Неизменно промахиваясь

Пока в санкт-петербургской мастерской Alta Lingua проходила выставка квир-трусов и фестиваль квир-теории – продолжение показа "Необыкновенные трусы" и программы НЕПРИШЕЙПИ#ДЕРУКАВ на «Медиаударе» в нескольких часах на автобусе, в Bear Park Cafe города Хельсинки, проходит – хоть и гораздо менее заметно, выставка квир-лифчиков. Проходи она в русском культурном контексте -- ее можно было считывать как противопоставление предельно серьезной политической и интеллектуальной программе в которой строится и фестиваль НЕПРИШЕЙПИ#ДЕРУКАВ, и вообще российское феминистское и квир-движение. Противопоставление, определяющее себя через выстраивание открытой, ироничной, и в каком-то смысле пересмешнической параллели между гетеросексуальной культурой и квир-маскулинностью, противопоставление, скрывающее в себе очевидные аллюзии к игровым дискурсивным практикам гей-мизогинии.

Однако, в финношведском культурном контексте -- проект оказывается определенным не в рамках милитантных стратегий характерных для российской культуры -- но элементом открытого и, по сути, нейтрального разговора о сексуальности, желании и структуре его формирования в условиях современности.

Перед зад

С помощью 5 тел, я (Фредрика Бистрем) поймала округлости и желание нырнусь в них. Здесь говорится и о фиксации груди и о фиксации зада. И сиськи и булки видны в городе, в рекламе, у людей на улицах и в журналах.

Правые традиционалисты, как, например, Юлиус Эвола, боятся трансгендерности, как разрушающей естественную бинарность и напряжение между полюсами «мужского» и «женского» конструирующего, в рамках этих позиций, человеческое.

Кураторка Оксана Саркисян в рамках выставки «подарки Серой Фиолетовой» попыталась исключить как трансфобную работу Алексея Иорша — комикс о бедном белом мальчике из афроамериканского квартала, ставшего в поисках работы трансгендерной секс-работницей в Нью-Йорке.

Трансгендерность конструируется в современном мире, как акт поиска и нахождения истинного себя, как акт приведения в соответствие «видимого» и «реального», иногда — как акт освобождающего разрушения гендерной иерархии.

Может ли она быть иной — не должны ли мы напротив, отойти от поиска всей и всяческой естественности — происходящей из нахождения соответствия с собой — хотя бы и собой как продуктом жизни, культуры, сообщества, личного выбора и такого же освобождения — возвращающего нас в некоторое естественное состояние — свободное, лишненное травматических наслоений.

Не должны ли мы более всего говорить о возможности и необходимости трансгендерности — не только социальной, но и технологической, связанной с изменением тела, как выбора отчуждающего, не должны ли мы говорить о возможности и необходимости отчуждения тела о необходимости его тотальной, в том числе и насильственной, инструментализации посредством институтов рынка, институтов капитала — отчуждении как о радикальной практике эмансипации.

Очень важно говорить о практике исторического освобождения человека от всего человеческого, практике освобождения не связанной с категориями счастья и комфорта, равенства и справедливости — а зачастую и противостоящей им, о практике насильственного разрушения человеческой идентичности – отсылающей нас как к либертарианскому культу чистого разума, так и аскетическим практикам религий.

О том, чего так боятся правые традиционалисты — и что так хотелось бы приветствовать мне.

(Выступление на проекте НЕПРИШЕЙПИ#ДЕРУКАВ, 04.11.2013)

Часто при разговоре о репрессиях в отношении тех или иных радикальных культурных деятелей таких, как Борис Стомахин или Анатолий Москвин, при поддержке движений квир-граждан люди апеллируют к правозащитным соображениям, соображениям отказа от системного общественного насилия, несчастиям постигающих этого частного человека, акцентируя внимание на его безопасности для окружающего большинства видящего, в тех или иных отклонениях от защищаемой ими нормы, угрозу для «общества», «традиции», «религии», «государственного строя» и иных структур, отождествляемых ими с продолжением себя и собственной семьи в окружающее пространство — то есть, по сути производящего свою политическую позицию из интересов «воспроизводства» и «неограниченного продолжения рода».

Голоса предков, голоса мертвых управляют обществом живых —  к ним обращаются для легитимизации доминирования, их именами говорят в учебниках и храмах, они говорят памятниками на площадях городов и погибшими солдатами мемориалов.

Они функционируют, как отчужденные объекты в рамках регуляризованных гражданских некрокультов — от индивидуализированного культа кладбищенских захоронений до централизованных культов национальных символов и неизвестных солдат.

Каждый из этих объектов функционирует в рамках заранее заданного и утвержденного ритуала утверждающего иерархию, выделяющего автономное пространство мертвых отделенное и имеющее принципиально иную природу, нежели пространство живых.

В этом пространстве мертвые обретают свой собственный неизменный статус — субъекта выражения скорби, оказываются зачастую частью монопольного и тотального контекста — будь то  собственность родственников, тем самым редуцируя все свое прошлое сушествование до рамок ограниченных патриархальными ценностями рода или же становление объектами национально-государственного культа столь же редуцирующее их до эпизодов, обусловивших их ценность для этатистских мифов.

Тем самым, несмотря на распространенность религиозных представлений о «жизни вечной» и частом присутствии соответствующих обрядов в похоронных ритуалов, мертвые оказываются отчуждены от нее — исчезая из социального пространства в качестве действующих субъектов. Это качество остается доступным лишь для утвержденных религиозными организациями в качестве «святых» -- статуса дозволяющего действие субъекта и после его смерти.

Централизованное государство, гражданские культы и организованные теистические религии съели живой мир духов и мертвых.

Попытка вернуть их к жизни становится покушением на гражданские и религиозные институты сакральности и карается безумием. Именно об этом нам говорит случай Анатолия Москвина — человека делавшего мертвых равными.

Как правило, я спал на этой могиле и смотрел, есть контакт или нет. Сначала я выкапывал только тех, с которыми есть контакт, но потом уже выкапывал абсолютно всех, чтобы разобраться, почему есть контакт, почему нет контакта. Детей, которые мне нравились, я сушил, воскрешал, и приносил к себе домой.

Он говорил с ними и возвращал тела и место в обществе тем, кто откликался на его зов — так как возвращают, хотя и в очень локальном временном промежутке,  их до сих пор немцы Сибири, совершая Totenhochzeit -- свадьбы покойников, малагасийцы во время  праздников фамадихана и многие, многие другие народы по всему миру.

Но освященные властью традиций ритуалы — не то же, что творческая работа с сакральностью, которая приносит в окружающее — новое измерение творчества — отличающее Работу Анатолия от традиции и модернистского гражданского ритуала. Измерение параллельное культуре модификации тела от татуировки до Modern Primitives --  Факира Мусафара и многих других — вернувших в модернистский европейский мир инициатический ритуал — который отныне стал непрерывным творческим актом. Параллельное транс* и квир-культуре — вернувшим в европейскую гендерную бинарность множественность гендерных ролей и статусов исчезнувших под властью монотеизма и модернистских биоцентричных дискурсов — и вновь возродившихся — не в жестких статусах, но в текучих программах непрерывного переизобретения себя.

Параллельное магии и религии — прорывающимся через монотеистическую и сциентистски-модернистскую завесу — в бесконечно вариативное пространство религий new age, неоязычества и магических практик новейшего времени
Создавая новое измерение в пространствах общественной и частной власти — она вызывает ужас и отвращение у тех, кто не готов ставить окружающее под сомнение.

У тех, кто не готов видеть на месте человека власти и подчинения, человека ритуала и действия, человека единого и разграфленного на клеточки мира --- человека творчества и игры, изменения и неясности, мира множественного, сложного не обладающего, единым, заранее данным описанием.

У того комплекса социальных институтов, который оказывается направлен на охрану монотеистического и модернистского консенсуса — государственной власти, централизованной религии, исполняющей функции управления и подавления науки. 

Кукла. Игрушка для ребенка — ставшая им самим --  вернувшимся в мир иным — чем раньше и чем «принято» образом. От куклы-образа из магических обрядов мировых культур — к сюжету о «некроманте» из фентези современности.

И к Анатолию Москвину, который сделал сюжет реальностью и окружил себя возрожденными мертвыми, говорящими, выражающими себя в своей форме, одежде, характере.

К человеку, который оспорил власть общества, родственников, гражданского и религиозного ритуала над смертью и оказался за это приговорен к безумию -- принудительному «лечению» в психиатрической «больнице».

К тому, кто дал новое измерение консервативной революции — независимое от правых и левых ее архитекторов. Революции — как всегда не возвращающей мир в образ прошлого — но возвращающей прошлое в будущее.

Иное тело. Иной гендер. Иное мировоззрение. Иная смерть.

Свободный — верни Анатолия Москвина.

Свободная — продолжи его дело.

На нашу — анархисток, художниц, педиков — последовавшую за выходом к Московскому концентрационному лагерю, акцию в штабе Навального обрушилась сразу волна критики, обвинений в идиотизме, проплаченности, а так же много еще иного.

Ведь как же — мы прервали функционирование частного офиса — в котором, якобы «люди работают». Даже если бы это было так — то разве не приходят активисты по всему миру в офисы корпораций, чьей политикой недовольны?
Разве не прекращают бастующие рабочие и профсоюзные активисты «мирную работу» менджерских офисов своих предприятий? Разве не «прерывают работу» бутиков и банковских отделений анархисты и левые активисты во время демо? Разве должны анархистки и левые активистки считать механизм работы «частного бизнес-пространства» чем-то священным, непрерываемым, да и вообще ценным?

Впрочем, такого рода заявления имели бы смысл, если бы вообще офис Навального можно было таким «частным пространством» назвать. Но нет.
Это пространство не частное. Это пространство политическое. Это пространство занятое людьми, которые ведут, кампанию, проходящую, как гласит заголовок ЖЖ Навального в рамках эсхатологической по масштабам «финальной битвы добра и нейтралитета».

Эти люди занимаются политикой —агитируют, проводят пресс-конференции, организуют пропаганду. А политическое пространство — и есть место политической дискуссии. Той самой — которую активистки «битвы добра и нейтралитета» стараются подавить. Подавить также, как ее подавляет власть, выстраивая на месте политического поля — простую дихотомию выбора между двумя самоназначенными вождями. Между Путиным и Навальным. Между иконами «Власти» и «Оппозиции». Между двумя головами чернобыльской курицы с «российского герба».

И в этой дихотомии уже нет места для политической дискуссии — а есть священный ужас смешанный с отвращением по отношению к тем, кто ее инициирует — инициирует в политическом пространстве, методами политических активисток. Ведь они смеют разрушить эту тщательно пестуемую дихотомию. Задать — простым своим действием — вопрос. И, кстати говоря, немедленно получить на него ответ.

Эта смесь священного ужаса и отвращения — которую среди прочей массы комментаторов продемонстрировали и такие комментаторы, как лидеры «Партии 5 декабря» Сергей Давидис и Денис Билунов — характерна не только для них. Она полностью повторяет ту, что демонстрирует «Власть» — всякий раз когда публичное политическое высказывание нарушает привычные для нее структуры пространств бюрократического управления. С тем только различием, что «Власть» обладает большим силовым ресурсом.

Даже игнорирующее суть дела и пренебрежительное высказывание Алексея Навального об акции протеста произошедшей в его штабе до боли похоже на высказывание Владимира Путина о маршах несогласных.

«Какие-то чудики встали с баннером в нашем штабе. Ну пусть стоят, главное, чтоб не мешали работе штабной» -- пишет в своем твиттере Алексей Навальный 18 августа 2013.

«Мне они ничем не мешают. Но полагаю, что любые акции должны проводиться в рамках действующего законодательства и не мешать другим гражданам жить нормальной жизнью. Нам нечего бояться маргинальных групп, тем более столь малочисленных групп. Но правоохранительные органы во всех странах практически применяют средства превентивного воздействия. Хорошо это или плохо? Я думаю, что это далеко не всегда оправдано» -- говорит Владимир Путин о «Маршах несогласных», 18 мая 2007 года, на саммите Россия-ЕС под Самарой.

И, в общем-то еще неизвестно, какое из этих высказываний является более «путинским» по своему духу и интонациям.

И потому, вне зависимости даже от содержательной стороны акции — внесение политической дискуссии в деполитизированное пространство квазирелигиозного противостояния — оправданно, более того, необходимо. Ибо лишь открытое пространство дискуссии может разорвать ситуацию всеобщего согласия и замалчивания которая создается вокруг якобы представляющего «объединенную оппозицию» -- а, значит и нас тоже — тех, кто в том числе и выходил 18 июля 2013г. на Манежную площадь против

ареста человека ставшего, к сожалению, символом российского протеста.

10 декабря 2011 года Павел Арсеньев вышел на митинг со ставшим впоследствии известным лозунгом «Вы нас даже не представляете». Как многие впоследствии отмечали — этот лозунг оказался адресован не только «Власти», но и противостоящему ей конклаву «лидеров оппозиции» -- и эта — антилидерская -- направленность не может и не должна уходить из общественного пространства.

Все это, повторюсь, верно вне зависимости от содержания акции — и переходя к нему, нельзя не вспомнить еще об одном «аргументе» , выдвигаемом против нашей акции, аргументе до боли напоминающем известное высказывание Елены Ваенги относительно акции «Богородица, Путина прогони» «попробывали бы они в мичете!», а именно предложении провести подобную акцию в штабе Собянина, высказываемое людьми считающими себя противниками зачисток и концентрационных лагерей.

Это предложение на деле является, конечно, ничем более и ничем менее, как попыткой снять с себя, с части общества считающей себя «наиболее продвинутой и прогрессивной» какую бы то ни было ответственность за происходящее.­

Какую бы то ни было ответственность за то, что нацистская повестка «борьбы с нелегальными мигрантами» оказалась в программе всех зарегистрированных, в том числе и «оппозиционных» -- кандидатов в мэры, какую бы то ни было ответственность за молчание и отсутствие какой бы то ни было публичной реакции на массовые незаконные задержания тысяч и тысяч людей не похожих на русских по расовому типу — людей имеющих различный легальный статус и различные документы о гражданстве, помещение этих людей в демонстрационный концлагерь в Гольяново или же куда менее демонстрационные, куда более скрытые мини-концлагеря образовавшиеся на территории московских ОВД.

Нет друзья — за это ответственны именно вы. За это ответственен и ваш кандидат — ставший символом оппозиции и сделавший борьбу с мигрантами и этническими меньшинствами центральным элементом своей программы, а, значит и спровоцировавший ответ власти — которая всегда рада из популистских соображений репрессировать наиболее уязвимые и наиболее ненавистные «обществу» социальные группы. Которая из раза в раза делает это для дальнейшего подтверждения их бесправия, их рабского положения и, не в последнюю очередь для отработки методов управления и подавления, которые впоследствии можно будет применить в куда более широком масштабе.

Вы(и мы) ответственны за то, что ваш лидер пишет об «узбеках ворующих баннеры» и их «склонности к воровству», за то, что распространяет лживые националистические мифы на встречах с избирателями, за то, что он выходит на «русские марши» и везде проталкивает националистическую повестку и националистических лидеров, вы ответственны за то, что национализм стал задавать политическую повестку в стране.

Вы ответственны за безразличие по отношение к жизни и судьбам сотен тысяч москвичей и жителей других городов названных «нелегальными мигрантами». Вы ответственны за то, что отношение к людям, не как к цели, но как к средству — оказывается нормой.

Не столь важно почему именно Вы так поступаете — потому ли, что вам «политическая целесообразность» застила и разум и моральное чувство — или же потому, что вы и сами не чужды настроениям нацистского типа.

Как оказалась не чужда им даже уважаемая правозащитница Анна Каретникова, умудрившаяся в одном и том же тексте заявить, что «антифашизма много не бывает» и воспроизвести удивительный по своей цельности набор расистских и классистких стереотипов — предлагая, фактически лишить права бедных и «не слишком грамотных», по ее мнению, людей самостоятельно решать свою судьбу и самостоятельно бороться за свои права, аргументируя это тем, что де, ей, принадлежащей к среднему классу, русской с московской пропиской их выбор, о ужас, может не понравиться, и они будут всегда голосовать «за тех, за кого надо», как будто не «бедные» и не «не слишком грамотные» люди по всему миру доказывали прямо обратное борясь за свое право на управление своей жизнью — в рамках левых и профсоюзных, а равно и всех прочих политических движений.

Как оказались не чужды нацистским взглядам и сотрудники штаба Навального — многие из которых не прерываемые своими коллегами и соратниками, ответив на заданный нами вопрос об упоминании Навальным национальностей «людей ворующих баннеры» --- «национальность дана человеку богом», продолжали вещать об отсутствии вклада афроамериканцев в американскую культуру, о том, что, де «мозг негра меньше мозга белого человека» и многом ином — малая часть из этого упомянута в нашем заявлении.

А если же вы и правда считаете, что «антифашизма много не бывает» -- то выходите.
Выходите. Выходите к штабу Собянина, выходите к мэрии. Выходите к к концлагерю переместившемуся ныне из Гольяново в поселок Северный.
Выходите к мини-концлагерям в ОВД, выходите на Красную площадь.

Выходите когда и куда хотите. Боритесь так, как считаете нужным и правильным Вы — такие умные, сильные, многочисленные.

В отличие, таких малочисленных, глупых, нефотогеничных нас — анархисток, художниц, педиков — которые выходили к Гольяновскому концлагерю и штабу Навального, от левых активистов устраивавших пикеты на Лермонтовской площади и у м.Щелковская, от активисток и активистов Автономного Действия выходивших к ФМС.

Но боритесь — боритесь с нацистской практикой здесь и сейчас, а не в отдаленном будущем, когда Ваш нацист — победит их нациста.

И боритесь с нацизмом в себе — с тем нацизмом, который демонстрируют изо дня в день «авторитетные спикеры» пытающейся захватить право на антифашизм милитант-антифа субкультуры.

Помните — что антифашизм — это не только лишь борьба силы против силы, какие бы общественно-политические взгляды эти силы не декларировали. Но это принятие слабости, уязвимости — как нормы и ценности. Это принятие инаковости — как ценности. Это принятие и понимание того, что бытие слабым, бытие уязвимым, бытие фриком — это и есть практическая реализация антифашизма и антифашистского образа жизни.

Антифашизм — не только и не столько противостояние нацизму на улице, но противостояние нацистским ценностям как таковым, самой непрерывной практикой своей жизни.

Национальность дана богом, мозг негра меньше мозга белого человека, 70% преступлений совершают мигранты, афроамериканцы ничего не сделали для Америки, а антифашисты должны сжечь свои паспорта и бомжевать на пляже в Гоа. А протестующим активистам можно разбивать пальцы, мегафоны и бить в лицо. Это и многое другое мы узнали сегодня в штабе Навального. 

Мы — анархистки, художницы, педики уже выходили к центру государственного нацизма — Московскому концентрационному лагерю в Гольяново.

Но не одна лишь власть строит концлагеря. Строит их и «оппозиция».  Закружившись в нацистском вальсе, пытаясь перещеголять друг друга в проявлениях ксенофобии, основные кандидаты в мэры Москвы — Сергей Собянин и Алексей Навальный, погружают город и страну все глубже в бездну антимигрантской истерии. Все прочие кандидаты –  поддерживают их в этом.

Собянин проводит зачистки. Навальный лжет, как он это делал на встрече в Митино, что 40% таджикских мужчин живет в Москве, что так называемые «нелегальные мигранты» совершают половину тяжких преступлений в городе.

Собянин строит концлагерь. Навальный заявляет, что его позиция по мигрантам жестче всех.



Собянин имеет ресурсы строить концлагеря. Навальный — пока нет, но недвусмысленно заявляет, что построит их, если они вдруг понадобятся.

Собянин игнорирует дебаты. Навальный — неудобные вопросы, а его охрана избивает тех, кто пытается сделать игнорирование этих вопросов невозможным.

Собянин — кандидаты в мэры столицы от власти. Навальный — претендует на то, чтобы стать «единым лидером оппозиции».

Оппозиции, которая оказывается построена на принципах ксенофобии и отказа от дискуссии; оппозиции, чье противостояние с властью оказывается построенным лишь на попытках перещеголять друг друга в ксенофобии и взаимных обвинениях в коррупции.

Нам нужна другая оппозиция. В которой не будет места иерархиям и вождям; которая будет открыта к любой дискуссии; в которой не будет места исключению многообразных «неудобных» социальных групп. Базовым принципом для которой станет равноправие, равноценность и равная важность голосов всех людей, вне зависимости от каких бы то ни было заранее приписанных характеристик.





Поэтому, придя к центру нацизма государственного, мы не можем не придти к центру нацизма оппозиционного — в штаб Алексея Навального и сказать сегодня о том же, о чем говорили 8 августа у ворот Московского концентрационного лагеря.

Нелегальных людей не бывает!

Мигрантки тоже москвички!

Ни наций, ни границ, ни виз, ни депортаций!

Сегодня там мигранты — а завтра будешь ты!

Все политики —  нацисты!

Мигрантам — политические права!

Антифашизм без компромиссов!

 

Мы — анархист(ки), художницы и педики пришли сегодня к Московскому концентрационному лагерю в Гольяново для того, чтобы заявить, что не должно существовать людей нелегальных -- исключенных, выброшенных из общественного пространства — таких, какими становятся «нелегальные мигранты» уже в силу принятия этого этатистски-ксенофобского именования, как такового.

Мы пришли для того, чтобы попытаться прорвать завесу молчания и равнодушия сомкнувшуюся над судьбами людей — когда соревнующиеся за внимание ксенофобствующих «избирателей» кандидаты в мэры Москвы все как один пытаются перещеголять друг друга в мигрантофобии, в дегуманизации сотен тысяч москвичей, не обладающих «паспортом гражданина РФ».

Мы пришли и для того, чтобы заявить о нашей ненависти к миру разделенному на государства-клетки, в которых сплоченные встроенными в самые базовые элементы языка, понятий, отношений власти, национализмами, массы выталкивают всех, кто оказался недостаточно встроен в эту существующую систему политической, экономической, культурной власти.



Мы пришли для того, чтобы заявить об опасности разрастания фашистских практик создания концентрационных лагерей и массовых репрессий по этнорасовому признаку, которые, используясь сначала для подавления самых уязвимых групп, станут вскоре применяться для других — сегодня менее уязвимых, а дальше — еще других — и так, до тех пор пока вся страна не превратится в один огромный концлагерь.



Но мы пришли не только для этого.

Отказ от строительства концентрационных лагерей и практики массовых депортаций есть лишь первый шаг на долгом пути.

На пути к тому, чтобы люди, которые живут рядом с нами — белыми «коренными горожанами», люди, которые сейчас убирают улицы, работают на стройках, торгуют в магазинах и на рынках, работают таксистами и делают многое, многое другое — люди с плодами труда которых мы сталкиваемся каждый день и каждый час могли быть не только лишенными голоса бесправными существами — но могли на равных заявлять о своих правах, о своих интересах, о своих требованиях, могли на равных участвовать в общественной жизни и управлении.







Мы сами — не мигранты, мы — не люди без документов, мы -- не имеем опыта такой жизни — и мы не можем говорить за них.



Мы не можем формулировать требования за каждую, каждое, каждого с такой судьбой. Да они и не могут быть едины — это разные люди, с разной судьбой, разными взглядами, разными интересами во всех смыслах этого слова.



Но мы можем добиваться того, чтобы мигранты получили свой голос, мы можем добиваться того, чтобы прекращение этнических чисток, закрытие депортационных лагерей, прекращение произвольных проверок документов и реальное, обеспечивающее право на защиту, правосудие сделало формирование самоорганизованных движений мигрантов возможным.



Мы можем добиваться того, чтобы мигранты получили шанс на обретение своего собственного голоса.



И мы обязаны добиться этого!

Нелегальных людей не бывает!

Ни наций, ни границ, ни депортаций!

Мигранты — тоже москвичи!

Сегодня здесь мигранты — а завтра будешь ты!

Мигрантам — политические права!





ВИДЕО С АКЦИИ:

www.youtube.com/watch?v=za2SLM4VhFM

www.youtube.com/watch?v=QcOIQ2wWxqQ

www.youtube.com/watch?v=2RvCSqDrWk8

Расползающееся под ногами ледяное болото…  Пара сотен грустных людей, сгрудившихся вокруг трибуны и то ли слушающих слова давно знакомых ораторов – такие похожие от одного собрания к другому, то ли просто пришедших повстречать давних приятелей.

Таков митинг в поддержку жертв крупнейшего политического процесса России последнего времени…  Глядя на эту вечную – повторяющуюся из года в год картину, даже и у самого отъявленного оптимиста не могут не зародиться сомнения…



Быть может, все окружающее, все происходящее вокруг, вечная покорность, лишь изредка озаряющаяся редкими вспышками бунтов, ведущих обыкновенно, даже и в случае некоторого формального успеха к  воспроизводству ровно той же системы централизованного всевластия – не есть лишь чья-то злая воля или историческая случайность, но неотъемлемое свойство русской традиции, русской идентичности как таковой – традиции, определяющей историю «российского государства», во всех многочисленных инкарнациях этого системного бандита, приосевшего на территориях северо-восточной Евразии.



Быть может, единственный путь хоть как-то надолго расширить пространство творчества и свободы, пространство права человека на управление собой – есть самый радикальный разрыв со всей традицией «русской истории» и «русской государственности», разрыв не только теоретический, но и практический, осуществляемый в наиболее жестких из возможных форм.



И не за вызов ли, который бросает последовательным отстаиванием этой идеи великий диссидент Борис Стомахин, –  вызов всему, что укоренено машинами политической, экономической, культурной власти в сознании едва ли не каждого из жителей «России», его так ненавидят люди и так преследует государство.



Едва ли на протяжении двух последних десятилетий найдется кто-либо еще, кого государство – при активной общественной поддержке столь активно преследовало всего лишь за ненасильственное высказывание своих мыслей – посадив – после многочисленных более ранних попыток – на 5 лет, на 2006–2011 г. в одну из колоний бывшего Дубровлага, а затем, всего лишь после года свободы – посадив снова… Быть может, уже лет на 10 – по крайней мере именно столько ему грозит сейчас.



Быть может – его преследуют именно за то и именно потому, что многие в глубине души понимают – он прав? И именно за это свое понимание – его и преследуют.



А значит – пора поставить этот вопрос ребром – и обратиться с ним к людям. Что и сделали Серое Фиолетовое и Петр Павленский посреди того самого расползающегося под ногами ледяного болота 6 апреля 2013 года.



Конечно, на такие вопросы – каждое, каждая, каждый – отвечает самостоятельно или же в общении с другими. Но у некоторых людей ответ на этот вопрос уже есть.

Фашистское и ксенофобное насилие зачастую ассоциируется лишь с нападениями организованных правых групп на людей другой национальности, цвета кожи, на субкультурщиков, леваков, геев и т.п. С гомофобией все обстоит ровно тем же образом — все знают, что правые и православные нападают на участников лгбт-акций — на гей-прайды или марши равенства. Многие — что иногда происходят идеологические погромы клубов — как в октябре было с московским клубом 7FreeDays или с серией нападений в 2006 году — когда православные фашисты во главе с лидером РОНС Игорем Артемовым пытались, в преддверии первого московского прайда, «очистить город от содомитов».

Однако большая часть нападений и большая часть насилия остается за кадром — потому, что люди которые ему подвергаются, не обращаются в СМИ – у них нет такой привычки, да и журналисты куда меньше горят желанием освещать занудную криминальную хронику, а не яркие политические акции на острую тему. А в случае убийств — обращаться и вовсе некому. Даже и родственники жертв зачастую больше боятся огласки того факта, что их сын или брат был геем, чем расследования или привлечения внимания.



Вот одна из историй, которую мне рассказал психолог Н. специализировавшийся на удаленной работе с подростками геями, лесбиянками, трансгендерами: «Мальчик в Красноярском крае 15.5 лет, убит неизвестными на почве ненависти спустя два дня после каминг-аута¹ классу. Было нанесено 17 ножевых ранений, бумажка с надписью «сдохни пидор» была вместе с обломком швабры засунута в анус. Труп нашли его друзья. Родители отказались от всего, молча его похоронили, расследования не проводилось».



А вот еще одна: «Была история с одной девочкой из Саранска. «Корректирующее» изнасилование². Сначала в 15, потом в 16, долго она лечилась.

Ее родители до сих пор ее не принимают, а изнасилование сначала считали выдумкой. Насиловали гопники с другого двора».



Полиция также не горит желанием расследовать подобные действия — гомофобия присуща ей не меньше, а быть может и больше чем другим государственным институтам, а когда расследования никто особенно не требует, убийцу найти сложно, родственники в расследовании не заинтересованы, то, быть может, часто проще спустить дело на тормозах -- представить ситуацию «пропажей без вести» или случайно полученной тяжелой травмой.



В итоге подобные истории зачастую оказываются лишь частью фолклора и не всплывают на поверхность. Каждую из них может быть сложно верифицировать, но вместе они создают довольно ясную картину.



Вот пример такой истории: «на днях я услышал леденящую душу историю о том, что несколько лет назад в Вышнем Волочке, небольшом городе Тверской области, действовала организованная преступная группировка, целью которой было уничтожение гомосексуалов. В течение нескольких лет было убито более десятка человек, причем, уничтожались не только геи, но и натуралы, чье поведение, по мнению этих отморозков, было «недостаточно мужским». В итоге в живых остались лишь немногие «семейные» пары, которым повезло только благодаря замкнутому образу жизни. Эту информацию предоставил один из жителей города, который в период этих кровавых событий, проходил службу в рядах вооруженных сил, что и позволило ему остаться в живых.»³



Несколько лучше обстоят дела с информацией о гомофобных убийствах в ходе «личных конфликтов» - бытовой конфликт всегда для полиции легкий способ заявить о раскрытии а, значит, и в криминальных сводках их больше. Один из характерных сценариев – убийство освободившимся бывшим зеком четко придерживающимся «понятий», когда тот обнаруживает — что его собутыльник — гей. Убийство «реальным пацаном», который так опасается за неприкосновенность своих мачистских представлений, что готов(особенно, будучи пьяным) – «замочить» любого, кто проявляет к нему сексуальное внимание, а, значит, ставит его мужественность под сомнение. Да и просто спонтанное убийство ненависти попадает в ту же категорию.

Достаточно обратить внимание лишь на короткий список сообщений с портала Gayrussia.eu чтобы понять сколь это распространено:



15.09.2011 «В Йошкар-Оле насмерть забили мужчину, заподозренного в гомосексуальности»⁴

06.12.2011 «В Башкирии два студента осуждены за жестокое убийство гомосексуала»⁵

07.12.2011 «Жестокое убийство гея в Ленинградской области»⁶

15.12.2011 «В Нижегородской области убит молодой мужчина из-за подозрений в гомосексуальности»⁷…



Профессиональные грабители и шантажисты также часто выбирают гомосексуалов в качестве легких жертв. Ведь большинство геев весьма закрыто, боится огласки и страдает внутренней гомофобией – чувством собственной неполноценности. Вот одна из недавно произошедших и очень характерных историй. Двое граждан давали объявления на гей-сайтах об оказании интимных услуг, а, получив предложение избивали и грабили хозяина квартиры в которую пришли. Так смогли совершить более 30 ограблений. Однако в полицию кто-либо обратился лишь после того, как они перешли к убийствам...⁸

Не реже сталкиваются с насилием на почве ксенофобии и трансгендеры. Здесь добавляется еще один частый мотив – неожиданное раскрытие транссексуальности партнера, а мачизм и опасения за собственную «мужественность» снова вызывают агрессию.⁹



Существует международная инициатива по мониторингу случаев трансфобного насилия. В ее рамках ежегодно, 20 ноября, проводится день памяти трансгендеров — жертв ксенофобного насилия и собираются случаи убийств трансгендеров произошедшие по всему миру.¹⁰



Так что убивает совсем не только четко сформулированная идеология ненависти — как у бонов и других правых радикалов, но и рассеянные в обществе гомофобия, трансфобия, мачизм.



Убивает безразличие — не только безразличие общества, но и безразличие активистов. Так, до сих пор в России не существует ни одной инициативы по системному сбору информации о гомофобном и трансфобном насилии.



Убивает мачизм, который заставляет воспринимать мужчину сексуальное внимание к себе как нечто позорное и зачастую легитимизирует крайне жесткий насильственный ответ на нежелательные для человека предложения о близости, ответ значительно превышающий любые разумные границы.



Убивает толерантность общества к криминальным «понятиям» - а ведь зачастую с ними мирятся и проецируют их на окружающий мир, отнюдь не только представители соответствующей субкультуры, но и утверждающие свою якобы «либертарность» активисты.



Убивает внутренняя гомофобия – когда под воздействием репрессивного общества геи, лесбиянки и трансгендеры начинают себя считать неполноценными, и более всего боятся «дискредитирующей» их открытости.

Убивает молчание СМИ – в отсутствие информации о преступлениях ненависти легитимизируется молчание, а взгляд на насилие, как на проблему лишь активистов провоцирует настроения в духе «не лезьте на площадь — не будет насилия».



Наконец, убивает мейнстримная идеология «умеренной» гомофобии – противодействующая борьбе с внутренней гомофобией, политике открытости, утверждению равноправия всех квир-людей и заявляющая о необходимости борьбы с «пропагандой гомосексуализма».



Каждое заметное публичное заявление о необходимости сделать лгбт-борьбу менее публичной, снизить уровень открытости лгбт-сообщества, каждое выступление против уличных акций геев, лесбиянок, трансгендеров — репрессирует лгбт-граждан, способствует росту их внутренней гомофобии. Каждое такое заявление, если и не прямо, то косвенно легитимизирует радикальную гомофобию и трансфобию в сознании каждого отдельного человека.



А значит – каждое выступление против публичной лгбт-борьбы способствует насилию, способствует новым убийствам ненависти



___

Впервые опубликовано в газете "Воля" №41 стр. 12-13

 

Сегодня на «Марше против подлецов» в анархо-блоке произошла драка. Нападавшие требовали от меня свернуть черно-радужный флаг, как не соотвествующий их представлениям о «правильной анархии», как они выражаются «анархии для всех», заявляли о буржуазной природе «движения лгбт», утверждали, что «народ не поймет анархистов, если они будут с лгбт-флагами».

После этих «предъяв» черно-радужный флаг попытались отобрать. Началась драка... В итоге это не удалось, но шло я все же с другим флагом. Но все эти детали силового противостояния не столь важны, они могу служить лишь иллюстрацией к поднятым в ходе этого столкновения проблемам.



Начнем с так называемой «анархии для всех», кто эти «все» и что значит «для всех» -- с точки зрения анархо-гомофобов это означает отказ от вопроса о рассмотрении всех видов иерархии, кроме иерархии экономической и, на самом деле, в меньшей степени, политической. Но каждый из людей подвергается дискриминация и подавлению еще по множеству признаков — культурному, этническому, по признаку здоровья, внешнего вида, гендера, сексуальной ориентации, цис- или транс- гендерности.

Убийство и эксплуатация животных является следствием не только экономической иерархии, но и культурных норм.

В истории существовало множество безгосударственных обществ, в том числе и обществ относительно эгалитарных с экономической точки зрения — но это никак не означало того, что в них не были фиксированы гендерные роли — и женщина не подавлялась мужчиной, что в них наличествовало свободомыслие — и что люди не верящие в постулаты локальной религии и не исполняющие обряды находились в том же социальном положении, что и исполняющие их. Это не означало, что к «чужакам» в них относились так же, как и к «своим», это не означал, что в них не было дискриминации по признаку здоровья или внешнего вида отклоняющегося от социально принятых «стандартов красоты», что в них не дискриминировались гомосексуалы, бисексуалы, трансгендеры. Прежде всего, отсутствие государства и даже экономический эгалитаризм не означали равных возможностей выбора образа жизни и личностной самореализации каждого.

Напротив, роли оказывались обыкновенно достаточно жестко закреплены и слабая выраженность политических и экономических иерархий означала лишь высокий уровень жесткости других ролей — гендерных, религиозных, культурных — а, значит, отсутствие государства и экономический эгалитаризм еще отнюдь не гарантирует равноправия во всех иных отношениях.

Как не гарантирует отсутствия подавления меньшинства большинством и чаемая многими анархистами прямая демократия.



Говоря «анархия для всех» -- подразумеваем, что лишь те формы дискриминации важны и заметны, которые испытываются всеми членами общества, за исключением его политической и экономической элиты. А значит, «анархия для всех» исключает в первую очередь репрессию против тех, кто внутри этого общества и так находится в привилегированном положении — здоровых гетеросексуальных цисгендерных мужчин, представителей доминирующей культуры и успешных в социальной коммуникации. Такая «анархия» подавляет индивидуальность человека и сохраняет дискриминацию в отношении всех людей не принадлежащих к этому — новому привилегированному меньшинству.

В тоже время все люди репрессируются существующей политической и экономической системой, а также и обществом по-разному. Разные люди обладают разными специфическими потребностями и способностями, делают разный жизненный выбор. Анархия по-настоящему разрушающая неравенство, дискриминацию, исключение есть не «анархия для всех», но «анархия для каждого», сложная и меняющаяся, относящаяся к индивидуальности каждого, готовая принимать многообразие людей и это многообразие открыто манифестировать — только так можно добиться поистине равноправного и свободного общества — в котором не будет места иерархии, репрессии, эксплуатации.



Другим доводом «анархо-гомофобов» стало утверждение о «буржуазном движении лгбт» -- довод который, так или иначе не может вызывать ничего, кроме смеха и недоумения. Хочется напомнить сторонникам этой концепции, что среди основателей движения борьбы за права лгбт были анархисты Эмма Голдман и Адольф Бранд — издатель первого гей-журнала в истории.

Современный этап развития лгбт-движения берет свое начало в Стоунволльском бунте 1969 года, когда геи и трансгендеры — главным образом афро- и латино- американцы, многие из которых были секс-работниками, взбунтовались против полицейского беспредела, против нападений полиции на клубы, беспричинных задержаний на улице, увольнений с работы тех, кто был трудоустроен. Именно в память и в развитие идейтех беспорядков в Нью-Йорке 1969 года, произошедших после нападения полиции на гей-клуб Stonewall Inn и проводятся гей-прайды по всему миру. Начало истории современного лгбт-движения было положено самоорганизующейся, децентрализованной борьбой наиболее угнетенных — не только в отношении гендера и сексуальной ориентации, но и расы, и профессии людей — за свое право на личную безопасность, на автономное пространство, за свое право на труд. Что может быть более «левым» и «анархичным» чем это?!



Шестицветный радужный флаг ЛГБТ-движения впервые появился на публике в 1978 году — на Сан-Францисском дне свободы геев.

Каждая из его полос, имеет свое собственное значение. Красная — жизнь, оранжевая — здоровье, желтая — солнечный свет, зеленая — природу, синяя — гармонию, фиолетовая — дух. В первых вариантах флага присутствовали еще две полосы — розовая, символизирующая сексуальность и бирюзовая - «отвечающая» за искусство. Позднее, с целью упрощения изготовления полос осталось лишь 6. Непосредственным создателем радужного флага был Гилберт Бейкер, находившийся под влиянием идей крупнейшего поэта и либертарного активиста молодежной революции 1960-х Аллена Гинсберга. И где же здесь можно найти хоть что-то «буржуазное»?



И позже — лгбт-движение находилось в тесной и непосредственной связи с движением левым и анархическим. Во многих городах мира проходят анархистские гей-прайды, в которых участвуют радикальные сторонники лгбт- и квир- движения, выступающие против «гей-бизнеса», против добычи отдельных «прав» и государства — выступающие против патриархата, за радикальное преобразование гендерной структуры общества на основе равноправия и свободы выбора.



Одним из популярнейших лозунгов на протестах 2009 года против саммита G20 -- собрания лидеров 20 наиболее влиятельных стран мира -- в Портленде стал «we're queer, we're here, we're anarchists we'll fuck you up!»(пер.: «мы — пидоры, мы — здесь, мы — анархисты, мы вас взъебем!»). Если это не анархо-лгбт лозунг, то что же это?!

Все чаще в радикальных акциях начинают участвовать не только черные, но и розовые блоки анархо-квиров...



Последний вопрос касается народа и его якобы «понимания» и «непонимания».Прежде всего говорить о каком либо народе совершенно бессмысленно. Геи, лесбиянки, бисексуалы, асексуалы, трансгендеры, интерсекс-люди и квиры встречаются среди всех социальных слоев — они есть среди наемных работников и собственников, среди богачей и бедняков, они рождаются, растут и живут в городах и деревнях. Они есть среди всех наций, среди здоровых людей и людей с ограниченными возможностями. Среди представителей всех профессий — с тем, разве что различием, что им из-за дискриминации, чувства собственной неполноценности, сложностей взросления — куда больших, чем у многих других значительно сложнее добиться равного успеха и благосостояния. А трансгендеры и транссексуалы, которые вынуждены жить полностью открыто — представляют собой одну из самых дискриминированных общественных страт. Многие из них не имеют работы или подвергаются постоянным увольнениям. Другие — не из-за личного желания, но из-за тяжелого экономического положения оказываются вынуждены идти в работники секс-индустрии — и становятся для других представителей сообщество образцом успешности и социальной интеграции. Среди лгбт-граждан, в особенности трансгендеров, чрезвычайно высокий процент самоубийств — много выше, чем в среднем по населению.

Убийства ненависти в их отношении — обычное дело, и в отличие даже от убийств ненависти в отношении этнических меньшинств — такие убийства часто практически не расследуются или списываются на бытовую неприязнь, а люди становящиеся жертвами насилия массово боятся публично писать о нем или же обращаться в полицию.

Так из многих нападений на гей-клубы становится известно лишь о тех, в которых участвовали активисты. Недавно, в Москве была поймана пара грабителей специализирующихся на геях — из более тридцати их жертв — не написал об этом публично, не заявил в полицию — ни один. Лишь после третьего подряд убийства друзья убитого забеспокоились и убийц удалось найти. Даже родители убитых геев-подростков порой стараются «замять дело», дабы избежать «позора огласки гомосексуальности»... И такой угнетенной социальной группе «анархисты», якобы выступающее за всеобщую свободу и равенство отказывают в солидарности?..



Есть много социальных групп солидарность с дискриминацией которых не вызовет большой поддержки общества. Быть может, анархистам времен 2-й мировой следовало бы солидаризироваться с уничтожением евреев и цыган нацистами? Или поддержать погромы против цыган сейчас — ведь многие их ненавидят? Пойти «гасить дубиналом» таких мерзких и вонючих бомжей? Нападать на «неправильно одетых» представителей субкультур? Что еще нужно сделать «анархистам», чтобы получить поддержку чаемого «народа» -- а на самом деле наиболее ксенофобного и заскорузлого его меньшинства? Как еще анархистам нужно отказаться от ценностей свободы и равенства, во имя «реальной политики» и мифической популярности — в отсутствии реальной солидарности с каждым из людей — поскольку на каждом лежат те или иные более или менее сильные стигмы? Не стоит ли вместо страха перед ксенофобией развивать практики солидарности и приучать себя и агитируемых к окружающему разнообразию и принятию окружающих вне зависимости от их личных особенностей и помогать им в преодолении дискриминации этими особенностями порожденных.



Я выбираю второе — вне зависимости от того поддерживает ли меня в этом виртуальное большинство или нет. Потому что не может быть анархии там — где есть дискриминация, там, где есть подавление.

Потому, что свобода каждого — неотделима от свободы других, сколь бы сильно они от этого каждого не отличались.

Религия обыкновенно есть не только набор частных суждений мировоззренческого характера, не только способ интерпретации личного опыта понимаемого как «мистический», но и мощная система общественных институтов направленная на управление, по крайней мере, своими адептами и приведение их мыслей, чувств и действий в соответствие с диктуемым ею набором требований.

 
Эта система общественных институций, кроме того, чаще всего постоянно стремится к экспансии – сначала в жизнь близких к адептам людей, затем к расширению своего влияния в обществе, а далее и к слиянию с государственной властью и превращению в систему тотальной регламентации жизни людей на той территории, на которой она смогла захватить власть, к превращению своих институций в зону максимальной концентрации власти и, зачастую, собственности. Это не зависит от названия религии, от того связана ли она формально с осуществлением миссионерской деятельности и, а в чем-то , даже и от того считает ли она себя религией, как таковой.



В этом смысле, разница между христианскими, иудейскими, исламскими, буддистскими или же политеистическими религиозными обществами и государствами, а в какой-то степени и националистическими или коммунистическими идеократиями новейшего времени не столь велика и заключается лишь в различиях между требованиями священных текстов и традиций этих религий.

 
Все эти режимы стремятся к максимальной регламентации социальной и личной жизни своих граждан на основании религиозно-идеологических доктрин и под контролем жреческой иерархии или ее аналогов.



Так, современное российское государство стремительно движется к симфонии власти и четырех объявленных «традиционными» религиозных организаций – РПЦ, мусульман под управлением ДУМ, иудеев под управлением религиозной ассоциации ФЕОР(и, отчасти, КЕРООР) и буддистов традиционной сангхи России при безусловном лидерстве Русской православной церкви.

 
Все эти религиозные организации являются проводниками в сущности, одной и той же политики и одних и тех же ценностей – уважения и поддержки государственной власти, правильности существующего экономического устройства, патриархальной семьи и традиционных устойчивых гендерных ролей, общественно-государственного контроля над телами и личной жизнью граждан, образования основанного на представлениях данных религиозных групп, общественной и государственной защиты их представлений и «сакральных» объектов от любого неконвенционального с точки зрения самих религиозных иерархов обращения и многого, многого иного.

 
Так, «традиционные» религии продолжают утверждать патриархальное разделение гендерных ролей, в котором местом «женщины» оказывается «кухня», ее задачей «хранение домашнего очага» и воспитание детей, оставляя общественную сферу во власти «мужчин», которые также должны соответствовать традиционной гендерной роли «сильного» «добытчика» вне зависимости от личной склонности каждого человека.

 
Они утверждают власть общества и государства над телами – посредством ли вмешательства в репродуктивные права людей – такие, как право на аборт или на контрацепцию, посредством регламентации строения тела, осуждая совершающих переход транссексуалов и лоббируя законы запрещающие «пропаганду трансгендерности среди несовершеннолетних», а равно осуждая и любые иные, в том числе эстетические, модификации тела, посредством ли поддержки репрессивной наркополитики, утверждая исключительное право государство и общества на определение того, при помощи каких именно веществ человек может воздействовать на свое тело и сознание, осуждая самоубийства и поддерживая государственную политику по борьбе с ними методами психиатрии и запрет на распространение информации о возможных способах – тем самым закрепляя финальную и окончательную власть над человеком и его телом, запрещая возможность выхода из под действия этой власти.




Эти огосударствленные культы устанавливают власть государства и общества и в личных и сексуальных отношениях между людьми – посредством осуждения внебрачных отношений, любых не связанных с деторождением эротических практик, пропагандируя гомофобию и, более того, гомофобное насилие, лоббируя законы ограничивающие право квир-граждан на самовыражение.

 
Посредством утверждения единственно возможной, неразрывно связанной с присвоенным при рождении «полом», гендерной идентичности «традиционные» религии отрицают право человека на выбор собственной идентичности и стратегии поведения.



Они захватывают пространство и собственность институций светского общества, ограничивают распространение информации – посредством поддержки политической цензуры в отношении критических взглядов и актов самовыражения в художественном творчестве, здесь можно вспомнить процессы против кураторов и художников, дело Pussy Riot, практику объявления своих конкурентов «тоталитарными сектами» и политического преследования исповедующих адептов конкурирующих мировоззрений – атеистов, Свидетелей Иеговы, сайентологов, кришнаитов, сатанистов и многих других. Равным образом, религии ограничивают распространение информации путем поддержки государственной политики в области «нравственности» и политики ограничения доступа людей к информации в зависимости от их возраста – так называемой «защиты детей», а также посредством поддержки государственной борьбы с порнографией.



Все расширяется и вмешательство религий в сферу образования – где, с одной стороны, они успешно лоббируют введение во всех школах курсов посвященных пропаганде своих доктрин, а с другой столь же успешно противодействуют введению в каких бы то ни было школах курсов полового воспитания, утверждая в образовании государственные исторические нарративы объявляющие церковь и религию необходимым и обязательным элементом «здорового общества».



Тем самым, «традиционные» религии системно конструируют и воспроизводят патриархат, препятствуют свободомыслию и пропагандируют ценности социального конформизма, полностью соответствующие целям утверждения текущей структуры отношений власти в интересах политической и экономической элиты стремящейся эффективно властвовать над телами, умами и чувствами, действиями, жизнью и смертью людей, а равно и управлять всеми материальными ценностями находящимися в пределах ее досягаемости.</span>



И, потому, анархистское сопротивление государству, феминистское сопротивление патриархату никаким образом не может быть отделено от антиклерикального сопротивления организованной религии. А значит, наш лозунг может быть только один.

 

НЕТ ЦЕРКВИ! НЕТ КУХНЕ! НЕТ ГОСУДАРСТВУ!

Р.S.   Для связи с анархо-феминистской группой  
пишите нам на  e-mail    afemenmsk@gmail.com 

работа арт-группы ПГ

Вчерашний митинг, даже несмотря на успехи 50 человек в перекрытии Тверской улицы, стал эпическим провалом антифашистского движения. Не сумев отразить агрессию нескольких десятков наци-школьников, активисты еще вчера говорившие о противостоянии и самообороне, а порой и вместе со всей левой массовкой кричавшие A.C.A.B., были вынуждены обратиться к полиции за помощью в обеспечении безопасности и расследовании нападения.

Среди двух сотен(и это еще большое преувеличение) активистов раздавались лозунги о борьбе с капитализмом и государством, равно как и столь же бессмысленные заклинания о грядущей революции. Немногие же выступления действительно затрагивающие проблемы дискриминации и ксенофобии такие, как выступление Никиты Ечкова из Комитета трудовой бедноты, говорившего о дискриминации мигрантов и выходцев с Северного Кавказа, Павла Самбурова из Радужной ассоциации, заявившего о дискриминации и насилии против квир-граждан и квир-активистов, были встречены гробовым молчанием.

Все это подтвердило тот простой факт, что замкнутое в рамках субкультуры, не имеющее реальной социальной базы, появившееся в результате союза припанкованной уличной молодежи и читателей западной левой литературы, находящееся под непрерывным и жестким давлением как власти, так и ультраправых групп, антифашистское движение близко к тому, чтобы равно как перестать быть антифашистским так и, собственно, физически существовать.

Все чаще и чаще антифашисты повторяют модные фразы про «антифашизм — это не защита чурок», «антифашисты — не пидорасы», «антифашисты — не наркоши», тем самым как бы пытаясь приобрести респектабельность в глазах созданного отчасти их воображением, отчасти системой медиа образа слегка ксенофобного обывателя, ждущего от окружающего мира и людей прежде всего однородности и «нормальности». На деле же эта респектабельность оказывается чем далее, тем более всего лишь прямой демонстрацией своих собственных ксенофобских предрассудков, своей собственной воли к гомогенизации окружающего.

И, в частности, поэтому, место реального свободного горизонтального взаимодействия индивидов, место личной свободы и самоорганизации все больше и больше занимает атомизирующий универсальный медиатор — Левиафан тотального полицейского государства, действующего в интересах элитных групп и нацеленного на подавление каждого отдельного человека, каждого отдельного свободного проявления человеческой мысли и воли.

Итак, антифашистское движение находится в чрезвычайно тяжелом состоянии внешне и, что куда более важно и куда более страшно — почти мертво и внутренне. Что же можно этому противопоставить? Сдаться на милость Левиафана, надеясь, что тот не раздавит тебя до конца, но позволит кое-как устроиться между его чешуйками?

Полагаю — все же нет. Напротив, нужно создавать новое движение, движение имеющее реальную социальную базу в тех бесчисленных гражданах, которые каким-либо образом оказываются объектами репрессий социально-государственной машины дискриминации, стигматизации, нормализации, исключения. Место нового антифашизма — не в левой микропартии и не на панк-концерте, а на праздновании Курбан-байрама, в гей-клубе, на стройке и в магазине, где работают мигранты, среди потребителей психоактивных веществ или же бездомных, в мыслях и действиях кажд(ого/ой) исключенн(ого/ой), кажд(ого/ой) подвергающ(его/ей)ся дискриминации и стигматизации.

Нельзя при этом не признавать, что кажд(ый/ая/ое), вне зависимости степени и характера своей дискриминированности и сам(а/о) не свобод(ен/на/о) от ксенофобских предубеждений. Мигранты и представители этнических меньшинств так же, как и большинство других жителей России не свободны от гомофобии и трансфобии, а геи, лесбиянки, трансгендеры могут быть негативно настроены к мигрантам и представителям этнических меньшинств, да и более того, даже и к произвольной иной, в том числе и миноритарной, сексуально-гендерной идентичности. А все они вместе зачастую столь же ксенофобны по отношению, например, к потребителям психоактивных веществ.

Однако, лишь преодолевая предрассудки и взаимное недоверие, постепенно создавая единую сеть сопротивления дискриминации, стигматизации, нормализации, исключению, создавая общее пространство речи и действия, возможно начать отбирать себя, свой страх, свое тело, свое право на личную безопасность, свои экономические права — права равного и блюдущего свой интерес субъекта договора, а не раба «начальника» или «хозяина», свои права на свободу мысли, слова, самовыражения, свои права на любовь у каждого из тех, кто старается забрать их себе -- будь это люди, государственная власть, институции, корпорации, организованные группы сторонников ксенофобских идеологий или же кто-либо/что-либо еще.

Именно такая сеть освобождающихся индивидов — индивидов по-разному думающих, чувствующих, действующих, разного возраста, антропологических характеристик, этнического происхождения и идентичности, гендера, сексуальных предпочтений, имущественного положения, состояния здоровья — имеет шанс стать реальной горизонтальной альтернативой машине подавления, альтернативой, которая сможет обеспечить посредством солидарности, свободу, самореализацию и достоинство кажд(ого/ой).

Эти три слова – название песни группы «Банда четырех» – как нельзя лучше подходят к текущему моменту, 30.10.2012, когда, здесь и сейчас, проходит «День политзаключенного».

Мы привыкли говорить «Свободу!» «Свободу Константину Лебедеву», «Свободу Леониду Развозжаеву», «Свободу Надежде Толоконниковой» – эти и другие аналогичные слова будут не раз звучать как здесь и сейчас, так и в других местах и обстоятельствах – но к кому по существу обращен этот призыв, есть ли у этого призыва хоть какой-то возможный адресат?

Неужели власть, которую мы каждый раз просим об освобождении того или иного человека, с одной стороны, выделяя его из массы других, к которым в каждодневном и рутинном режиме применяется все тот же механизм насилия, что и всегда, а с другой признавая, ее, власти, право, на то, чтобы эту свободу как даровать, так и отбирать?! Признавая, по сути дела, право любого достаточно сильного, чтобы лишить свободы нас, и назвавшего себя государством, на то, чтобы униженно требовать у него исключений для людей, в той или иной степени симпатичных нам или же формально подпадающих под тот или иной список легалистских критериев, которые сами по себе являются производными от власти, закона, государства...

Говоря «свободу!», мы тем самым, быть может, не понимая этого, и признавая формально обратное, забываем, о том, что никакую «свободу» – от государства, общества, навязанных внутренних ограничений нельзя получить в подарок, она не может быть дарована сильнейшим. Дарована быть может лишь исходящая от сильнейшего привилегия снятия тех или иных ограничений, которая столь же быстро может быть отобрана обратно, если такова окажется его, сильнейшего, воля. В целом не столь важно, является им одинокий властитель, элитная группа, гражданская нация, формально действующая в рамках либеральной теории общественного договора, практикующее прямую демократию «анархическое» сообщество или же любое иное, находящееся на вершине какой-либо иерархической структуры и установившее жесткие и постоянные отношения доминирования. Все они не имеют ни малейшего отношения к состоянию каждого отдельного разума – единственному настоящему субъекту мысли и действия – в той или иной точке пространства в тот или иной момент времени.

Поэтому мы можем и должны говорить не об освобождении как привилегии, даруемой тому или иному субъекту той или иной властью, но об освобождении-борьбе. Борьбе, которая сделает неспособной каждую из властей забирать привилегию той или иной «свободы» или же отдавать ее обратно. Не получить просьбой новую свободу (например, от заключения) для того или иного человека, но пытаться шаг за шагом делать так, чтобы отнять эту свободу или же не выполнить эту «просьбу» становилось невозможным – то есть превращать ее в абсолютный императив.
И потому одобрение и поддержку могут вызывать лишь активные действия, направленные на разрушение отношений власти.

Мы хотим помнить и поддерживать не только тех политических заключенных (а, впрочем, каждый заключенный лишен свободы централизованной властью, заменяющей собой процедуры равноправного разрешения конфликтов, и, значит, является заключенным политическим), кто оказывался и оказывается жертвой власти, но и о тех, кто на протяжении всей истории продолжал и продолжает бороться за свою свободу.

Мы помним и приветствуем каждый тюремный бунт в истории человечества – от восстаний рабов древнего мира (среди которых были и осужденные к рабству «преступники») до бунтов узников ГУЛАГа таких, как Усть-Усинское и Кенгирское восстания, бунтов узников концентрационных лагерей и многих других бунтов, происходивших, как в диктаторских, так и в «демократических» режимах новейшего времени. Мы приветствуем и те акты сопротивления, которые, несомненно, еще произойдут – вне зависимости от чьего либо, чужого или нашего, желания или нежелания.

Мы приветствуем и каждого не-заключенного, который способствовал этим актам сопротивления или же сопротивлялся системе заключения и власти, находясь за ее пределами. Будь это те, кто, как Мишель Фуко и члены группы информации по тюрьмам, писали тексты или же те, кто, как Артурас Сакалаускас, разрушали тюрьму своим непосредственным прямым действием.

Нужно помнить, что свобода передвижения, действия, исполнения биологических функций, возможностей обмена не есть единственная свобода, а слово «перебить» имеет и иное, не только силовое, значение. Каждая власть, отнимая те или иные возможности, отнимая «свободу» при помощи тюремного заключения стремится заменить голос заключенного ею в застенки – своим голосом, заменить звучание его мыслей звучанием своих, и, наконец, «освободить» его, по возможности, лишь в случае если такая замена окажется успешной – заключенный «исправится».

И перебить – значит прервать эту речь власти, заменить ее своей речью. И потому мы приветствуем всех тех, кто стремится нарушить то молчание, которое создается на месте голосов заключенных, как тех, кто пытается дать возможность этим голосам звучать, используя предоставляемые привилегии доступа и передачи информации, так и тех, кто пытается разрушить это молчание, нарушая установленные властью ограничения: нелегально передавая письма, тексты, средства мобильной связи, публикуя тексты или спрашивая заключенных о чем бы то ни было – тем самым, создавая возможность звучания подавляемой речи.

Наконец, мы никогда не должны забывать о том, что в тюрьме находится каждый из нас: по факту нашего существования и включенности в те или иные отношения власти, в том числе и той власти, что происходит из ограниченных возможностей наших тел и разумов. Мы никогда не должны забывать о великой гностической метафоре мира-тюрьмы. Не принимая, быть может, гностический миф, мы не забываем об этой метафоре, как вечном источнике мысли и действия, стоящей в том числе и за названием песни, ставшим нашим лозунгом.