tapirr

( Read more... )



Выгодная партия
Шахматы от Дэмиена Хирста сделали кассу "Арт-Москве"

В Москве завершилась десятая международная ярмарка современного искусства "Арт-Москва". Как можно было предположить, свой юбилей ярмарка отметила не только рекордным размахом – в ней приняли участие 68 галерей. Общая сумма продаж составила $3 150 000 плюс резервации на $1 270 000 – против прошлогодних $2 138 000 продаж и $677 000 резерваций.  .

Несмотря на рекордное в этом году участие иностранных галерей, которых было даже чуть больше, чем отечественных – целых 35, наиболее выгодной ярмарка оказалась все же для российских галерей – их совокупная выручка составила $1 970 000, в то время как гости продались на $1 180 000. Впрочем, не стоит спешить с выводом, что в России не желают покупать ничего, кроме отечественного арт-товара. Лидером продаж в этом году стала московская галерея Гари Татинцяна, торгующая, однако, западным искусством самого звездного порядка. Существенную долю общей прибыли ярмарки составила стоимость проданных этой галереей наборов шахмат от звезд британского искусства Дэмиена Хирста и братьев Чепмен. Хирст имеет репутацию не только самого скандального, но едва ли не самого дорогого из живущих художников – его инсталляция с акулой была куплена магнатом Франсуа Пино у коллекционера Чарльза Саатчи за $10 млн.

Точная сумма, в которую инсталляция со стенда Гари Татинцяна, включающая стол с доскою, стулья и аптечный шкафчик для фигур–пузырьков с таблетками, обошлась амбициозному московскому коллекционеру Александру Смузикову, не оглашается, но можно предположить, что шахматы-аптечка все же значительно дешевле, чем акула. Что понятно – шахматный сет не уникален, эта вещь тиражная. Впрочем, галерея Татинцяна вполне успешно реализовала и пока что мало известного на родине российского абстракциониста Евгения Чубарова.

Среди иностранных галерей, вошедших в десятку лидеров по продажам, присутствует парижская Orel Art, на чьем стенде блистали звезды российского искусства, например Валерий Кошляков с выклеенной из скотча картиной, репликой веласкесовской "Инфанты Маргариты". Но парижских любителей русского искусства все же опередила занявшая вторую строчку рейтинга миланская галерея B&D, предлагавшая русским коллекционерам работы западных суперстар – парижанки Орлан и Дэвида Лашапеля.

Работы Дэвида Лашапель на Арт Москве 2006


( Read more... )

Также см. этот материал

«Танцора кабуки» Александр Яковлев (1887–1937) мечтал подарить СССР. Коммунисты картину не приняли. Теперь потомки художника получат за нее рекордные для картин Яковлева $1,8 млн.



"Мастерская художника, Гурзуф, Крым". Константин Коровин. $1,696 млн.

( статья М.Орловой )


</p>

 Противостояние внешнему угнетению, предполагает наличие внутренней автономной силы, которая этому угнетению может быть противопоставлена. В свою очередь воля к сопротивлению предполагает наличие собственных целей, идеалов, принципов и, наконец, территории, которую мы готовы и хотим защищать. Таким образом, возникает вопрос – имеет ли искусство автономные цели, идеалы или территорию, достойные защиты? Имеет ли оно автономную, внутреннюю силу сопротивления, которая может быть направлена против внешнего притеснения?

Всем известно, что автономия искусства давно уже была поставлена под вопрос и в последнее время отрицается многими теоретическими дискурсами. Если эта точка зрения верна, то искусство не может быть источником или ресурсом какого бы то ни было сопротивления. Скорее, искусство может лишь служить орудием в борьбе политических сил, которая ведется во имя различных идеалов и принципов. Или использоваться для дизайна и эстетизации освободительных политических движений – как ранее оно использовалось для дизайна и эстетизации господствующей власти. В этом случае искусство может только выступать дополнением (используя термин, введенный Деррида) к определенным политическим силам и может быть использовано для оформления или деконструкции их политических позиций и притязаний, но ни в коем случае не в роли активного сопротивления им. Ключевым, на мой взгляд, в этом контексте является следующий вопрос: имеет ли искусство свою собственную энергию или только энергию дополнения? Мой ответ: да, искусство автономно, да, оно имеет независимую энергию сопротивления.

( Read more... )

tapirr.com/art

j_volfson@lj пишет:

...обскуритарную объектность можно также определить как мир вещей и образов, толпящихся перед дверью — в пространстве на “выходе”. Ведь пока дискурс “выхода” [Имеется в виду выход их зоны “тотальных” дискурсов и “накрывающих” языков описания, с которыми была связана деятельность московской концептуальной школы в эпоху застоя. Перманентная отсроченность этого “выхода” — общая черта художественных объектов, соотносимых с понятием Obscuri Viri.- В.Т. ] не сформирован (что, собственно, и есть главная на сегодняшний день проблема московского концептуализма), объектный реквизит будет храниться и даже скапливаться в прихожей".

Какая неприличаная коммодификация сакрального! Какая наглая ложь с целью отказа от собственного комплекса неполноценности перед успехом "западных концептуалистов". Именно - комплекса перед "чужим успехом", иначе никак. В противном случае, такой галереи просто не существовало бы, или же она воздержалась бы от публикации подобной похабщины. "Обскуритарная объектность" - не просто перманентная устремленность (Московского концептуализма во главе с Пепперштейном, Лейдерманом и проч.) в сторону коммодификации, но и устремленность, время от времени перманенто закрепляющаяся в качестве товара на полке или стене галереи/зрителя/читателя и, незаметно для самих авторов, превращающаяся в новую точку самореференции.

Алексей Саврасов Грачи прилетели 1871

СЧИТАТЬ ГРАЧЕЙ И ПЛАКАТЬ

В Инженерном корпусе Третьяковской галереи открылась выставка к 175-летию Алексея Саврасова. Посмотрев ее, обозреватель „Коммерсанта" ГРИГОРИЙ РЕВЗИН растрогался, прослезился и теперь ждет, когда прилетят грачи:

Бывают такие выставки, что, посмотрев их, хочется что-нибудь сделать. А тут уже по ходу просмотра у меня возникло острое желание надеть сапоги, сесть в электричку и уехать куда-нибудь в поля. И чтобы там был снег, но потеплело и расползлось. Сильного ветра не надо, но ветерок пусть будет, такой непостоянный — туда-сюда, туда-сюда, как дворняжка по деревне. И чтобы небо набрякло, но, однако же, из-за облака дуриком как-то пролез солнечный свет и упал в талую лужу. И чтобы под ногами хлюпала вязкая глина, оставляя на снегу коричневые пятна. Чтобы в воздухе было сыро, капало, и капля протекла за шиворот и, постепенно согреваясь, там лежала. Еще нужен запах, тревожный запах оттаявшего гниения. Потому что раз растаяла помойка — значит, всё, пришла весна. И еще хочется выпить. Водочки. Не много, а так, чтобы брести по мокрести, загребая сапогами липкую влажную грязь, и на душе было горько и сладко.

А нам, хмурым жителям бледно-зеленых равнин, такая погода нравится. Может, кому не нравится, а нам нравится! Бредешь куда-то, чего-то тащишь такое, что можно и выкинуть, а можно и нести, вечереет, слякоть, деревья кривые, птицы мокрые нахохлились, дома подгнившие вросли в хлюпающие ямки — и хорошо как-то. Почему хорошо, так вот не скажешь, а хорошо. И опять же хочется выпить. Водочки.

А вот почему нам это нравится? Я, скажем, водки почти не пью, горожанин, жизнь такая, что машина-офис-компьютер-душ, с расхлябанной природой практически не соприкасаюсь, а как вот увижу, чувствую: не могу. Хочется. Причем замечено, что в других странах такого не бывает. Не бывает, чтобы в Италии набрякло и рассупонилось, и в Швейцарии такого не бывает, а в Англии бывает, но без лиризма. Там все очень сухо рассупонивается, чопорно и меркантильно. А это наше, русское. Как закапает, сразу за душу берет.

Удивительная история. Между нами говоря, отвратительная погода. И земля грязная, и пройти никуда невозможно, не говоря уже проехать на хорошей машине, и холодно, и мокро, и деревья какие-то больные, и куры мокрые, и избы — безнадежное настроение. Кто-то нас научил, что вот это — наше все, кто-то нам это рассказал, убедил, и теперь у нас это врожденное.

Вот на выставке Алексея Саврасова и понимаешь, кто это был. Там очень хорошо видно, как он это делал. Это ведь только кажется, что художник приходит в природу и рисует что видит, на самом деле он приходит и долго ищет, где то, что его научили видеть. Пейзажиста учат видеть другие пейзажисты, в случае с Саврасовым — сначала итальянские и французские. И вот сначала, в 1850-1860-е годы, он приходил в Россию и видел Италию или Швейцарию. Бывают, например, на Волге такие места, что вот песок, и вода, и лодка — словом, все как в Сорренто. Только солнце тусклее. Или под Москвой бывают такие места, что лес широколиственный, поле, взгорок, корова вдалеке — прямо Франция или Швейцария, барбизонская школа. Так даже говорят иногда про места вдоль Рублевки — «русская Швейцария». Только у них там кучерявые облачка, а у нас обложные тучи и все такое посерее. Но похоже.

А потом, к началу 70-х, вдруг прилетели грачи, и он вдруг понял, что вот это потусклее, посерее, помокрее и есть наше. По структуре, по сюжетам у Саврасова ровно такой же пейзаж, как в Швейцарии или Италии (позднее добавилась Германия): дорога на первом плане, потом средний план с деревьями, вдали небеса с полями и какая-нибудь церковка, только дорога у него всегда размытая, грязная, деревья кривые, хиленькие, церковка кривоватая, не готический собор, а сарай с маковкой, небо заволокло облаками. Зато через облака как-то сбоку пролезло солнце и землю высветило. Так что если в европейском пейзаже небо светлое, а земля темная, у нас наоборот.

Понимаете, он придумал, что Россия — такая страна, где пусть небо серое и все какое-то не как в Европе, зато бывает такое состояние, оттепель, когда земля светится изнутри солнечным светом. И с тех пор оттепель стала нашим счастьем и даже национальной идеей, и мы целые исторические периоды так называем. И вот идешь по этой выставке и думаешь: а жалко, что искусство реализма схрясло. Потому что когда оказывается, что эту мокрую гадость, грязь, гниль и слякоть кто-то вдруг полюбил, то все вокруг этому научаются, и оказывается, что ничего красивее русской природы в мире нет. А если этого человека не случается, то оказывается, что это страна с ужасным климатом. И его уже давно не случается, кругом перформансы и видеоарт, а через них Россию полюбить трудно, потому что они не могут показать, чего любят. Поэтому как придешь на выставку Саврасова, то так это неожиданно, так свежо смотрится, что прямо дух захватывает. И сразу хочется по проселку в поля и чтобы прилетели грачи.