tapirr

оригинальный размер

Картинкой выше мне хотелось закрыть тему. Но тема о  пруступлениях Лужкова по уничтожению произведений искусства только начинается. Следует собирать материалы для уголовного дела. И пусть он убивал не людей (как Путин или Ельцин), а предметы - уголовщина есть уголовщина.

Этот список составлялся в 1999 году. Но окончательно преступная группа Лужкова-Ресина  обнаглела в последовавшие годы. Давайте  соберём ссылки  и на уничтоженные памятники истории и культуры  за  следующие 11 лет.  

1999: Предварительный список памятников истории и культуры Москвы, уничтоженных или искаженных при Лужкове

( Read more... )

Отличие же лужковского вандализма от брежневского в другом - и главном: пришла частная собственность. И если раньше мы не знали, как сделать общее, то есть ничье, хоть отчасти своим, теперь не знаем, как добиться того, чтобы все ставшее чьим-то, стало и нашим.

Все 90-е годы правительство Москвы рушит или портит работы Баженова и Казакова, Львова и Кваренги, Жилярди и Шехтеля; постройки XIX, XVIII, XVII веков; адреса Пушкина и Герцена, Островского и Сухово-Кобылина. Систематически нарушается федеральное законодательство об охране памятников. И все это под разговоры о возрождении и шум юбилеев. ( _ )

Уничтожение

1. "Дом с кариатидами" - главный дом усадьбы XIX - начала XX в., Большой Афанасьевский пер., 35. Был украшен скульптурой в стиле модерн. Проект реставрации дома не был реализован. Деревянный дом пустовал и разрушался, в 1993 г. был снесен. На его месте пустырь.

2. Дом XIX в., Арбат, 24. После проведения инженерно-реставрационных мероприятий в 1994 г. работы были внезапно свернуты и памятник снесен, на его месте выстроен новый дом.

3. Дом с палатами XVIII в., 1-й Голутвинский пер., 4. Распоряжением правительства Москвы от 09.12.91 # 1068-РП здание было передано акционерному обществу "РУСС" для реконструкции (незаконная в отношении памятников операция) и дальнейшего использования под мини-завод по производству пива и офисные помещения. В октябре 1992 г. сводчатая палата, входившая в состав строения, снесена, на ее месте выстроен новый двухэтажный объем.

4. Палаты середины XVIII в. в Кадашевской слободе, 1-й Кадашевский пер., 7, южный корпус. В 1994-1995 гг. снесены.

5-7. Дома на Кадашевской набережной. Палаты XVIII века, # 12/2, снесены по постановлению правительства Москвы # 424 от 24.05.94; палаты XVIII века, # 16 и 18 - по распоряжению мэра # 332-РМ от 18.07.94. В результате Кадашевская набережная разрушена и как ансамбль.

( №№ 8 - 66 )

67.  Этот список составлялся в 1999 году. Представьте себе во сколько раз больше было уничтожено преступной группой Лужкова-Ресина за  следующие 11 лет. Под следующим № добавляю уничтоженное  Лужковым Царицыно - tapirr@lj:

Дворец Лужкова в Царицыне: "с точки зрения законодательства об охране памятников произошел акт вандализма, подлинный памятник уничтожен"
"Такие решения популярны в привокзальных сортирах", "мощная струя кооперативной халтуры"

Пустое вместо. Что построили в Царицине под видом памятника XVIII века

Григорий Ревзин

Музей в Царицыне представляет собой комплекс из большого четырехчастного дворца (часть Екатерины Великой, Павла I, общий дворец обоих и парадный дворец), более десятка вспомогательных, хозяйственных и парковых сооружений и парка размером более 100 га. То есть это императорская резиденция, сопоставимая с дворцами абсолютных монархов в Европе и русской императорской фамилии под Петербургом -- Павловском, Гатчиной, Стрельной, Ораниенбаумом.

Резиденция, первоначально построенная Василием Баженовым по заказу императрицы, ей не понравилась и была снесена, выстроена по проекту Матвея Казакова (доведена до перекрытий), но вновь не понравилась, была брошена и никогда не достроена. До 1880-х годов дворец был перекрыт железом, далее крыши сняли, и он превратился в руины, в этом состоянии простояв до 2004 года, когда Министерство культуры РФ передало его московским властям. Проще говоря, Юрию Михайловичу Лужкову.

По заказу Юрия Михайловича стены дворца отремонтированы, над ним вновь построены крыши (по проекту Казакова, который никогда не был реализован), обильно декорированные деталями из фибробетона, внутри созданы интерьеры в исторических стилях, построено несколько служебных зданий в стиле Баженова--Казакова, отремонтированы все служебные корпуса, вычищен, отчасти заново спроектирован и насажен парк, на пруду создан комплекс поющих фонтанов, по парку разбросаны избы под названием "Лавка пасечника", у дворца построен стеклянный павильон, а также поставлен памятник архитекторам Баженову и Казакову работы скульптора Баранова.

С точки зрения серьезных искусствоведов, а также законодательства об охране памятников, которое у нас пока что основано на научных представлениях, произошел акт вандализма. Подлинный памятник уничтожен -- безвозвратно, непоправимо и, добавлю, триумфально. Всей академической России -- историкам, искусствоведам, музейщикам -- плюнули в лицо.

Впрочем, вся эта академическая Россия представляет капитал, являющийся долей процента от того, который контролирует Юрий Михайлович Лужков, и потому с сегодняшних позиций может не учитываться. Кроме того, сердца москвичей--простых посетителей "Царицына" проникнуты чувством даже не удовлетворения, а ликующей благодарности к мэру, подарившему Москве такое чудо. Когда так радикально расходишься с населением и властью в области, где ты специалист, надо переходить на позиции этнографа.

Пора поведать о потрясающих обрядах, принятых у народа под именем "москвичи". Они сегодня, в 2007 году, на полном серьезе построили императорскую резиденцию XVIII века и считают ее музеем. К безумию они двигались постепенно. ( Далее )

Григорий Ревзин
Сдвиг по Хмельницкому

Выход книг Дмитрия Хмельницкого   dmitrij-sergeev@lj «Зодчий Сталин» и «Архитектура Сталина», я думаю, будь они опубликованы 20 лет назад, стал бы интеллектуальной сенсацией. Они не превосходят гениальной книги Владимира Паперного «Культура Два», но ее вообще не превзойти, Паперный – это как Шпенглер, он гораздо больше, чем про архитектуру. Но в списке литературы по предмету они, несомненно, теперь будут идти сразу за Паперным.

( Read more... )
Причем от степени близости к вождю, от степени вовлеченности в советскую идеологию это зависит не так сильно, как кажется на первый взгляд. Скажем, музыка. Прокофьев и Шостакович – это не периферия сталинской музыки, а самая ее сердцевина, но тут царствует агиографический жанр, и последняя книга Соломона Волкова о Шостаковиче – тому яркое свидетельство. Диалог композитора Шостаковича со Сталиным – это, по Волкову, одно из величайших культурных событий ХХ века, один из апофеозов вечной драмы столкновения художника и царя. Не столь возвышенно, но в той же понятийной модели принято рассматривать диалог Пастернака со Сталиным, Мандельштама со Сталиным, Ахматовой со Сталиным (Яков Гордин) или Эйзенштейна со Сталиным (Вяч. Вс. Иванов).

Но если кому-нибудь придет в голову проанализировать в тех же терминах диалог Константина Симонова со Сталиным или Григория Александрова со Сталиным, то сразу станет ясно, что тот, кому это могло прийти в голову – гнусный мерзавец, оправдывающий лагеря.

Не слишком это зависит и от художественного качества. Константин Федин при жизни считался одним из эталонов русской прозы, и, надо сказать, его стиль – действительно достижение, но это же ни в какие ворота не лезет – так прямо об этом и заявлять. С другой стороны, Валентин Катаев в своем личном поведении был, по-видимому, персонажем ничуть не лучше Федина, однако же не кто-нибудь, а сам Василий Аксенов всерьез разбирает его стиль, как будто никакого личного поведения не было. Искусствоведа, начавшего всерьез разбирать преломление традиций академизма и импрессионизма у художника Алексея Грицая, мало кто поймет. С другой стороны, аналогичный анализ творчества Ильи Машкова – единственно уместный способ писания об этом художнике, хотя его работы 30-х гг. демонстрируют сознание прямо-таки монструозное, и Грицай рядом с ним смотрится как серый обыватель рядом с людоедом.

Фигур двойственных у нас раз два и обчелся. Как бы ни славил Маяковский палачей, он все равно гений. Какие бы стихи ни писал Николай Тихонов – он все равно бездарный чиновник, вызывающий чувство брезгливости. Алексей Толстой и Михаил Шолохов написали произведения, без которых невозможна история русского романа. Это немного смущает, но в целом понятно, что они уголовники, и всерьез о них можно говорить только в том смысле, что «Тихий Дон» Шолохов украл у малоизвестного поручика Федора Крюкова. «Доктор Живаго» в плане собственно романного построения демонстрирует редкостную, прямо детскую беспомощность – но это, несомненно, главный русский роман ХХ века.

Перед нами – только вопрос традиции, устоявшихся в той или иной сфере репутаций, и я перечисляю все это только для того, чтобы стало понятно, насколько это условно. Но попытки их менять и рассматривать то или иное явление сталинской культуры под другим ракурсом – всегда скандал. Напомню свежие: легкая коррекция образа Пастернака в смысле его отношений с советской властью в недавней биографии Дмитрия Быкова (книге замечательной) и глубоко отвратительная книга Тамары Катаевой «Анти-Ахматова». В обеих книгах (при всем их различии) производится всего лишь сдвиг – человек из одной, принятой по отношению к нему парадигмы рассмотрения, переведен в соседнюю. Вопрос о дачах Симонова, несомненно, является одним из решающих для понимания его лирики, вопрос о даче Пастернака, полученной ведь тоже не от узников ГУЛАГа, поднимать глубоко бестактно. Стадии алкоголизма Фадеева, распад личности, динамика запоев, ночевки в мокрых штанах под забором в Переделкине – предмет вполне респектабельных литературоведческих размышлений, – без этого судьба романа «Тяжелая индустрия», разумеется, неясна. Катаева, позволившая себе написать о проблемах женской физиологии у пятидесятилетней Ахматовой, заслуживает только матерных характеристик.


По сути, то, что сделал Хмельницкий – это всего лишь перевод сталинских архитекторов из одной категории – скажем, близкой к композиторам, в другую, скажем, близкую к художникам соцреализма. Естественно, тут возникает скандальный эффект, и автор на него рассчитывал. Но я все время хочу подчеркнуть условность этих категорий. В конце концов, это личное дело автора, с кем ему интереснее вступать в диалог – великими художниками или мелкими подонками. Хмельницкий выбрал вторых. Но он сделал это совершенно открыто, вполне публицистически, так что если вы этой позиции не разделяете, ее очень легко отсечь.

Зато можно оценить то, как много видно из этой позиции. В советском архитектуроведении нет более глубокого анализа конкурса на Дворец Советов, чем в книге Хмельницкого, хотя, казалось бы, кто про это не писал! Он впервые внятно проанализировал истоки и динамику принятия постановления об излишествах в архитектуре. Его анализ позиции Весниных в 1930-е годы – это вообще открытие, ну или скорее открытие того, о чем не было принято говорить. Но уж во всяком случае, роль Альберта Кана в контексте истории советской архитектуры им открыта впервые. Нет ни одной книги, в которой сколько-нибудь внятно рассматривалась бы проблема интеллектуальной атмосферы в послевоенной архитектуре – Хмельницкий не закрыл тему, но он ее открыл, и это уже прорыв.

( Read more... )

Ответ на статью:
http://www.projectclassica.ru/discus/28_2009/28_discus_01.htm

Старое, но хорошее про кукурузину.
Ревзин http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1242676&ThemesID=147


Еще тогда, когда экономика росла как на дрожжах, проект было трудно защищать с точки зрения бизнеса. Сегодня это просто полностью убыточная затея. Конечно, строительство такая вещь, что позволяет много заработать на убыточных затеях, но не тем, кто заказывает, а тем, кто исполняет. Ни Миллер, ни Матвиенко, ни даже председатель правительства никак не заработают на этой башне, напротив, это бюджет "Газпрома" и города будут доить всевозможные подрядчики. Но из этого следует очень важный вывод. Им именно нравится, что над горизонталью Петербурга будет торчать этот хрен, они видят в этом величие и силу, они хотят построить вертикаль. Они это делают не из корысти, а для красоты.

И это принципиально ново. Раньше Матвиенко, может быть, и не была носителем той же культуры, что академик Пиотровский, но разница была количественная — он просто больше знал про культуру, и она готова была его слушать. Теперь власть заявила, что вся эта интеллигентность ей больше не нужна, у нее другая культура, своя. Она сама себе формирует эстетический идеал, сама о нем мечтает, сама свою мечту защищает, а с теми, кто не согласен, будет дискутировать ОМОН.

Бороться больше невозможно, апеллировать не к кому. Не знаю, может, от слабости, но я вот что думаю. А может, не надо бороться? Вообще-то построить 400-метровый небоскреб довольно трудно. Для этого нужно обладать известным уровнем культуры, это довольно сложная техническая задача. Эта 400-метровая стекляшка... Ведь дикари потому так ценят стеклянные бусы, что сами не умеют их делать.

Сейчас выяснится, что почвы не те, что нужно укреплять котлован, потом еще укреплять, потом все разворовали, потом что-то рухнет, потом другая команда, дополнительные исследования, одно изменение проекта, второе, потом уголовное дело против архитекторов — ну как с Мариинкой, с Большим театром и т. д. Нет, правда, чего вы боитесь? Не построят. Берег изгадят, повозятся и разойдутся. Дикари ведь. Им слабо.


Кстати, минкульт высказалось против.

Что будет дальше?

Иллюстрация: Андрей Гордеев

Спасибо за статью  valgog@lj. Это тема перекликается с моими рассуждениями о мести,  прощении и  осуществлении правды т.е. суда.  Для многих людей пункты 1 и 4 (там, по ссылке) как-то смешиваются. Они думают, что когда мы, русские,  не мстим, "всё терпим" - это евангельское прощение. Но у современных русских это не так. Они не добиваются правды, суда, справедливости; не мстят, в конце концов -  не потому, что "простили" (христианство на 1/8 части суши не в чести), а от бессилия. Сперва надо обрести силу, и вершить правду, суд.  И лишь потом сильный  может отказаться применять свю силу и выполнить завет Христов  о прощении "Не противься злому"
it

Григорий Ревзин

"В: Почему грузины не простят русских?
О: Потому что Шекспир им ближе, чем Толстой.

Не то чтобы меня часто обижали, вовсе нет, но с любым человеком это иногда случается. Если человек более или менее посторонний и его удается быстро обидеть в ответ, то это дело плевое. Но вот иногда так бывает, что тебя обижают люди, которых ты любишь, которые тебе дороги. По каким-то причинам они совершенно сознательно делают тебе зло. Причины тут малозначимы, они забываются, хуже с обидой. Ни разу в жизни не удалось мне никого простить.
Я знаю, что держать обиду нехорошо, что прощать надо, но не понимаю, как это делать. С некоторыми людьми я не здороваюсь десятилетиями, с некоторыми формальные отношения восстановились, но вот так, чтобы все забыть и просто жить, как будто ничего не было, не удалось ни разу в жизни. Я старался всерьез. Не вышло, и уже, наверное, не выйдет никогда.

Вероятно, тут дело в каких-то культурных кодах. Чтобы простить, нужна, считается, какая-то великая цель. Христос простил Петра, хотя такое не прощается. Многие простили Сталина, потому что была война. Но, по-моему, одной цели мало. Тут важен принятый способ достижения целей.

Есть разные модели понимания того, как движется история. Скажем, в России принято считать, что историю двигают все вместе – народ, класс – не суть важно, важно, что вместе. В греческой античности ее двигал рок, судьба. С христианской точки зрения опять же души соединяются вместе в молитве в церкви, и тут не важны индивидуальные отличия, важен общий порыв. Наверное, в этих ситуациях простить как-то можно, потому что есть нечто гораздо большее, чем твоя личность. Но в более традиционном европейском смысле история есть развертывание личностей – чувств, желаний, стремлений. Это, кстати, такое понимание, в рамках которого формируется сначала кодекс поведения рыцаря, а потом – джентльмена.

Вот, скажем, у Толстого князь Андрей прощает Анатоля Курагина на Бородинском поле – перед лицом смерти, и своей, и своего врага – но прощает. Потому что Россия и всеединство. А у Шекспира такого не могло случиться. Шекспировское понимание истории так устроено, что все там разворачивается из страстей каждого конкретного героя. И для него простить – значит предать себя, забыть свою собственную личность. Это невозможно, потому что тогда непонятно не только, зачем жить. Непонятно даже, зачем умирать.

Этот разговор – о Толстом и Шекспире – у меня состоялся в достаточно странной компании. Вернее даже сказать, он состоялся при мне, потому что я был слишком юн и глуп, чтобы в нем участвовать. Я тогда вообще не понимал, что это значит, лежать и умирать, как это, собственно, происходит, о чем в этот момент думаешь. А говорили джентльмены уже достаточно пожилые и состоявшиеся. Один был главный инженер номенклатурной автобазы, второй – директор коньячного завода, а третий, насколько я понял, владел всеми мясными прилавками на центральном рынке.

В Тбилиси это было. В 1979 году мама послала меня на лето к своей университетской подруге, Нане Чанишвили, а та меня повела в Театр Руставели, на знаменитого «Ричарда III» Роберта Стуруа.

( Далее )