tapirr

Наталья Трауберг /инокиня Иоанна/. Прощание

текст и фоторепортаж  andrei-naliotov@lj

«Во время прощания с Натальей Леонидовной Трауберг я вспоминал… 

Вспоминал, с каким нетерпением я ждал новые номера "Науки и жизни" с продолжением повести Пола Гэлико "Дженни" в переводе Натальи Леонидовны, а это было начало 1980 года…

…Она подарила нам мир Льюиса, его Нарнию…

Вспоминал о редких минутах общения с Натальей Леонидовной по телефону, о двух последних встречах с ней, первая – на сороковой день после окончания земной жизни о. Георгия Чистякова, и затем – на поминках Зои Афанасьевны Маслениковой. И всё время себя ловил на мысли - вот передо мной переводчик Льюиса, сложного и многогранного христианского писателя, которого ТАК перевести мог только человек с серьёзным богословским, философским багажом. И вот она, Наталья Трауберг, говорит на простые темы, простым языком. Всегда добрый голос, всегда доброжелательное отношение к собеседнику… 

В Наталье Леонидовне не было даже намёка на снобизм. Она не пряталась от жизни, не убегала от политики: я вспоминаю, как без малейших колебаний она подписывала коллективные письма, когда действительно нужно было, чтобы люди услышали голос интеллигенции, голос христиан. Она была неравнодушным человеком. Поэтому её подпись есть под письмами против войны в Чечне и против национальной дискриминации во время антигрузинской истерии.

В проповеди после отпевания Натальи Леонидовны отец Владимир Лапшин сказал:  «Совершенно очевидно, что она уже давно о нас молится. Не будем сейчас плакать – она всегда  с нами. Как здесь она принимала нашу боль, проблемы, помогала их нести, так и Там она будет это делать».

Ещё о ней см. по тэгу trauberg

( смотреть фоторепортаж )

Остров стал меньше

Скончалась Наталья Леонидовна Трауберг - одна из поручителей Общества друзей милосердия


Умерла Наталья Леонидовна Трауберг. В последние годы она неоднократно говорила о том, что из слов просительной ектении ее больше всего заботит прошение о христианской кончине, безболезненной, непостыдной, мирной. Господь послал ей исполнение практически всех этих надежд – за исключением, может быть, лишь безболезненности: последние месяцы дались очень нелегко. Но то, что эта кончина была христианской, не вызывает ни малейшего сомнения у всех, кто знал Наталью Леoнидовну, читал ее книги и переводы, слушал по радио, наконец, слышал о ней от тысяч ее друзей. У нее было столько друзей, что если бы все они смогли прийти на отпевание в Газетный переулок, на Тверской пришлось бы перекрывать движение.

( далее )

году в 90-м летом (не знаю, что я делал в Москве) вдруг телефонный звонок, звонит Матушка. Не могу ли я что-нибудь сделать в совершенно ужасной ситуации, в какую мы все попали. Что такое?

На Пречистенке истошно вопит несчастная кошка, причем, не понятно откуда. Через десять минут я был на месте, и нам удалось выяснить, что кошка залезла (или упала?) в водосточную трубу. Мне пришлось, свесившись из лестничного окна второго этажа, раскручивать сочленение трубы, разбирать ее и выуживать за хвост дико вопящую Викторию – так мы ее назвали, потому что мы победили. Матушка все это время стояла на Пречистенке, страдальчески заломив руки и, думаю, молясь. О нас с кошкой. Потом в невероятном ликовании мы двинулись по домам. Я на Арбат, Виктория – куда-то восвояси, а Наталья Леонидовна к себе в Чистый переулок (она жила напротив Патриархии), переводить Честертона, Льюиса, Вудхауза или Пола Геллико.

Она была одной из самых образованных женщин, с кем мне доводилось общаться. Филолог-романист по образованию, она могла часами и днями вести беседы о богословии Фомы Аквинского или философии Бердяева. Видимо именно глубокая гуманитарная образованность плюс тончайшее языковое чутье сделали ее выдающимся переводчиком. Благодаря ей мы (все современные русские) узнали гениального Честертона. Говорят, ее трудоспособность была колоссальной: многие годы она была единственной кормилицей большой семьи.

Она не оставила больших, систематизированных воспоминаний – вышедшая в прошлом году книга «Сама жизнь» лишь слегка обозначает, какими могли бы быть ее мемуары в полном объеме. А между тем, любимейшим ее занятием (даже больше бесед) были именно воспоминания. В том числе и о каких-то давних, одной ей, может быть, понятных беседах. Типичен такой оборот: «В те годы мы много спорили о том-то». В ее рассказах было много обстоятельств времени, имперфекта (в середине шестидесятых мы увлекались…) и гигантское количество личных имен. Все это делало воспоминания эпосом, даже если речь шла о не совсем эпических подробностях типа количества выпитого пива, пьяных хиппи и тому подобном. Скорее всего вся жизнь Матушки воспринималась ею как эпос – такой при всем том эпос, в котором есть много и трагического и смешного. Но всегда возведенного самой жизнью на эпическую высоту. Единственное, чего в нем нет и не может быть – это хамства, фамильярности, распущенности: она их ненавидела.

Если когда-нибудь Христианство станет вновь как когда-то единым, мы поймем, какой была Наталья Леонидовна Трауберг.

«Когда в детстве, кроме православных, я видела питерских лютеран, а в молодости – литовских католиков, до разделений ли было! – написала она в одном журнале. -- Все они были тем островом веры, который, по слову Льюиса, становится меньше».

Она была всю жизнь, с пеленок, православной. Выйдя замуж за католика (литовца) ходила в костел, на что её благословил отец Всеволод Шпиллер. Потом стала монахиней-доминиканкой. Вернувшись из Литвы в Москву, была до самой смерти верной прихожанкой нескольких московских храмов. Любовь, смирение и милосердие вот что она противопоставляла разговорам о допустимости и недопустимости экуменизма. Она была выше схизмы 1054 года. Есть такие люди. С ее смертью остров веры стал меньше.

диакон Федор КОТРЕЛЕВ

( Read more... )

См. также: Н.Л. Трауберг. Отец Браун, Карлсон или Вудхаус: что читать детям на ночь?

Н.Л. Трауберг, О. Филипповская. Будьте как дети. Значит, будьте беззащитны

Н.Л.Трауберг об отце Александре Мене

Наталья Трауберг
Когда думаешь об отце, новояз осыпается
Опубликовано: Приходская газета храма свв. Космы и Дамиана в Шубине. №21. 2000 г. с. 9

---

Когда люди, не знавшие отца Александра, удивляются тому, каким он стал в наших восхвалениях, ответить нелегко. Сразу вынесем за скобки ответ типа «наши» — «ваши»: во-первых, сам отец так не мыслил; во-вторых, удивляются и те, кому бы он очень понравился. Познакомившись с ним тогда, раньше, точно такие же искренние, не выносящие фальши люди радовались, что в нем этой фальши совершенно нет. Речь идет не о прямой лжи, а о том невыносимом привкусе, из-за которого Христос называл фарисеев лицемерами. Они ведь не врали, даже не притворялись, а просто не умели видеть себя, как видели блудный сын или мытарь, а потому — охорашивались, важничали. К нашему вящему позору, многие удивляются, когда у верующих этого нет. У отца Александра — начисто не было. Если забыть, что все христианские слова мы быстро превращаем в новояз, можно сказать, что он был поистине смиренным, вспомнив при этом, что смирение не противоположно смеху, а тесно с ним связано.

Вообще новояз осыпается, когда думаешь об отце. Льюис пишет, что мы бы не узнали настоящих христиан, заметили бы только, что это — веселые и внимательные к нам люди. Правда, некоторые считали отца Александра слишком веселым, а кто-то даже сетовал на недостаток внимания, не замечая, что он все время ходит по краю пропасти, себя же отдает — полностью. Когда ему вроде бы уже не грозили мерзкие советские гонения, его разрывали на части мы, прихожане.

Культовый образ получается какой-то странный, без немощи — а она была, иначе где действовать Божьей силе? — зато со всякими побрякушками вроде «великий библеист». Отец вообще не считал себя ученым, а к очень хорошей памяти, редкому умению схватить главное и другим своим дарам относился как к удобным средствам, причем всегда помнил, что они даны ему для дела, в долг. Мы проецируем на него наши неосознанные качества — мечты о величии, об успехе, о том, как возвысить себя. Но этого мало. Около каждого человека, снискавшего земную славу, множатся рассказы «мы с ним», «я и он», «Я-а-а и он», но все-таки одно дело поэт или художник, другое дело — апостол. Даже Учитель апостолов не предотвратил того, что так хорошо описал в 23-й главе Матфея. Наверное, это входит в игру, Бог — беспредельно деликатен, Он предупреждает, но не заставляет. А мы уже на радостях делаем ровно то, чего Он не просил делать.

Редко кто обладал этой деликатностью в такой мере, как отец Александр. Он ведь, в сущности, далеко не всегда вел нас к слому, к метанойе. Если он видел, что одинокий, непритыканный человек этого не вынесет, он отступал и просто гладил его, повышая так называемый self-image. Казалось бы, такому человеку хватит того, что кто-то тебя все-таки любит, но мы судим по себе и не представляем, что можно любить просто так, ни за что. Поэтому мы так пылко убеждаем и себя, и других, что мы — вполне хорошие. Когда нам старается помочь действительно милосердный человек (а отец был именно таким), получается еще мучительней, чем с блудным сыном. Тот хотя бы знал, что не заслужил любви и помощи.

Если бы мы чаще оказывались в позе этого сына, мы бы не создавали такого нервного, самолюбивого, самохвального культа; и другим было бы легче увидеть, что в самое неподходящее время, в самом неподходящем месте жил евангельский человек. Мало того, они бы увидели, как привлекательны те свойства, которые дают возможность идти по воде. Так и слышу, как кто-нибудь говорит: «ну, это не про нас». По Евангелию — про нас, только мы цены боимся, а отец Александр ее не испугался.

1 апреля В 22.38 умерла НАТАЛЬЯ ЛЕОНИДОВНА ТРАУБЕРГ.

ermsworth@lj: "Нет, "умерла" -- не правильное слово, потому что там нет мертвых. Наталья Леонидовна ушла -- туда, где ангелы, нянечка, Честертон, отец Георгий, кошки.
Непостыдно, мирно."

Подробности о прощании и отпевании в этом журнале

В подвалах Лубянки

"То ли в 1988-м, то ли в 1989-м, а может — и в 1990 году мы шли в храм святого Людовика. Сколько ни ходишь, тяжело ощущать слева эти страшные здания. Но тут, дополнительно, оттуда раздавался крик, на слух — кошачий.

В религиозной жизни всегда есть место притче. Было нас человек пять, и ни один не реагировал. Мало того — когда я заволновалась, меня поставили на место. Церковные люди того типа, о которых так горько и часто говорил Христос, не отвлекаются по пустякам.

Когда мы достигли храма, появилась Светлана Панич, приехавшая с Украины (не могу писать "из"! В конце концов, меня воспитывала бабушка по фамилии Петренко, спокойно употреблявшая "с" или "на"). Итак, появляется Светлана, я кидаюсь к ней, и мы бежим спасать кошку. Каждый действует в своём духе: кто — молится, кто — готовится к бою. Света взлетает по какой-то лестничке и нажимает их мерзкий звонок.

Тем временем мы увидели, что к стеклу полуподвала приникла кошачья морда. Обладатель истошно орал.

Вылез неповоротливый гэбешник. Это слово к нему, собственно, не подходит — кто-то вроде обычного, чуть ли не садового, сторожа. Светлана пламенно объяснила ему, что в подвале заперт кот. Он объяснил ей, что кот заперт на выходные дни, чтобы не сбежал, а еда, безопасность и пространство у него есть. Обсудив втроём, можно ли применять к образу ангельскому, животному, даже такое насилие, мы ни к каким выводам не пришли. Кот остался где был; но, ощутив сочувствие, успокоился. Притчу, точнее — притчи, каждый может вывести сам.

Стоит ли говорить, что за такие действия нас осудили собратья по храму?"

Трауберг о Мертоне и Иоанне XXIII, об о.Георгии Чистякове

Статьи Натальи Леонидовны

Что читать детям