|
|
Пишет ptichka (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} ptichka)@ 2006-03-05 21:01:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Нет, ещё про Марину
Сентябрь 2004
Читаю письма Цветаевой к Пастернаку. Души без кожи. Никаких покрытий материальных, чистый дух. Как же она все это наше терпела, совершенно не будучи приспособлена к нашему миру. Все же это что-то необыкновенное – Марина Цветаева – прошло по земле. Дух в женской оболочке. Вынужденный «по вольчьи выть» (с волками - жить), развоплощенный дух, с другими критериями ценностей, не умеющий совместить себя и требования жизни в нашем мире. Действительно – трагедия.
Мы все – приходим откуда-то в этот мир и забываем, откуда мы пришли, а она не могла забыть и жила по законам тех миров. УЖАС! Как же она страдала!
Так что же случилось с Цветаевой? Дочитала ее письма к Борису Пастернаку. Она по его стихам проникала в него, в самую сущность, а внешний - ей он был также непонятен, как и другие. Ждала встречи, а что бы они делали рядом? Два материальных тела, у каждого за спиной свой лагерь со скарбом и заботами. Надо «бытовать» и устраивать себя в этом мире, который духу совершенно ни к чему. Их встреча должна произойти в другом мире, но попадут ли они оба туда? Или Там будет раздвоение на дух и душу? Дух высвободится и полетит в свои края, где или он один царит или их много, каждому в свой час опять путь на землю, в тело, соединяться с душой какой-нибудь в этом теле. Душа – радуется, если что-то красивое и доброе, печалится и скорбит, если горечь, душа с телом связана, не может оторваться, пока тело есть. Дух телу противостоит, враждебен, не желает ничего понимать.
Таковы фанатики духа, святые? Нет, у тех тоже душа есть, но дух у тех превалирует, подавляет и душу, и, конечно, тело. Цветаева могла бы быть истовой монахиней, если бы не была поэтом и не была развращена смолоду желанием полной свободы от людских запретов. В ее судьбе ее дар виноват? А поэт – как поэт в ней - сказался в ее судьбе? Да никак. Просто, она оттолкнула ангела-хранителя, никогда не обращалась с молитвой к Богу за помощью и вразумлением, гордыня. И - развоплощенный дух. Значит, дух (может, это тот самый Гений?) не имеет отношения к святости? Или духи бывают и из светлых краев, и из темных? А может быть, это душа, прельстившись, открывает «дверь» тому или иному духу? Да, похоже, что человек рождается с каким-то внутренним устройством, позволяющим в него проникать духу (Гению), про степень гениальности – пока не думаю, но именно душа (испорченная или нет) ответственна за судьбу гениально охваченного человека. Бедная, бедная Марина! А могла бы она все это создать, не будь такой, как была? А Пушкин? Ведь вот тоже не был правоверным христианином, но того дьявол совершенно не привлекал, он нигде его не упоминал, как источник вдохновения и жалости, Марина же – игралась этим запретом. Господи, какая же иллюстрация к игре с сатаной!
Читаю черновые записи Цветаевой (про отношения с Волконским). (Цитата из этого: «Высказанная похвала — иногда нескромность, даже наглость (похвалить можно только младшего!).. И Вы же должны понять, что я не “хвалю”, а — потрясена?!» или вот «Крылья — свобода, только когда раскрыты в полете, за спиной они — тяжесть. Крылья — синоним не свободы, а силы, не свободы, а тяжести», «Я — блудный сын, который каждый дом принимает за отчий, но еще до ужина разубедившись — уходит. Для меня жирных тельцов не режут. На што мне.», «нам ничего не дано понять иначе как через себя, всякое иное понимание - попугайное повторение звуков.» « О Боже ты мой, как объяснить, что поэт прежде всего —СТРОЙ ДУШИ!», «Кроме того — разве мое тело — я?» Вот такое же у меня отношение к покойнику. Покойник – уже не то, что в нём жило до смерти, только оболочка, «костюм», а к костюму – какие чувства?
Октябрь 2004
В поездке в Москву - поехали на Ваганьковское. … Видим – на картоне стрелка – «К Цветаевым». Пошли туда. Нашли могилу ее отца-матери, где и Анастасия похоронена, и сводный брат Андрей Цветаев, и сын Анастасии, и ее свекры – Трухачевы, и еще несколько их близких. Я стояла, читала эти имена и думала, что тут должна была лежать и Марина, она даже в стихах это себе предрекала:
«Будет твой черед:
Тоже -- дочери
Передашь Москву
С нежной горечью.
Мне же вольный сон,
колокольный звон,
Зори ранние --
На Ваганькове»
Не вышло, не вышло, а все равно – будто и на ее могиле побывали.
И были в музее Марины Цветаевой на Борисоглебском. Ну, там я в полуобморочном состоянии, сначала вверх голову – знаменитый «фонарь» в потолке, откуда на обеденный стол свалился пёс (по воспоминаниям Али), на стенах портреты – Марина с отцом, сестры Цветаевы. Хожу по дому, который у нее 100 раз описан и в «Повести о Сонечке», и в очерках 18-20-х годов, в записных книжках. Детская – самая большая комната в доме – здесь вся молодая Марина: лучшее – Але. Служащие говорят о 200 квадратах, что занимала их квартира. Вообще-то в доме жили еще 3 семьи (кажется). Та же семья сапожника, о котором в Марининых записках, которые Марину поддерживали в голод. Комната Сергея Эфрона – на самом верху, по лестнице. Там музей белого движения – мундир, газеты, документы, относящиеся к «белой армии». Комната Марины – небольшая. Посидела в кресле у стола, даже сфотографировалась в этом месте. На стенах портреты и картина дуэли Пушкина, о которых в её прозе. Хотя, как говорили служащие, там почти ничего от Марины нет, все воссоздавалось из мебели тех лет по описаниям Марининых очерков. Может, одна-две вещи настоящие и есть. Она ведь все порубила в голод и холод 18-19 годов. Но в ее комнате на стене все ее любимцы (сын Наполеона, Башкирцева, Сара Бернар) – висят. На первом этаже в большом зале (явно часть дома переделана, из квартиры – зал) проходила конференция (как раз ведь ДР Цветаевой в эти дни был). Можно было и Кудрову, и всех цветаеведов увидеть, но не пришлось, не совпало. С Геворкян только перекинулась парой слов. Я сначала кинулась музей осматривать, а послеобеденное заседание задерживалось, мы до половины 4-го досидели и пришлось уйти. К нам там привязалась одна старуха, какая-то ненормальная. От нее все шарахались, а мы не сразу «усекли», вступили с нею в разговор… Как она прилипла к нам, не можем отвязаться. Уже не слушаем, уходим, она идет за нами и все в чем-то нас убеждает. Потом вытащила фотографию камня, о котором я читала в воспоминаниях то ли Анастасии, то ли Али Эфрон, говорит: «Этот камень установил в Тарусе мой брат Никитин». Вот она, оказывается, кто. Показала книжку своих стихов, посвященных Марине. Стихи – нормальные, а старуха – нет.
Октябрь 2004
А вот еще у МЦ: «Смирение — это последнее любопытство: до чего дойдет (мужчина, гость, Бог, <пропуск одного слова>) и на чем, наконец, остановится — и есть ли конец — и остановится ли?»
Ничего, да? И это, в т.ч. – о Боге. Она Его видит таким же человеком, как гость, мужчина и т.д. Не снисходила даже до Него! Смирение, не как осознание своего невсесилия, своей ограниченности перед более широким, а как гордыни – опустила глаза, протеста уже не выражает, а ждет (не покорно, о нет, вызывающе, в себе) – до чего же дойдет твоя… (что? Но явно что-то нехорошее, раз заставило ее опустить глаза, а не распахнуть их счастливо и удивленно), т.е чувствовать себя духовно выше, но бессильной преодолеть косность и непонимание противоположной стороны. Ох, Марина-Марина! Кто же сидел в тебе? Кого впустила?
Ноябрь 2004
Черновые тетради МЦ. Все же как она была далека от обыденности! Пишет очередному корреспонденту – я – то-то и то-то, а Вы будьте таким-то и таким. А он задержал ответ на три недели, и она – «Если мои письма дошли — всякие объяснения Вашего молчания — излишни. Равно как всякие Ваши дальнейшие заботы о моих земных делах, с благодарностью, отклонены. Мне останется только просить у Вас прощения за ошибку дверью». И кто такое мог бы вынести? Поистине: «Ты мог бы быть моим рабом», а раз не раб, то зачем ты мне?
Еще: «о, Вы не знаете меня! — Мои чувства — наваждения, и я безумно страдаю!» Я-я-я. Ей дела не было, что у других – не так, что другие себе воли не дают и уважают «суверенитет» другой души. «О! Я жажду!» Недаром ей цыгане нравились, она их песни принимала за верное.
Еще: «Стихи сбываются. Поэтому их не все пишу». Или: «Я знаю это помимовольное наколдовыванье — почти всегда бед! Но, слава Богу, — себе! Я не себя боюсь, я своих стихов боюсь».
Далее: «Когда люди, сталкиваясь со мной на час, ужасаются тем размером чувств, которые во мне вызывают, они делают тройную ошибку: не они — не во мне — не размеры. Просто: безмерность, встающая на пути. И они может быть правы в одном только: в чувстве ужаса». Вот уж точно!
А вот замечательно: «О, Бог действительно хочет сделать меня большим поэтом, иначе он бы так не отнимал у меня всё!»
И она беспощадна в выражениях чувств: «Поезд подан,/Кто-то продан». Я это приписала эпиграфом к Жениным «ПрОводам» (хотя, не «продан», а «предан», но Аля говорила: «Предают – преданные»).
Она рубит и хлещет наотмашь, обнажая суть чувств, прикрываемых порою вежливыми, ничего не значащими словами. Но Марина действует так по одной причине: испытал это чувство – оно и истинно. Раз так было, то - ВСЁ, никаких других, возникших раньше или позже чувств, в расчет уже не брать.
А ЭТО НЕ ТАК! В том-то и ошибка – тогда действительно нельзя жить. Человек многогранен, и чувства его многогранны. Она сама это демонстрирует, как никто, но вот эта безжалостность, беспощадность к людям, к колебаниям их чувств – она себя в угол загоняла этой безкопромиссностью к людям, но не к себе. Сама безмерна, люди же – только одной стороны.
Ох, Марина! Такой дар! И такая «оголтелость»!
А вот признание: «Р<одзевич>, я скажу Вам тайну, только не смейтесь (не бойтесь!) — я Elementargeist [В немецкой народной демонологии название группы духов, связанных с одной из четырех стихий (элементов) — землей, водой, воздухом или огнем.], у меня еще нет души» (NB! это после всего-то! 1932 г.) душа (по всем сказкам) таким существам дается только через любовь. Вот из ее тетради откровение (5-го Декабря 1923 г., Прага), на тему «Не любите, девушки, поэтов», только с обращением к мужу, Эфрону, когда он узнал про Родзевича (можно подумать, что до этого он был слеп, со всеми другими, просто молчал, должно быть, а тут поставил вопрос ребром, измучившись и наверное уже перестав ее любить больше себя, чтобы все прощать: «Ты меня не любишь больше:/Истина в пяти словах»).
Марина пишет в тетради: «Право на тайну. Это нужно чтить. Особенно когда знаешь, что тайна — рожденная, с другим рожденная, необходимость и дыхание его. Имена здесь не при чем. Будь мудр, не называй (не спрашивай)… Никого не любить! Никому не писать стихов! И не по запрету, дарёная свобода — не свобода, моих прав мне никто не подарит… Замысел моей жизни был: быть любимой семнадцати лет Казановой (Чужим!) — брошенной — и растить от него прекрасного сына. И — любить всех.
М. б. в следующей жизни я до этого дорвусь — где-нибудь в Германии. Но куда мне загнать остаток (боюсь, половину) этой жизни — не знаю. С меня — хватит».
Вот её кредо, и отстаньте – ваши законы – ваши, для меня они не писаны. И что тут рассуждать нам, обычным? Увещевать, стыдить? Мол, как же так можно? - Да она же просто не услышит, будет смеяться – «о чем вы?» Говорят о внутренней свободе Бродского. Он – мужчина, но вот где уж совсем «распоясавшаяся свобода» - это у МЦ. Недаром, ИАБ любил поэта Цветаеву больше всех, кто был в 20-ом веке поэтом. Они были – одного поля ягода.
Ходасевича МЦ не любила, оценила чуть ли не после смерти, а Пастернака – за «своего» считала, Мура «родила» с именем Пастернака, а в жизни – не сошлись, только на уровне поэзии были близки. Совершенно другой мир, нам – только сквозящей, но до чего же тяжело тем, кто к этому миру причастен – быть и тут, и там. Действительно, как из снов – сюда, к быту и мелочам повседневности. Как надо с ним быть – как с сумасшедшими или «даунятами»?
Опять та же тема Стругацких – «людены» и «люди».
Из тетрадей МЦ: «Строить свою жизнь” — да, если бы на это были даны все времена и вся карта. А выбирать — друзей — из сотни, места — из десятка мест — лучше совсем не вмешиваться, дать жизни (случайности) самочинствовать до конца. В это неправое дело — не вмешиваюсь».
Еще: «— Вся тайна в отсутствии дисциплины. За лучшие строки мы не ответственны, ибо они — дар, мы ответственны именно за худшие: наши. Довести творённое, до рожденного, заданное до данного — вот задача. Нужна воля». “Я что-то видел...” — Что именно? — Плох, кто не ответит. Ибо вещь для того ему показывалась, чтобы он ее сказал».
«Всё, что делают поэты, философы, музыканты они с успехом могли бы делать на том свете. Сделанное Наполеоном могло быть сделано только на этом. Поэты и т. д. спокойно могли бы не родиться».
Где-то я уже подобное (смысл) читала, тогда возмутилась – ведь это же скотство, жизнь зверей, если одни «полководцы» и - ни одного поэта …
Вот еще: «“Невинные наслаждения”. Глупо. Разве наслаждение может быть виновным?» Имеется же в виду – наслаждение, не связанное с грехом («невинное»). Значит – безгрешное наслаждение. Кто-то не очень точно владеющий словом ввел (или перевод с иностранного, где грех и вина – синонимы).
МЦ: «Лирическое творчество питает опасные чувства, но укрощает поступки. Поэт опасен лишь тогда, когда не пишет». «Я только потому так всегда напираю на свое я, что все (жизнь — первая) его попирают. Живи я с равными — я бы этого местоимения не употребляла».
Это очень справедливо, когда личность, осознающая свое превосходство (или возомнившая об оном) над окружающими не может пробиться сквозь окружающую серость (по оценке этой личности). Это грех гордыни. Достойно – это сознавать внутри и молчать. Зачем превозноситься? Ради славы, денег, карьеры? Мелочь. «Жизнь попирает» - в чем выражается? Никто не ждет у подъезда взять автограф? Никто не встает и не начинает аплодировать при входе в зал? Жизнь попирает – а и пусть, не тебя одну, что же теперь всем «якать»?
Еще ее же: «А так — отрешенно, чисто и кровно я буду помнить его вечно, болеть будет вечно. Моя боль — о нем, а не о себе без него».
Еще МЦ: «П. ч. над каждой любимой головой я видела — высшее: хотя бы голову — облака, и за это высшее всегда — внутри себя — отдавала все земные головы, свою включая. Со мной — счастья — нет».
Из «Черновых тетрадей» МЦ: «Вокруг пустота, мой вечный, с младенчества, круг пустоты. Нет друзей, в будущем — нищета (дающие когда-нб. да устанут — перестанут), но это — в быту, душевно — хуже, просто — ничего».
Еще: «В короткий срок моей красоты (золотые волосы, загар, румянец) от меня все-таки — опомнившись, всмотревшись, испугавшись — уходили.»
Ее же – итог впечатления (глубочайшего разочарования) от встречи с внучкой Пушкина (в 1931 г.): «Из этого (кажется, для обоих — вывод, сейчас спешу, не успею додумать) — вывод: насколько жизнь (живое) несравненно сильнее — физически-сильнее, ибо судорога, слезы, мороз по коже, поцелуй руки — физика — самой сильнейшей, самой живейшей мечты, самая убогая очевидность (осязаемость) самого божественного проникновения».
Судя по дневникам МЦ, в ней это тоже происходило. По несколько стихов в день в 19-20 годы, в голодной и холодной Москве, а в дальнейшем она должна была уже себя на них настраивать, ловить «проскальзывающие» строки, осознавать – что из нее «хочет написаться», и помогать этому – своим временем, своей готовностью, своим додумыванием, свои трудом. Она ощущала себя инструментом чьим-то, будто для нас – ручка, карандаш, которым пишут. Вот берут его в руки, а он – тупой, он сломался, выскочил из рук и затерялся. И Тот, кто намеревался записать – или берет ДРУГОЙ КАРАНДАШ или вообще раздумывает «работать». Аналогия дальше – карандаш – ЛЮБИМЫЙ, пишет четко, ловко лежит в руке, поэтому -даже если затупился, его не меняют, а затачивают. Поэтому от карандаша, от его готовности писать, от ЕГО КАЧЕСТВА, как инструмента – тоже многое зависит, много ли им напишут. Односторонний, конечно, взгляд, потому что – в данном случае – «карандаш» (поэт) имеет собственную судьбу, инструмент – живой и со многим на земле связан, ему еще и есть надо, и детей ростить, поэтому и приходится «вырываться» из руки, служить не только инструментом в Чьих-то руках, но и свои руки прилаживать к какому-то инструменту, выполнять и другие задачи, которые на него возложены материальной жизнью.
И вот еще – опять аналогия: инструмент создается не тем, кто пишет. Инструмент создается Творцом, а вот кому этот КАРАНДАШ позволит собою писать – Свету или тьме? Тут «Карандаш» выбирает сам, а порою, измучавшись своим предназначением быть инструментом, вообще отказывается от своей функции – быть «Карандашом», инструментом, выбирая жизнь простого человека (как когда-то Тютчев, Фет – в период своего молчания на многие годы). МЦ до конца оставалась поэтом, как и обещала, в СССР не писала стихов (а лишь – переводы) только по одной причине – надо было содержать себя и Мура, никого из благодетелей, готовых ее материально поддерживать, рядом не было – или боялись (муж и дочь в тюрьме, сама – бывшая эмигрантка). Не только ее характер и жизненные установки вели ее в петлю, но и окружающая жизнь.
Она выбивалась из сил, а государство с дьявольской усмешкой наблюдало ее агонию. Конечно, можно это было объяснить тем, что она предалась в руки врага рода людского, добровольно, с талантом, данным ей Богом, стала объясняться в любви к черту, выбрала сама, и это стало причиной ее трагедии. И я так думаю. Но это не борьба отдельной личности с другими личностями, силы неравны, на противоположной стороне - вся государственная машина – слабого топчи. Ужас! Упокой, Господи, ее душу!
МЦ была все же ненормальной (в обывательском смысле), шла против течения демонстративно и намеренно и протестовала, что к ней относились так «небрежно».
Но к ней относились адекватно ее отношению к окружению. Ты хотела бы общаться с высшим, что в нас есть, а мы хотим – с обычным, что в тебе. Не можешь (не хочешь)? а почему от нас ждешь, что мы должны мочь и хотеть? «Обычные» - все, «необычная» - только ты, подстраиваться? Но ты-то не хочешь (не можешь) подстроиться под всех, а почему от нас ждешь? Мы тоже не можем, хотя, может, и хотим. Но это же не выносимо – как только с тобою встреться, так вытаскивай «на гора» эту «одежку» - «высокость». Лучше уж не встречаться!
Ее: «...Главный мой грех — если уж по чести — непогрешимость. (Сознание ее!)» НЕПОГРЕШИМОСТЬ! Это она осознает свою непогрешимость! Кто из людей так может? Притча о сапожнике: «Все спасутся, один я попаду в ад» И МЦ - «Я – непогрешима!» Действительно, чем меньше ты на себе чувствуешь грехов, тем дальше ты от рая (от Бога).
Ее мысли о стихотворчестве: «Душе, чтобы писать стихи нужны впечатления. Для мысли впечатлений не надо, думать можно и в одиночной камере — и м. б. лучше чем где-либо. Чтобы ничто не мешало (не задевало). Душе же необходимо, чтобы ей мешали (задевали), п. ч. она в состоянии покоя не существует. (Покой — дух.) — (Что сказать о соли, к<отор>ая не солёная... Что сказать о боли, к<отор>ая не болит?..)»
Как же она точна в формулировках!
А вот, что и я бы могла часто говорить: «(Только не сердитесь! А если я горячусь, то лишь от доверия —)». Замечательно!
А вот замечательно о переводе: «Переводимы смыслы. Слова непереводимы. Переведя горячий — heiss —. Heiss und weiss — (пустыня). Горячая и белая — не то. Короче, переводимо слово, звук — непереводим».
Вот в чем загадка перевода. НИКОГДА перевод не будет адекватен, потому что звуки разных языков не совпадают со значением слов. Хесс унд вес переводится смыслом «горячая и белая», но ЗВУК исчезает. А с ним и сухой шелест песка под раскаленным солнцем.
А вот. С чем я согласна, про Есенина: «У Ес<енина> был песенный дар, а личности не было. Его трагедия — трагедия пустоты. К 30-ти годам он внутренно кончился. У него была только молодость. Пел и пил»
Вот еще, очень я согласна: «В доме, где нет культа матери, мать — раба. Равенства — нету, да и не должно быть».
Начало серии:
http://lj.rossia.org/users/ptichka/13252.html#cutid1 http://lj.rossia.org/users/ptichka/13460.html
http://lj.rossia.org/users/ptichka/13710.html
http://lj.rossia.org/users/ptichka/13852.html#cutid1
http://lj.rossia.org/users/ptichka/14189.html#cutid1
http://lj.rossia.org/users/ptichka/14704.html#cutid1
Сентябрь 2004
Читаю письма Цветаевой к Пастернаку. Души без кожи. Никаких покрытий материальных, чистый дух. Как же она все это наше терпела, совершенно не будучи приспособлена к нашему миру. Все же это что-то необыкновенное – Марина Цветаева – прошло по земле. Дух в женской оболочке. Вынужденный «по вольчьи выть» (с волками - жить), развоплощенный дух, с другими критериями ценностей, не умеющий совместить себя и требования жизни в нашем мире. Действительно – трагедия.
Мы все – приходим откуда-то в этот мир и забываем, откуда мы пришли, а она не могла забыть и жила по законам тех миров. УЖАС! Как же она страдала!
Так что же случилось с Цветаевой? Дочитала ее письма к Борису Пастернаку. Она по его стихам проникала в него, в самую сущность, а внешний - ей он был также непонятен, как и другие. Ждала встречи, а что бы они делали рядом? Два материальных тела, у каждого за спиной свой лагерь со скарбом и заботами. Надо «бытовать» и устраивать себя в этом мире, который духу совершенно ни к чему. Их встреча должна произойти в другом мире, но попадут ли они оба туда? Или Там будет раздвоение на дух и душу? Дух высвободится и полетит в свои края, где или он один царит или их много, каждому в свой час опять путь на землю, в тело, соединяться с душой какой-нибудь в этом теле. Душа – радуется, если что-то красивое и доброе, печалится и скорбит, если горечь, душа с телом связана, не может оторваться, пока тело есть. Дух телу противостоит, враждебен, не желает ничего понимать.
Таковы фанатики духа, святые? Нет, у тех тоже душа есть, но дух у тех превалирует, подавляет и душу, и, конечно, тело. Цветаева могла бы быть истовой монахиней, если бы не была поэтом и не была развращена смолоду желанием полной свободы от людских запретов. В ее судьбе ее дар виноват? А поэт – как поэт в ней - сказался в ее судьбе? Да никак. Просто, она оттолкнула ангела-хранителя, никогда не обращалась с молитвой к Богу за помощью и вразумлением, гордыня. И - развоплощенный дух. Значит, дух (может, это тот самый Гений?) не имеет отношения к святости? Или духи бывают и из светлых краев, и из темных? А может быть, это душа, прельстившись, открывает «дверь» тому или иному духу? Да, похоже, что человек рождается с каким-то внутренним устройством, позволяющим в него проникать духу (Гению), про степень гениальности – пока не думаю, но именно душа (испорченная или нет) ответственна за судьбу гениально охваченного человека. Бедная, бедная Марина! А могла бы она все это создать, не будь такой, как была? А Пушкин? Ведь вот тоже не был правоверным христианином, но того дьявол совершенно не привлекал, он нигде его не упоминал, как источник вдохновения и жалости, Марина же – игралась этим запретом. Господи, какая же иллюстрация к игре с сатаной!
Читаю черновые записи Цветаевой (про отношения с Волконским). (Цитата из этого: «Высказанная похвала — иногда нескромность, даже наглость (похвалить можно только младшего!).. И Вы же должны понять, что я не “хвалю”, а — потрясена?!» или вот «Крылья — свобода, только когда раскрыты в полете, за спиной они — тяжесть. Крылья — синоним не свободы, а силы, не свободы, а тяжести», «Я — блудный сын, который каждый дом принимает за отчий, но еще до ужина разубедившись — уходит. Для меня жирных тельцов не режут. На што мне.», «нам ничего не дано понять иначе как через себя, всякое иное понимание - попугайное повторение звуков.» « О Боже ты мой, как объяснить, что поэт прежде всего —СТРОЙ ДУШИ!», «Кроме того — разве мое тело — я?» Вот такое же у меня отношение к покойнику. Покойник – уже не то, что в нём жило до смерти, только оболочка, «костюм», а к костюму – какие чувства?
Октябрь 2004
В поездке в Москву - поехали на Ваганьковское. … Видим – на картоне стрелка – «К Цветаевым». Пошли туда. Нашли могилу ее отца-матери, где и Анастасия похоронена, и сводный брат Андрей Цветаев, и сын Анастасии, и ее свекры – Трухачевы, и еще несколько их близких. Я стояла, читала эти имена и думала, что тут должна была лежать и Марина, она даже в стихах это себе предрекала:
«Будет твой черед:
Тоже -- дочери
Передашь Москву
С нежной горечью.
Мне же вольный сон,
колокольный звон,
Зори ранние --
На Ваганькове»
Не вышло, не вышло, а все равно – будто и на ее могиле побывали.
И были в музее Марины Цветаевой на Борисоглебском. Ну, там я в полуобморочном состоянии, сначала вверх голову – знаменитый «фонарь» в потолке, откуда на обеденный стол свалился пёс (по воспоминаниям Али), на стенах портреты – Марина с отцом, сестры Цветаевы. Хожу по дому, который у нее 100 раз описан и в «Повести о Сонечке», и в очерках 18-20-х годов, в записных книжках. Детская – самая большая комната в доме – здесь вся молодая Марина: лучшее – Але. Служащие говорят о 200 квадратах, что занимала их квартира. Вообще-то в доме жили еще 3 семьи (кажется). Та же семья сапожника, о котором в Марининых записках, которые Марину поддерживали в голод. Комната Сергея Эфрона – на самом верху, по лестнице. Там музей белого движения – мундир, газеты, документы, относящиеся к «белой армии». Комната Марины – небольшая. Посидела в кресле у стола, даже сфотографировалась в этом месте. На стенах портреты и картина дуэли Пушкина, о которых в её прозе. Хотя, как говорили служащие, там почти ничего от Марины нет, все воссоздавалось из мебели тех лет по описаниям Марининых очерков. Может, одна-две вещи настоящие и есть. Она ведь все порубила в голод и холод 18-19 годов. Но в ее комнате на стене все ее любимцы (сын Наполеона, Башкирцева, Сара Бернар) – висят. На первом этаже в большом зале (явно часть дома переделана, из квартиры – зал) проходила конференция (как раз ведь ДР Цветаевой в эти дни был). Можно было и Кудрову, и всех цветаеведов увидеть, но не пришлось, не совпало. С Геворкян только перекинулась парой слов. Я сначала кинулась музей осматривать, а послеобеденное заседание задерживалось, мы до половины 4-го досидели и пришлось уйти. К нам там привязалась одна старуха, какая-то ненормальная. От нее все шарахались, а мы не сразу «усекли», вступили с нею в разговор… Как она прилипла к нам, не можем отвязаться. Уже не слушаем, уходим, она идет за нами и все в чем-то нас убеждает. Потом вытащила фотографию камня, о котором я читала в воспоминаниях то ли Анастасии, то ли Али Эфрон, говорит: «Этот камень установил в Тарусе мой брат Никитин». Вот она, оказывается, кто. Показала книжку своих стихов, посвященных Марине. Стихи – нормальные, а старуха – нет.
Октябрь 2004
А вот еще у МЦ: «Смирение — это последнее любопытство: до чего дойдет (мужчина, гость, Бог, <пропуск одного слова>) и на чем, наконец, остановится — и есть ли конец — и остановится ли?»
Ничего, да? И это, в т.ч. – о Боге. Она Его видит таким же человеком, как гость, мужчина и т.д. Не снисходила даже до Него! Смирение, не как осознание своего невсесилия, своей ограниченности перед более широким, а как гордыни – опустила глаза, протеста уже не выражает, а ждет (не покорно, о нет, вызывающе, в себе) – до чего же дойдет твоя… (что? Но явно что-то нехорошее, раз заставило ее опустить глаза, а не распахнуть их счастливо и удивленно), т.е чувствовать себя духовно выше, но бессильной преодолеть косность и непонимание противоположной стороны. Ох, Марина-Марина! Кто же сидел в тебе? Кого впустила?
Ноябрь 2004
Черновые тетради МЦ. Все же как она была далека от обыденности! Пишет очередному корреспонденту – я – то-то и то-то, а Вы будьте таким-то и таким. А он задержал ответ на три недели, и она – «Если мои письма дошли — всякие объяснения Вашего молчания — излишни. Равно как всякие Ваши дальнейшие заботы о моих земных делах, с благодарностью, отклонены. Мне останется только просить у Вас прощения за ошибку дверью». И кто такое мог бы вынести? Поистине: «Ты мог бы быть моим рабом», а раз не раб, то зачем ты мне?
Еще: «о, Вы не знаете меня! — Мои чувства — наваждения, и я безумно страдаю!» Я-я-я. Ей дела не было, что у других – не так, что другие себе воли не дают и уважают «суверенитет» другой души. «О! Я жажду!» Недаром ей цыгане нравились, она их песни принимала за верное.
Еще: «Стихи сбываются. Поэтому их не все пишу». Или: «Я знаю это помимовольное наколдовыванье — почти всегда бед! Но, слава Богу, — себе! Я не себя боюсь, я своих стихов боюсь».
Далее: «Когда люди, сталкиваясь со мной на час, ужасаются тем размером чувств, которые во мне вызывают, они делают тройную ошибку: не они — не во мне — не размеры. Просто: безмерность, встающая на пути. И они может быть правы в одном только: в чувстве ужаса». Вот уж точно!
А вот замечательно: «О, Бог действительно хочет сделать меня большим поэтом, иначе он бы так не отнимал у меня всё!»
И она беспощадна в выражениях чувств: «Поезд подан,/Кто-то продан». Я это приписала эпиграфом к Жениным «ПрОводам» (хотя, не «продан», а «предан», но Аля говорила: «Предают – преданные»).
Она рубит и хлещет наотмашь, обнажая суть чувств, прикрываемых порою вежливыми, ничего не значащими словами. Но Марина действует так по одной причине: испытал это чувство – оно и истинно. Раз так было, то - ВСЁ, никаких других, возникших раньше или позже чувств, в расчет уже не брать.
А ЭТО НЕ ТАК! В том-то и ошибка – тогда действительно нельзя жить. Человек многогранен, и чувства его многогранны. Она сама это демонстрирует, как никто, но вот эта безжалостность, беспощадность к людям, к колебаниям их чувств – она себя в угол загоняла этой безкопромиссностью к людям, но не к себе. Сама безмерна, люди же – только одной стороны.
Ох, Марина! Такой дар! И такая «оголтелость»!
А вот признание: «Р<одзевич>, я скажу Вам тайну, только не смейтесь (не бойтесь!) — я Elementargeist [В немецкой народной демонологии название группы духов, связанных с одной из четырех стихий (элементов) — землей, водой, воздухом или огнем.], у меня еще нет души» (NB! это после всего-то! 1932 г.) душа (по всем сказкам) таким существам дается только через любовь. Вот из ее тетради откровение (5-го Декабря 1923 г., Прага), на тему «Не любите, девушки, поэтов», только с обращением к мужу, Эфрону, когда он узнал про Родзевича (можно подумать, что до этого он был слеп, со всеми другими, просто молчал, должно быть, а тут поставил вопрос ребром, измучившись и наверное уже перестав ее любить больше себя, чтобы все прощать: «Ты меня не любишь больше:/Истина в пяти словах»).
Марина пишет в тетради: «Право на тайну. Это нужно чтить. Особенно когда знаешь, что тайна — рожденная, с другим рожденная, необходимость и дыхание его. Имена здесь не при чем. Будь мудр, не называй (не спрашивай)… Никого не любить! Никому не писать стихов! И не по запрету, дарёная свобода — не свобода, моих прав мне никто не подарит… Замысел моей жизни был: быть любимой семнадцати лет Казановой (Чужим!) — брошенной — и растить от него прекрасного сына. И — любить всех.
М. б. в следующей жизни я до этого дорвусь — где-нибудь в Германии. Но куда мне загнать остаток (боюсь, половину) этой жизни — не знаю. С меня — хватит».
Вот её кредо, и отстаньте – ваши законы – ваши, для меня они не писаны. И что тут рассуждать нам, обычным? Увещевать, стыдить? Мол, как же так можно? - Да она же просто не услышит, будет смеяться – «о чем вы?» Говорят о внутренней свободе Бродского. Он – мужчина, но вот где уж совсем «распоясавшаяся свобода» - это у МЦ. Недаром, ИАБ любил поэта Цветаеву больше всех, кто был в 20-ом веке поэтом. Они были – одного поля ягода.
Ходасевича МЦ не любила, оценила чуть ли не после смерти, а Пастернака – за «своего» считала, Мура «родила» с именем Пастернака, а в жизни – не сошлись, только на уровне поэзии были близки. Совершенно другой мир, нам – только сквозящей, но до чего же тяжело тем, кто к этому миру причастен – быть и тут, и там. Действительно, как из снов – сюда, к быту и мелочам повседневности. Как надо с ним быть – как с сумасшедшими или «даунятами»?
Опять та же тема Стругацких – «людены» и «люди».
Из тетрадей МЦ: «Строить свою жизнь” — да, если бы на это были даны все времена и вся карта. А выбирать — друзей — из сотни, места — из десятка мест — лучше совсем не вмешиваться, дать жизни (случайности) самочинствовать до конца. В это неправое дело — не вмешиваюсь».
Еще: «— Вся тайна в отсутствии дисциплины. За лучшие строки мы не ответственны, ибо они — дар, мы ответственны именно за худшие: наши. Довести творённое, до рожденного, заданное до данного — вот задача. Нужна воля». “Я что-то видел...” — Что именно? — Плох, кто не ответит. Ибо вещь для того ему показывалась, чтобы он ее сказал».
«Всё, что делают поэты, философы, музыканты они с успехом могли бы делать на том свете. Сделанное Наполеоном могло быть сделано только на этом. Поэты и т. д. спокойно могли бы не родиться».
Где-то я уже подобное (смысл) читала, тогда возмутилась – ведь это же скотство, жизнь зверей, если одни «полководцы» и - ни одного поэта …
Вот еще: «“Невинные наслаждения”. Глупо. Разве наслаждение может быть виновным?» Имеется же в виду – наслаждение, не связанное с грехом («невинное»). Значит – безгрешное наслаждение. Кто-то не очень точно владеющий словом ввел (или перевод с иностранного, где грех и вина – синонимы).
МЦ: «Лирическое творчество питает опасные чувства, но укрощает поступки. Поэт опасен лишь тогда, когда не пишет». «Я только потому так всегда напираю на свое я, что все (жизнь — первая) его попирают. Живи я с равными — я бы этого местоимения не употребляла».
Это очень справедливо, когда личность, осознающая свое превосходство (или возомнившая об оном) над окружающими не может пробиться сквозь окружающую серость (по оценке этой личности). Это грех гордыни. Достойно – это сознавать внутри и молчать. Зачем превозноситься? Ради славы, денег, карьеры? Мелочь. «Жизнь попирает» - в чем выражается? Никто не ждет у подъезда взять автограф? Никто не встает и не начинает аплодировать при входе в зал? Жизнь попирает – а и пусть, не тебя одну, что же теперь всем «якать»?
Еще ее же: «А так — отрешенно, чисто и кровно я буду помнить его вечно, болеть будет вечно. Моя боль — о нем, а не о себе без него».
Еще МЦ: «П. ч. над каждой любимой головой я видела — высшее: хотя бы голову — облака, и за это высшее всегда — внутри себя — отдавала все земные головы, свою включая. Со мной — счастья — нет».
Из «Черновых тетрадей» МЦ: «Вокруг пустота, мой вечный, с младенчества, круг пустоты. Нет друзей, в будущем — нищета (дающие когда-нб. да устанут — перестанут), но это — в быту, душевно — хуже, просто — ничего».
Еще: «В короткий срок моей красоты (золотые волосы, загар, румянец) от меня все-таки — опомнившись, всмотревшись, испугавшись — уходили.»
Ее же – итог впечатления (глубочайшего разочарования) от встречи с внучкой Пушкина (в 1931 г.): «Из этого (кажется, для обоих — вывод, сейчас спешу, не успею додумать) — вывод: насколько жизнь (живое) несравненно сильнее — физически-сильнее, ибо судорога, слезы, мороз по коже, поцелуй руки — физика — самой сильнейшей, самой живейшей мечты, самая убогая очевидность (осязаемость) самого божественного проникновения».
Судя по дневникам МЦ, в ней это тоже происходило. По несколько стихов в день в 19-20 годы, в голодной и холодной Москве, а в дальнейшем она должна была уже себя на них настраивать, ловить «проскальзывающие» строки, осознавать – что из нее «хочет написаться», и помогать этому – своим временем, своей готовностью, своим додумыванием, свои трудом. Она ощущала себя инструментом чьим-то, будто для нас – ручка, карандаш, которым пишут. Вот берут его в руки, а он – тупой, он сломался, выскочил из рук и затерялся. И Тот, кто намеревался записать – или берет ДРУГОЙ КАРАНДАШ или вообще раздумывает «работать». Аналогия дальше – карандаш – ЛЮБИМЫЙ, пишет четко, ловко лежит в руке, поэтому -даже если затупился, его не меняют, а затачивают. Поэтому от карандаша, от его готовности писать, от ЕГО КАЧЕСТВА, как инструмента – тоже многое зависит, много ли им напишут. Односторонний, конечно, взгляд, потому что – в данном случае – «карандаш» (поэт) имеет собственную судьбу, инструмент – живой и со многим на земле связан, ему еще и есть надо, и детей ростить, поэтому и приходится «вырываться» из руки, служить не только инструментом в Чьих-то руках, но и свои руки прилаживать к какому-то инструменту, выполнять и другие задачи, которые на него возложены материальной жизнью.
И вот еще – опять аналогия: инструмент создается не тем, кто пишет. Инструмент создается Творцом, а вот кому этот КАРАНДАШ позволит собою писать – Свету или тьме? Тут «Карандаш» выбирает сам, а порою, измучавшись своим предназначением быть инструментом, вообще отказывается от своей функции – быть «Карандашом», инструментом, выбирая жизнь простого человека (как когда-то Тютчев, Фет – в период своего молчания на многие годы). МЦ до конца оставалась поэтом, как и обещала, в СССР не писала стихов (а лишь – переводы) только по одной причине – надо было содержать себя и Мура, никого из благодетелей, готовых ее материально поддерживать, рядом не было – или боялись (муж и дочь в тюрьме, сама – бывшая эмигрантка). Не только ее характер и жизненные установки вели ее в петлю, но и окружающая жизнь.
Она выбивалась из сил, а государство с дьявольской усмешкой наблюдало ее агонию. Конечно, можно это было объяснить тем, что она предалась в руки врага рода людского, добровольно, с талантом, данным ей Богом, стала объясняться в любви к черту, выбрала сама, и это стало причиной ее трагедии. И я так думаю. Но это не борьба отдельной личности с другими личностями, силы неравны, на противоположной стороне - вся государственная машина – слабого топчи. Ужас! Упокой, Господи, ее душу!
МЦ была все же ненормальной (в обывательском смысле), шла против течения демонстративно и намеренно и протестовала, что к ней относились так «небрежно».
Но к ней относились адекватно ее отношению к окружению. Ты хотела бы общаться с высшим, что в нас есть, а мы хотим – с обычным, что в тебе. Не можешь (не хочешь)? а почему от нас ждешь, что мы должны мочь и хотеть? «Обычные» - все, «необычная» - только ты, подстраиваться? Но ты-то не хочешь (не можешь) подстроиться под всех, а почему от нас ждешь? Мы тоже не можем, хотя, может, и хотим. Но это же не выносимо – как только с тобою встреться, так вытаскивай «на гора» эту «одежку» - «высокость». Лучше уж не встречаться!
Ее: «...Главный мой грех — если уж по чести — непогрешимость. (Сознание ее!)» НЕПОГРЕШИМОСТЬ! Это она осознает свою непогрешимость! Кто из людей так может? Притча о сапожнике: «Все спасутся, один я попаду в ад» И МЦ - «Я – непогрешима!» Действительно, чем меньше ты на себе чувствуешь грехов, тем дальше ты от рая (от Бога).
Ее мысли о стихотворчестве: «Душе, чтобы писать стихи нужны впечатления. Для мысли впечатлений не надо, думать можно и в одиночной камере — и м. б. лучше чем где-либо. Чтобы ничто не мешало (не задевало). Душе же необходимо, чтобы ей мешали (задевали), п. ч. она в состоянии покоя не существует. (Покой — дух.) — (Что сказать о соли, к<отор>ая не солёная... Что сказать о боли, к<отор>ая не болит?..)»
Как же она точна в формулировках!
А вот, что и я бы могла часто говорить: «(Только не сердитесь! А если я горячусь, то лишь от доверия —)». Замечательно!
А вот замечательно о переводе: «Переводимы смыслы. Слова непереводимы. Переведя горячий — heiss —. Heiss und weiss — (пустыня). Горячая и белая — не то. Короче, переводимо слово, звук — непереводим».
Вот в чем загадка перевода. НИКОГДА перевод не будет адекватен, потому что звуки разных языков не совпадают со значением слов. Хесс унд вес переводится смыслом «горячая и белая», но ЗВУК исчезает. А с ним и сухой шелест песка под раскаленным солнцем.
А вот. С чем я согласна, про Есенина: «У Ес<енина> был песенный дар, а личности не было. Его трагедия — трагедия пустоты. К 30-ти годам он внутренно кончился. У него была только молодость. Пел и пил»
Вот еще, очень я согласна: «В доме, где нет культа матери, мать — раба. Равенства — нету, да и не должно быть».
Начало серии:
http://lj.rossia.org/users/ptichka/1325
http://lj.rossia.org/users/ptichka/1371
http://lj.rossia.org/users/ptichka/1385
http://lj.rossia.org/users/ptichka/1418
http://lj.rossia.org/users/ptichka/1470
