Вместе с Кипарисом вернемся к окончанию второй гипотезы и обратим внимание на следующее отнюдь не случайное обстоятельство - как много места Платон отводит рассуждениям о времени. В «Пармениде», вообще, роль времени чрезвычайно велика, и начиная с первой гипотезы на свойствах времени основываются ключевые выводы. Не удивительно, ведь сказано:

Парменид. Итак, если только единое причастно бытию, оно причастно и времени.

А кончается этот длинный отрывок второй гипотезы словами:

Парменид. В силу всех этих соображений единое, с одной стороны, и есть и становится и старше и моложе себя самого и другого, а с другой - не есть и не становится ни старше, ни моложе себя самого и другого.

Что ж, если откинуть платоновскую риторику, то вскрывается, что:

1. Единое само по себе («различающееся единое») моложе себя и всего другого, это то, чего как бы и нет еще для нас. Небытие.

2. Существующее Единое или Иное (собственно, становление) как наше настоящее «не есть и не становится ни старше, ни моложе себя самого и другого». Парадоксальный на первый взгляд факт при внимательном рассмотрении делается очевидным: становление не становится! Оно не есть ни старше, ни моложе, оно просто есть. «Вдруг»!

3. Так что же у нас старшее? Бытие. Ага, не лишенное единства по причастности ему материальное бытие всегда старше себя и остального. Наша наличность нам старшая опора, и потому мы не боимся на нее вступать и вообще иметь с ней дело.

Медитируем над формулой:

Целое Единое = Иное = (Единое – Различение – Бытие)

Не возьму на себя смелость описывать древнегреческий мир. Известно, люди жили мифом. Хорош он тем, что позволяет жить, иначе жить еще и не умели. И дело не в количестве богов, а в целостном восприятии мира с которым боги и люди составляли неразрывное единство. Это позволяло идентифицировать себя с окружающим миром и спасало от страха. Миф не рухнул, ведь мифологичность это неотъемлемое свойство нашего ума, равно как его способность мистического постижения, как его рациональность. Просто пришло время рацио, и миф стал постепенно отходить в сторону.

Не позволяй, чтоб тебе накопившая опыт привычка
Веру внушала лишь в то, чему учат нас лживое зренье,
Гулом наполненный слух и язык. Только разумом должен
Ты проверять осторожно все то, что ныне поведать
Я собираюсь тебе…¹

Первые греческие философы это уже вполне рациональные люди, но все же люди мифологической культуры. Поэтому им важно было понять миф, рационально его обосновать и вписать в новую картину мира. Отсюда устремления элеатов к единству мира, отсюда представление о Едином, отсюда их неприятие движения. Вот изощренная логика новонарожденного рационального ума: разум и ничто иное свидетельствует о неподвижности бытия. Разум! А действительно, поскольку «нет ничего кроме сущего» и поскольку мысль всегда есть мысль «о чем-то», постольку «мысль и то, о чем мысль одно и то же». Поскольку же нет предела мысли и поскольку невозможно помыслить Ничто, постольку «мыслить и быть одно и то же». То, что открывается в разумении, то и есть бытие. И только то.

Одно и то же - мышление и то, о чём мысль,
Ибо без сущего, о котором она высказана,
Тебе не найти мышление. Ибо нет и не будет ничего,
Кроме сущего...

Мысль внепространственна и временна. Мысль внепространственна, поэтому мышление представляется как нечто беспредельно единое. Вот это умопостигаемое Единое Парменид и называет бытием, понимая его как всё сущее, как единство всего, что есть². Это мир бытия идей - где идеи, это истинное бытие - где истина. С помощью разума, а не чувств, мы постигаем сущее. Мысль временна, сама. Поэтому в мире идей не может быть никаких изменений, никакого движения. Удивительно, но у древних греков этот тезис вызывал куда меньше затруднений, чем у современного человека, привыкшего к «движению мысли». Но там, где есть только созерцательная мысль, любые изменения, действительно, можно трактовать как покой. И все оттого, что время временит себя само.

Но истинно лишь “есть”; оно не порождено и не преходяще,
цело, однородно, неподвижно и бесконечно.
Оно не было, оно не будет, а все существует одновременно,
все существует теперь, – ибо какого рождения хочешь ты искать для него?

Следовательно, любое знание есть настолько знание, насколько оно есть видение неизменного в призрачном мире меняющихся вещей. Движения нет, поскольку абсурдно, если полагаться на разум. Единое не может двигаться, и элеаты великолепно демонстрировали иллюзорность чувственного мира своими парадоксами. Но стрела летит и убивает. Что убивает? Стрела одна не может находиться в разных местах, потому что в воздухе первоедином и едина с ним. Убивает не стрела, убивает бытие, рок. А вот это логично и понятно – лучник, стрела, жертва, сам воздух составляют единство, об изменениях которого бессмысленно говорить, ибо никто не может взглянуть на мир извне. Так движется стрела, привязанная к дереву – с ростом дерева. Миф запрещает делить на части. Он живой. И бытие. Единое бытие, мир идей. Это умный мир, мир мышления. Но не очень удобный - мир, окруженный противоречиями. Ведь ради единства пришлось ограничиться умопостигаемым сущим, и признать ложным все остальное множественное и дробимое, изменчивое и подвижное.

Платон пошел дальше, он установил, что Единое, чтобы существовать, непременно должно быть множественным, и показал, как возможно непротиворечиво помыслить существование Единого - различив его от материального Бытия. Тогда Единое станет Иным, станет иным мышлением и одновременно нашим чувственным миром или миром становления. Но для этого онтологически необходим мир материальных вещей. Тем самым Платон конституировал, прежде всего, вещный мир, а не мир идей, как принято думать. Заодно, кстати, и дуализм метафизики. Платон открыл дорогу метафизике, он виноват. Хотел как лучше, а получилось… так. Как это получилось, сё отдельная история. Но с тех пор вся западно-европейская традиция философской мысли сплошная метафизика, стремящаяся изжить свой имманентный дуализм. Вот, тонет в болоте бессмысленного бла-бла-бла, торчат уже лишь уши Деррида. Люблю его. Последний метафизик? Так или иначе, пора нам возвращаться к мифу, сделав круг. Вперед, к Платону. Это наша культура.

Свою онтологию Платон строил с мечтой о Благе, из Блага исходил. А к нему нет пути без единства. Единство невозможно без идей, ведь сами вещи в единое не соединишь, в свою очередь, существование идей невозможно без вещей. Идея – это единство, вещь - это целостность, и они становятся перед нами как единое целое. Следовательно, наряду с миром вечных и неизменных идей и вдобавок к миру вещей необходим мир становления. Необходимы три этих мира. Так Платон нашел выход из ловушки единства бытия и мышления, категориально разделив Единое, Бытие и Иное. При этом он сохранил главный постулат Парменида: «и ничто никогда не заставит что-либо возникнуть из не-сущего…». Смешно, что через 2000 лет, если не врут календари, мы оказались в наших представлениях позади не только Платона, но и Парменида. Какая разница, что перевернули все наоборот и верим теперь в тотальность движения и в мысль как чистое движение? Черпаем то мы наше бытие из жалкого не-сущего Ничто! Спасибо Гегелю. Правда, научились ценить и выделять инварианты в мире. И то…

Сказанным я подвергаю сомнению распространенное мнение, будто Платон обосновал необходимость мира идей как некоей прослойки между разнообразием вещей и единством духа. Нет, Платон обосновал множественные вещи, это вещи благодаря Платону получили бытийный статус. Не в прослойке, а в слойке Иного – мнения, разумения и наши чувства. За единство отвечает Единое, но в этом Платон не оригинален. От мифа, от Единого к обоснованию реальности движения отдельных вещей эволюционировала философская мысль. Шла мысль по пути рационализации мифа и пришла, увы, к дуализму. Люди решили, что Платон разделил миф на идею и вещь. И с тех пор мучаются, пытаются их соединить, причем не ради мифа и забыв про миф. Вместо того, чтобы искать «третьего», сам миф. Сейчас мы наблюдаем кризис рациональности. Миф возвращается... Закономерно, конечно. Стадии развития мышления. Не стоит нам пренебрегать ничем, и всему нужно находить свое место.


Для пущей ясности - Платон "положил" нам вещи.

1. Цитаты из поэмы Парменида «О природе»

2. Разумеется, Парменид понимает бытие как сущее. Это Хайдеггер нам свернул мозги своей ontologische Differenz («онтологической дифференциацией»), различив понимание бытия сущего и сущего. Как известно, особых успехов на этом пути не достигнуто. И немудрено. Но сама попытка примечательна тем, что указывает на неудовлетворительное состояние метафизической онтологии, сводящей все и вся к единственной категории бытия, и только к ней (кстати, онтология буквально это «речь о сущем», не о бытии).

Ссылка по теме - о Пармениде.

ПЕЛАСГИЧЕСКИЙ МИФ ТВОРЕНИЯ

В начале Эвринома, богиня всего сущего, восстала обнаженной из Хаоса и обнаружила, что ей не на что опереться. Поэтому она отделила небо от моря и начала свой одинокий танец над его волнами. В своем танце она продвигалась к югу, и за ее спиной возникал ветер, который ей показался вполне пригодным, чтобы начать творение. Обернувшись, она поймала этот северный ветер, сжала его в своих ладонях - и перед ее глазами предстал великий змей Офион. Чтобы согреться, Эвринома плясала все неистовей, пока не пробудилось в Офионе желание, и он обвил ее божественные чресла, чтобы обладать ею. Вот почему северный ветер, который также зовется Бореем, оплодотворяет: вот почему кобылы, поворачиваясь задом к этому ветру, рождают жеребят без помощи жеребца. Таким же способом и Эвринома зачала дитя.

Затем превратилась она в голубку, села, подобно наседке, на волны и по прошествии положенного времени снесла Мировое яйцо. По ее просьбе Офион обернулся семь раз вокруг этого яйца и высиживал его до тех пор, пока оно не раскололось надвое. И появилось из него все то, что только существует на свете: солнце, луна, планеты, звезды, земля и ее горы, реки, деревья, травы и живые существа.

Эвринома и Офион обосновались на Олимпе, но он обидел ее, объявив себя творцом Вселенной. За это ударила она его пяткой по голове, выбила ему все зубы и изгнала в мрачные подземные пещеры.

Из Хаоса восстала Эвринома, различив небо и море, Одно и Иное. И сей миг закрутило нутро ее различением, завертело саму в неистовом танце, взывая продолжить творение. Вот из ладошек богини ее дуновением возник тождественный всему Офион. Так Различение отличило свою красоту безобразием ядовитого Тождества. Расцвела Эвринома, и возжелал ее Офион. Покрыл Змей богиню и тем отличился, от богини всего лишь, и только. А Эвринома, впитав в себя это ужасное семя, не стала тождественной, напротив, она различила себя до голубки и принесла Мировое яйцо. Затем она отдыхала. Те дни семью кольцами тождеств яйцо обвивал Офион, его согревал до тех пор, пока не проклюнулся Мир. Тогда утвердилось небо и море. А Одно и Иное получили отличие. Возгордился змей Офион, позабыв, что не Тождеством рожден сущий Мир, а от Тождества Различением. Но тут не дремала тонколодыжная дева и вдарила пяткой. Получив ногой по зубам, ничтожество скатилось с Олимпа и провалилось в Ничто. С тех пор этим Миром правит одно Различение, несравненная Эвринома, никогда не равная даже самой себе. Мать всего сущего. А из подземелий беззубый шипит Офион, прельщая наивные души тождественностью ему не подвластного.

( Поразительное )

Во 2 гипотезе полагается, что Единое существует. И почти с самого же начала обсуждения Платон объясняет, что означает это «существующее Единое». Это значит, что Единое, причастно Бытию. То есть, здесь Единое и Бытие взяты вместе в некоем отношении, называемом Платоном причастностью.

П а р м е н и д. Не утверждаем ли мы, что единое причастно бытию, благодаря чему и существует?
А р и с т о т е л ь. Да.

Парменид. И именно поэтому существующее единое оказалось многим.
А р и с т о т е л ь. Так.

Мы еще ничего не знаем про многое, у нас несколько другая логика, мы пока занимаемся причастностью. А по этому поводу Платон далее пишет:

П а р м е н и д. А что, если мы охватим разумом само единое, которое, как мы утверждаем, причастно бытию, но возьмем его только само по себе, без того, чему, по нашему утверждению, оно причастно,- окажется ли оно единым только или будет также многим?
А р и с т о т е л ь. Единым. По крайней мере, я так думаю.
П а р м е н и д. Посмотрим. Бытие не должно ли неизбежно быть отличным от него и оно само отличным от бытия, Коль скоро единое не есть бытие, но как единое ему причастно?
А р и с т о т е л ь. Должно.
П а р м е н и д. Итак, если бытие и единое различны, то единое отлично от бытия не потому, что оно - единое, равно как и бытие есть что-то иное сравнительно с единым не потому, что оно - бытие, но они различны между собою в силу иного и различного.
А р и с т о т е л ь. Совершенно верно.

Совершенно верно, Единое и Бытие различны в силу отношения между ними, назовем его Различением, и благодаря возможности Иного. Но пока нас интересует только причастность, потому констатируем - Единое причастно Бытию посредством Различения.¹ Итак, Единое различается – Бытием и из бытия. Таким образом, в нашей формуле «Единое существует» задействованы три описывающие ее категории – Единое, Различение, Бытие. Части образовавшегося целого это Единое и Бытие, они скреплены Различением. То есть, это не просто части и категории, это взаимоувязанные по природе целого «Единое существует» части и категории. Поэтому в этом целом каждая часть сохраняет природу этого целого, иначе она не может рассматриваться как его органическая часть, а лишь как изолированный из целого кусок целого или его порождение.² Так, часть Единое как часть целого должна будет продолжать различаться и потому «существовать», сохранять причастность Бытию. А взятое в этом целом Бытие всегда будет Бытием различенного Единого (или Бытием, различенным от Единого). Продолжая эти рассуждения, мы легко убедимся, что «Единое существует» беспредельно и представляет собой бесконечное множество или многое. Оно состоит из многих частей, но само оно целое, и потому имеет предел.

С другой стороны, «существующее Единое» есть самое настоящее бытие постольку, поскольку это Бытие различается от Единого, или поскольку это именно Бытие является нам как результат различения Единого. Понятно теперь, откуда появилось Многое, ведь Бытие это Многое (формальное определение категории Бытие). Но точно также можно сказать, что «существующее Единое» есть единое, поскольку различается то Единое, это не что-либо, а именно Единое различается от Бытия и Бытием. Таким образом, «существующее Единое» и едино, и много - и в частях, и целое.

Но этого мало. Совершенно очевидно, что «существующее Единое» это и не Единое, взятое само по себе, и не Бытие, взятое само по себе. Ибо все эти категории присутствуют в нашей формуле во взаимосвязи, в отношении Различения. Следовательно, «существующее Единое» это нечто Иное, иное и Единому, и Бытию. Обратим внимание что мы по ходу дела выяснили - само предположение о «существующем Едином» включает в себя и положение об Ином. Это свойство Различения порождать Иное. Итак, что же может быть иным как одному Единому, так и Многому? Очевидно, что это некое единство бесконечно многого или бесконечно многое единство, многое одно. Но именно таким предстает для нас Все, и только Все. Итак, «существующее Единое» это неизбежно Все. Можно сказать иначе: при существовании чего-то Одного существует и Все. Разумеется, и все числа (здесь это лишь оговорка, подразумевающая последующие доказательства.

В результате мы приходим к следующему: «существующее Единое» и есть для нас Бытие. Оно же и есть для нас Единое. При этом оно Иное, чем Единое и чем Бытие. Оно для нас одно и целое, оно для нас многое и в частях, и оно для нас все – единство всего, что есть. Это именно то, что нас окружает сейчас, и что мы воспринимаем сейчас. Некоторые называют это бытием в становлении. Действительно, все становится, меняется, различается... Действительность - это наша реальность. Поэтому я предпочитаю говорить о Чистом Бытии. Само же по себе Бытие как Многое и только Многое это мертвечина, говорят – наличность. Это та непосредственность, о которую можно ушибиться. Годится для обмена, не жить. «Сущее, тебя настоящим гнетущее». За что не хватишься – того и нет.

Но мы отвлеклись на Бытие. А нельзя ли сделать вывод о «Едином самом по себе» в этом «существующем Едином»? То есть, нельзя ли посмотреть на Единое в нашей формуле без Бытия, не на Единое как Единое-Различение-Бытие, а просто на различающееся Единое? Обратим внимание еще раз, как это Платон формулирует:

П а р м е н и д. А что, если мы охватим разумом само единое, которое, как мы утверждаем, причастно бытию, но возьмем его только само по себе, без того, чему, по нашему утверждению, оно причастно,- окажется ли оно единым только или будет также многим?

И в дальнейшем он будет говорить в основном именно об этом «различающемся Едином» самом по себе. А это именно тот случай, когда можно легко находиться и в себе самом, и в Ином, отличаться от себя и не отличаться, а также отличаться от Иного и не отличаться от него. Посудите, такое Единое в Ином как часть само собою находится и тем от него отличается. Чем? Бытием. Как эта же часть в себе собою является единым (не целым), и тем от себя не отличным. Но все же и от себя отличается, поскольку уже различающееся, а больше различаться и не с кем. А от Иного не отличается потому, что как всякое Единое от Иного оно может отличаться только Бытием, но в Ином Бытие есть, и в различающемся Едином не может не быть, ибо тогда оно бы не было различающимся – содержащим в себе Многое.³

К сожалению, Платон не всегда оговаривает, о каком именно Едином он ведет речь, поэтому надо быть предельно внимательным, и не путать «различающееся Единое» с Единым-Различением-Бытием, не говоря уж про Единое как таковое. Не исключено, что где-то там Платон и схитрил на публику. Но взгляд его, тем не менее, оказался проникновенным:

П а р м е н и д.Таким образом, само единое, раздробленное бытием, представляет собою огромное и беспредельное множество.
А р и с т о т е л ь. Очевидно.
П а р м е н и д. Следовательно, не только существующее единое есть многое, но и единое само по себе, разделенное бытием, необходимо должно быть многим.
А р и с т о т е л ь. Именно так.

Как заключил Платон, такое умозрительно выделенное «различающееся Единое» раздроблено Бытием. Оно уже не целое, как не может быть целым нечто взятое в отношении... без относящегося. Но тут лучше сказать поточнее или помягче – не раздроблено Бытием, а оно самим Различением предразличено, ибо и не поймешь, бытие ли уже это, что дробит. Вроде предпродажной подготовки осуществляется, в общем. Еще не товар, и уже товар. Еще не Бытие, и уже Бытие. Это и есть «Мелко дробленое Небытие» - море-окиян материи чисел, в котором плавают три кита x,y,z. Любопытно, что про различающееся Бытие (само по себе, в отрыве от Единого) уже так не скажешь, что его дробит Единое. Платон и не говорит. Бытие – слитно.

( Примечания и общий вывод: )