анальный вау-импульс московского мещанства
Пелевин, без сомнения, не писатель, а чрезвычайно осторожный философ. Всякую мысль Пелевин тщательно оборачивает в литературный текст, берёт как бы в двойных рукавицах, дабы тенёта академического языка не схватили её: как говорится, подальше положишь — поближе возьмёшь. Правда, пройдя мимо Сциллы университета, Пелевин оказывается проглочен Харибдою литературы — впрочем, то же можно сказать и о киноэкзегезах Жижека, встроенных в кино.

В последнее время Пелевина больше интересует этика искусственного интеллекта и биоэтика вообще. К примеру, в последнем романе (М. Б. Атаянц остроумно назвал его фанфиком по Сорокину, с чем нам остаётся только согласиться) проблема использования биороботов-рабов компенсирована тем, что эти существа испытывают постоянное удовольствие из-за биохимических настроек. Впрочем, не надо быть семи пядей во лбу и прибегать к дерридианской фигуре «первое [происходит] из второго», чтобы догадаться, что никакого технического вмешательства в человеческую природу для превращения человека в машину не требуется. Для этого достаточно достаточного уровня отчуждения, который к нынешнему моменту достиг такого уровня, какой Марксу и не снился.

Развёрнута объясняющая это обстоятельство концепция в классическом романе «Generation П». Это концепция орануса, или ротожопы — организма под действием вау-испульсов одновременно поглощающего и вытесняющего деньги, клетками которого является каждый субъект-потребитель. Спрятав эту концепцию под несколькими слоями литературного опосредования (её излагает главному герою явившийся ему в экстактических видениях Че Гевара), Пелевин, несомненно, оставил её в незахватанности и отсёк возможности примитивных толкований, из которых в основном и состоит наука (причём — парадокс — чем сложнее эти толкования, тем они примитивнее). Вместе с тем концепция лишена операционального удобства научного текста, посему мы не можем быть уверены в точности ссылок, вчитываемых нами в концепцию, и научное обтачивание её некоторых шероховатостей также затруднено — с литературным текстом не дискутируют.



Поздний Пелевин, как мы писали уже выше, давно уже перешёл на пережёвывание сам себя, однако именно в интересующем нас фрагменте мы видим обличение такого положения дел. «Нас же интересуют не пугающие перспективы завтрашнего дня, а не менее пугающая реальность сегодняшнего», — говорит ранний Пелевин, тогда как позднего интересует всё-таки первое.

Концепция орануса — пресловутой «пугающей реальности сегодняшнего дня» — является вне всякого сомнения продолжением концепции «одномерного человека» Маркузе. Недавно одна учёная дама у себя в блоге заметила, что скучнейший кирпич западной мысли под заглавием «Ориентализм» никто дальше предисловия не читает, поскольку в нём уже заключён тезис, который далее только весьма нудно доказывается. Такова проблема многих академических монографий. Маркузе здесь, несмотря на бодрость письма, работает как-то похоже, и лишь Пелевину удаётся сказать нечто новое на маркузианском языке, предлагая вместо левацкого пафлета аналитический инструмент. Одномерный человек по Пелевину — это человек, превратившийся в вау, который способен только на три вещи: поглощать деньги, испускать деньги и вытеснять всякое предположение о том, что кроме денег нечто существует.

Также здесь можно обнаружить критику плоских онтологий, причём за шесть лет до «Пересборки социального» Латура: «...человек человеку уже давно не волк. (...) Человек человеку вау — и не человеку, а такому же точно вау. Так что в проекции на современную систему культурных координат это латинское изречение звучит так: Вау Вау Вау!» Действительно, поле познаваемого только тогда становится плоским, когда вау становится вау вау; впрочем, здесь же Пелевин устами Че Гевары подчёркивает, что объектом субъекта делает включение в организм паразита-орануса на правах клетки и более ничего.

Вытесняющий вау-фактор даже концептуально кажется несколько излишним, до того он спаян с вау-фактором вытесняющим; когда Пелевин изъясняет его на пословицах (Если ты такой умный, что же ты такой бедный; Money talks, bullshit walks), делается вполне очевидным, что вытесняющий вау-фактор есть требование предъявить деньги, а предъявление их ан зихь, без высовывания их из ануса, невозможно, и это ещё в 1899 году понимал Веблен. Тем не менее, ограничение духовной жизни субъекта тремя факторами-требованиями — мысль чрезвычайно ценная, хотя и требующая дополнительной огранки.

Как известно, в последнее время крайне модным аттракционом в среде ясновельможного столичного мещанства стала «отмена» (т. е. остракизм) того или иного персонажа, этой среде принадлежащего. Эта забава пришла к нам из Североамериканских штатов (United Safe Spaces of America), где суд Линча является неотъемлемой частью политической культуры и ключевым институтом прямой демократии. Сомнительно, чтобы у нас он прижился, но молодёжь по этому поводу резвится крайне активно, вызывая ужас «отцов» (что это за поколения, надлежит написать, но никак не доходят руки).

Процедура гражданской казни к настоящему времени уже устоялась, отточившись на таких примерах, как изгнанный из пиарщиков «Сбербанка» Гафаров или Простаков из МБХ. Оскандалившегося креативного работника сперва протягивают на все лады в социальных сетях; барышни делятся своими переживаниями о том, каков он насильник; насильник извиняется, но это лишь звено в цепочке происходящего перформатива, ни на что не влияющая; наконец, натешившись, его изгоняют с глаз долой и из сердца вон.

Недавно оскандалился юный кинокритик Беликов. Как только о его безобразном поведении стало известно публике, виновник немедленно отписал в фсбуке, что кается, желает отбыть епитимью по управлению гневом (тоже пиндосская штучка, генеалогически наследующая национальной идее США — борьбе с онанизмом), заранее согласен с тем, что его отовсюду уволят и (!) жертвует круглую сумму на благотворительность.

Это мы уже видели на примере другого остракистского акта: оскандалившийся нехорошим отношениям к женщинам Василий Кистяковский, основатель комиксного магазина, был отстранён от собственного бизнеса, отправлен на покаяние к психобичевателю, а зарплату его отправили в благотворительный фонд. Тут, кстати, видна ещё печать нашей, российской, правовой культуры, в которой публичное право доминирует над частным: общество отстранило, отняв общественным решением зарплату; точно так же функционирует такой вид уголовного наказания, как исправительные работы, в ходе которых осужденный продолжает трудиться по месту работы с изъятием определённого процента дохода в пользу государства.

Егор Беликов же оказался послушной клеткой орануса: немедленно получив беспокоящий вау-импульс, он опростался деньгами. Это многое говорит нам о нынешнем печальном положении дел. Мы видим, что одномерный человек даже в самом зажатом своём положении (обвинён, знает неотвратимость и размер наказания, понимает, что никак не может повлиять на дальнейшие предсказуемые события) способен лишь на вытеснение денежных средств. В высирании денег ясновельможное мещанство давно уже топит свои самые глубокие тревоги, а политические деятели то и дело просят копеечку на различные нужды, только усиливая эту пагубную привычку. Да что там политики и благотворители — в твиттер невозможно зайти, не наткнувшись на стоящего с протянутой рукою. Это означает, что благотворительность идеальным и негерметическим способом встроена в потребление и денежный оборот, является одним из неотъемлемых контуров ротожопы. Именно поэтому столько времени Маркс (который нынешней ситуации не видел) уделяет критике филантропии: она — лучшая опора порядка.

Теперь — о недавнем. Недавняя остановка речи хипстера вызвана не столько интерпелляцией, сколько банальным запором. На некоторое время анальная функция по некоторым причинам оказалась хипстеру недоступной (некуда было присылать донаты и никто не просил их — донатопроситель здесь, конечно, своеобразная мать, требующая анальный продукт по расписанию), но он быстро нашёл способ их извергнуть, отправившись в Закавказье и взвинтив попутно цены на билеты и жильё до высот невиданных. Поскольку случай Беликова мы толковали ещё до войны, гипотеза наша получает дополнительное подтверждение.

Впрочем, интерпелляция здесь не мешает, но помогает объяснить произошедшее; интерпелляция — своего рода корень явления. Временный денежный запор хипстера объясняется параличом, настигшим не саму анальную функцию, а оранус, сиречь организм, обладающий примитивной нервной системой. Тут физиологические аналогии, к слову, перестают работать: при параличе нервной системы орануса (СМИ и прочие сорта рекламы) орган анального исторжения запирается наглухо, как магнитный замок, сжимается до точки, которую по какой-то причине называют точкой невозврата. Распад мифологии, расторжение и разъятие символического и воображаемого — вот ключи, заставляющие анус сжиматься.