт блуждал закоулками, пока не вырулил на сет под руководством Алексея Уткина (нынешнего руководителя Камерного оркестра). Между тем, в программе всё выглядело более-менее стройно: два главных интереса Рудольфа Борисовича, как я узнал из нового фильма Олега Дормана, это реконструкция Десятой Малера и финального фрагмента баховского "Искусства фуги", следовательно, модерн(изм) и барокко. Заявленные номера и были так раскиданы по программе, чтобы барочной внятностью прикрывать махры модерна, слушать который наши люди, к сожалению, не умеют (внимание начинает провисать, проявлять себя посторонними шумами и озоновой дырой, постоянно расширяющейся над всеми амфитеатрами одновременно). ( по порядку беспорядка. Локшин и Хор Турецкого ) post comment

"Торжествующая Юдифь" А. Вивальди. Musica viva. А. Рудин [03 Nov 2011|04:22pm] Они же думают, что барокко - это просто; красиво и доступно; между тем, я знал на что шёл: три часа сквозного нарратива с одним антрактом; с мерными, убаюкивающими речитативами под клавесин; с редкими бурями в оркестре и ещё более редкими сольными партиями, разгоняющими сумерки. Хорошо ещё, что Рудин со товарищи не исповедуют аутентизма, а то было бы и вовсе снотворно - если бы не титры по бокам сцены, призывающие следить за аллегорически развивающимся сюжетом, все бы точно, убаюканные, уснули. Не зевать было невозможно и зевали все, что кажется мне самым верным, единственно правильным подходом и реакцией на барочную ораторию. Но сначала про титры, взрывающие мозг когнитивным диссонансом, поскольку, во-первых, они не дают вниманию накопить умиротворение (оно же рассеивается от каждого взмаха головы или, хотя бы, ресниц - и даже от перемещения зрачка из заоблачных глубин внутренних блужданий к внешнему экрану), время от времени накрывающее зал и схватывающее его, точно цемент. А, во-вторых, титры фиксируют разницу между ровным движением камерного оркестра и не менее камерных солисток (певец здесь только один, да и тот блондинистый контртенор, в профиль похожий на Баскова) и роковыми страстями, бушующими в либретто. Теперь про избыточную длительность. Она, как и всё в барокко, ибо завязана на конкретное времяпрепровождение конкретных людей. Во времена Вивальди, поход на мессу или же на оперу длился часами и служил фоном для полноценной жизни горожан, вырвавшихся из замкнутости каменных дворов и комнат на территорию общественного общения. ( спать и любить ) post comment

Бриттен, Шостакович, РНО. Юровский. КЗЧ [30 Oct 2011|12:44am] Абонементный концерт должен был совместить две четвёртых симфонии, Бетховена и Шостаковича (к 75-летию написания и 50-летию первого исполнения), однако, дирижёр заболел и срочно нашли замену, оказавшуюся весьма удачной; особенно после того как Юровский поменял первую часть программы - вместо Бетховена сыграли сначала пять фрагментов Шостаковича, найденных в его архиве и "Русские похороны" Бриттена, роскошная пьеса для дюжины медных духовых и трёх ударников, опять же, при жизни композитора не опубликованная. Написанный на основе революционной песни ("Вы жертвою пали в борьбе роковой"), которую Шостакович использовал в одной из своих последних симфоний, этот опус, написанный тогда же, когда Дмитрий Дмитриевич сочинял Четвёртую в СССР, таким образом, встраивается в единый пафос и метасюжет, суть которого - медленный и плавный вход в широкоформатную громаду Четвёртой, идеально подходящей для масштабной интерпретации. Сначала исполнили эти пять фрагментов разной длительности (некоторые из них состоят всего из нескольких тактов, общее звучание - семь минут), причём к самому длинному - последнему куску, Largo, приступали дважды. Малиновки заслыша голосок Звонок мобильного телефона помешал медленному нарастанию чистого скрипичного звука, словно бы обозначившего тихий предрассвет. Таким образом, предельно заострив внимание как музыкантов, так и слушателей, повторив свою стратегическую хитрость из прошлого концерта, на котором сочинение Веберна было исполнено два раза подряд, делая концерт особенным. Штучным. Так и сегодня, все эти музыкальные фрагменты, похожие на греческие метопы, дошедшие во фрагментах, обрывавшиеся не успев начаться, больше намекали, нежели давали, настраивая то на вдох, а то на выдох, на сугубый несерьёз, на ожидание мяса. И только этот вынужденный повтор (сидя на правом портике, я внимательно следил за мимикой Юровского, который не сразу решился прервать звучание, только-только начинавшее разгораться и наливаться соком света, прошла пара секунд, которые он как бы сбросил, точно воду, нервно встряхнув пальцами) во-первых, сделал слушательское внимание особенно пристрастным и, во-вторых, позволил музыкантам подсобраться, из-за чего последний кусок прозвучал особенно скульптурно и фактурно; объёмно когда середина звучания, точно расчёсанная на прямой пробор, расходилась по полюсам, подобно морю, по дну которого шёл Моисей. ( наволочки облаков ) post comment

Закрытие фестиваля РНО. "Реквием" Верди. КЗЧ [19 Sep 2011|06:23am] Ощущения аншлага добавляли хоры, расставленные на сцене и на портиках тоже; полный состав оркестра. В концерте принимали участие капелла им. Юрлова, русский хор им. Свешникова и камерный "мининский". Двух солистов (американского тенора и болгарскую сопрано, указанных в программке) заменили на украинку и венесуэльца. Людмила Монастырская (сопрано), Мариана Пенчева (меццо-сопрано), Акилес Мачадо (тенор), Роберто Скандиуцци. В прошлом году фестиваль закругляли не менее широкоформатной Девятой Бетховена и тогда хористов расставили по всему залу, даже на галёрке, но сама интерпретация не впечатляла. "Реквием" Верди, так же исполненный оркестром Мариинского театра на нынешнем Пасхальном фестивале (и ожидаемом на гастролях "Ла Скала", по безумным ценам открывающих историческую сцену Большого театра), куда более подходит сумрачному художественному руководителю уже этого фестиваля, главной темой которого является кризиса традиционной антропоморфности, истончение классической эпистолы и исчерпанности проекта Просвещения. ( после того как все умерли ) 10 comments|post comment

navigation [ viewing | most recent entries ] [ go | earlier ]