Настроение:	tired
Музыка:	H.E.R.R. - Vondel's Lucifer - First Movement
Entry tags:	drugs, math, obit

двухкубовый хронометр
Володя все
https://news.ycombinator.com/item?id=15375717
https://www.ias.edu/news/2017/vladimir-voevodsky
Печально это.

Воеводский был хорошим приятелем и ровесником Баяна
Ширянова, который ушел этим летом, и персонажем целой серии
эпических текстов из наркоманской жизни. Самый плохой из них
я даже не смог прочесть, по причине ебенической длины и полной
бессодержательности. Воеводский там выведен в виде ангела,
который спасает наркоманов, открывая им истинный взляд на вещи.

Воеводский в 1990-е был подписан на все мэйл-листы по наркологии
и планировал, в черную полосу карьеры, если не найдет работы,
переквалифицироваться в наркологи.

Вот образчик наркоманской прозы из жизни Воеводского:
Путешествие в поисках истинной живости, Николая Баранского.

В первый год, когда Володя приехал в Гарвард, его
поселили в студенческое общежитие надзирать над
студентами, в качестве старшего товарища и наставника.
Студенты были довольны, но больше года подобная лафа
длиться не может, и на следующий год его выселили.
Снимать квартиру Воеводскому было лень, и он жил в
своем офисе (в Гарварде каждому аспиранту выдается
личный офис), а спал непосредственно на крыше.
К сожалению, окно декана (которым в тот момент
был Вилли Шмид) выходило на ту самую крышу, на которой
спал Воеводский. Поскольку Володя не придерживался
общепринятого распорядка (и вообще никакого
не придерживался), спал он в том числе и днем, и
в том числе и в присутственные часы декана,
В один прекрасный момент Шмид заглянул в окно
и обнаружил там крышу, а на крыше - спящего Воеводского.
А надо сказать, что в Америке спать (и вообще жить)
у себя в офисе это ужасное табу и социальная стигма,
так что Шмид страшно возмутился.

Воеводского чуть не выгнали, но все обошлось.
Правда, квартиру снять его таки заставили, и он
с тех пор жил в квартире.

...Я подошел к Профессору и положил руку ему на плечо.

За кормой у нас начинался рассвет. И первые лучи
восходящего солнца высветили затейливую вязь черного
чугунного литья, суровый блеск стальных болтов, нежную
ржавчину гаек и скучную кладбищенскую бедность бетонных
плит.

Общий пейзаж был необычайно поэтичен.

Профессор, доверив мне управление "Ципой-Дрипой" прошел
на бак и встал за спиной у Белой Девы, скрестив руки на
груди.

- "И белое на белом, черное на черном,
синее на синем.
Кесарево - кесарю, черное - покорным,
женщина - мужчине.

Знаки принадлежности - лишь при подлежащем.
Детское старанье -
обрывает веточки в голосе дрожащем,
в плоскости дыханья.

Черное и белое - раной ножевою,
наживая синий,
бьется или тычется жилкою живою
в левой половине", - прошелестела Белая Дева.

Ласковый утренний бриз расправил украшавший нашу мачту
флаг - зеленый пятиконечник листа марихуаны на красном
фоне.

Мой высокоученый друг весьма прилежно изучал своим
холодным сияющим взором розовеющие под нежными лучами
солнца зубцы кремлевской стены справа по борту. Пузатые
башни и золотистые купола также привлекли его внимание.

Волны тихо плескались за просмоленными бортами.
Сладко плеснуло в лицо шоколадной ванилью со
стрелки кондитерского острова "Красный Октябрь".

- Пора! - сказал Профессор, в последний раз оглянувшись на Кремль.

- Пора! - сказал Профессор, взглянув на свой двухкубовый хронометр.

- Пора! - сказал Профессор, открывая чемодан с кетамином.

Грустно, конечно, но с другой стороны - мы все ему
завидуем. Лучше сдохнуть, чем глядеть в этот ебаный мир.

Привет