tapirr

«Нужно жить не по лжи, чтобы научиться жить по любви Евангельской...»

В программе «Экклесия»  igpetr@lj  игумен Пётр (Мещеринов)  и протоиерей Георгий Митрофанов (Часть 1).


Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры! В эфире радио «Град Петров» программа «Экклесия» и ее ведущий протоиерей Александр Степанов. Как обычно наша программа посвящена нашей Церкви, ее прошлому, настоящему и будущему. В данном случае мы хотим поговорить о настоящем и будущем, прежде всего. Сегодня мои собеседники – профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии протоиерей Георгий Митрофанов. Здравствуйте, отец Георгий!

Прот.Г.Митрофанов: Здравствуйте!

Прот.А.Степанов: ...И игумен Петр (Мещеринов), настоятель подворья Данилова монастыря, сотрудник Патриаршего центра духовного развития детей и молодежи при Даниловом монастыре. Здравствуйте, отец Петр!

Игумен Петр (Мещеринов): Здравствуйте, отец Александр!

Прот.А.Степанов: Cегодня, в отличие от обычных наших встреч, мы имеем возможность поговорить и с представителем московского духовенства и тем самым как бы увидеть нашу церковную жизнь глазами еще и московского священника. Кроме того, не так часто на нашем радио выступают монашествующие, и тем более таких монастырей, как ставропигиальный Данилов монастырь в Москве, который является и официальной Патриаршей резиденцией. Поэтому, отец Петр, мы надеемся, что Вы существенно обогатите наше сегодняшнее обсуждение своими наблюдениями.

Кроме того, я должен сказать, что отец Петр довольно часто выступает в церковной прессе, он уже известный церковный публицист, в частности, и в газете «Церковный вестник», в журнале «Фома» и в других широко известных и читаемых церковных изданиях. Так что для нашей сегодняшней беседы, для нашей темы о жизни нашей Церкви сегодня, о путях и перспективах ее развития в будущем, тем более будет интересно услышать и Ваше мнение. Поскольку наш сегодняшний московский участник все-таки мало известен нашим слушателям, я попрошу отца Георгия Митрофанова сказать несколько слов об отце Петре. Пожалуйста, отец Георгий.

Прот.Г.Митрофанов: Я бы хотел обратить внимание на вот какую существенную деталь. Весьма примечательно, что на нашей радиостанции уже многие и многие годы ее деятельности преимущественно выступают представители приходского духовенства, в меньшей степени, но тоже довольно часто здесь появляются представители наших Духовных школ, и крайне редко появляются представители монастырского монашества. Вот в этом явлении заключается определенного рода символ.

С одной стороны, мы пребываем в ощущении, которое мы черпаем из нашего исторического прошлого, что именно монастырское монашество позволяет увидеть в церковной жизни все ее наиболее острые проблемы, что именно монастырское монашество веками было своеобразной лакмусовой бумажкой состояния церковной жизни.

А с другой стороны, как-то получается, что несмотря на то, что монастыри восстанавливаются, монашеская жизнь как будто бы развивается, на радиостанции мы не встречаем представителей монастырского монашества. Вот отец Петр как раз представляет собой тот довольно редкий тип современного именно монастырского монаха, который, собственно, не один год, а долгие годы исполнял прежде всего храмовые послушания и уставщика, и регента, и помощника благочинного в одном из главных наших монастырей; человека, который даже сейчас, пребывая на монастырском подворье, еще и занимается при этом хозяйственной деятельностью, ибо это монастырское подворье является подсобным хозяйством Свято-Данилова монастыря. То есть многие годы отец Петр живет действительно в монастырской среде, и в то же время у него возникает потребность отзываться на серьезные вопросы нашей церковной жизни, вероятно, опираясь на свой опыт монастырской жизни. Причем опыт, который, как мне кажется, предполагает последовательное с его стороны следование тем основополагающим, традиционным принципам монашеской жизни, которые всем нам известны, но которые мы, как правило, связываем уже с нашим историческим прошлым.

Мне бы хотелось, чтобы отец Петр буквально в нескольких фразах обозначил основные вехи своего иноческого пути и в связи с этим, может быть, сразу же ответил на один вопрос: почему для него, человека, покинувшего мир, человека, ушедшего в монастырь, приобретают неожиданно такую остроту те проблемы церковной жизни, о которых мы и будем говорить?

Игумен Петр (Мещеринов): Спасибо за столь добрые слова. Отец Георгий уже мой иноческий путь обозначил. Я проходил все монастырские послушания, связанные с храмом, я и пономарил, и был регентом, и уставщиком долгое время, причем мне очень нравилось это занятие, и до сих пор я при случае регентую, и даже монастырское начальство, если у нас бывают службы на других подворьях, берет меня в качестве регента с собой, потому что я не прекратил это свое послушание. Я еще был звонарем, я был помощником благочинного, и все это дало мне возможность познакомиться с самой сутью богослужебной жизни, но вместе с тем дало почувствовать и многие проблемы этой богослужебной жизни, применения монастырских богослужебных уставов к нашей действительности. Затем я уже с 1995 года нахожусь на монастырском подворье, где несколько человек братии, храм, в котором совершаются ежедневные богослужения суточного круга, небольшое сельское хозяйство. Кроме того, у меня была возможность с благословения отца наместника нашего пожить и в Крыму, в горах, более скитским образом жизни...



Прот.А.Степанов: А там тоже какое-то подворье монастыря?

Игумен Петр (Мещеринов): Там было подворье Бахчисарайского Успенского монастыря, и в качестве отпуска меня отправили туда. Мы жили не в самом пещерном Успенском монастыре, а в скиту от в него в горах. Такое, скажем, «особножительство». И затем еще в одном монастыре вот в мой такой отпуск я побывал – это Белогорский монастырь в Пермской епархии, где тоже мы жили в таком лесном скиту. Это дало мне возможность – насколько это применимо к сегодняшнему человеку – попробовать все образы монашеского жительства, которые существуют у святых отцов.

Что же касается вопроса отца Георгия, почему я так откликаюсь на те или иные вопросы церковной жизни, то здесь уже я с 1993 года рукоположен в священный сан, и какая-то пастырская потребность требует; тем более, что я с 1992-го года параллельно состою в службе катехизации монастыря, и вот за исключением того времени, когда я в отпуске, я не оставляю катехизическую деятельность с молодежью.

Эта деятельность мне очень дорога, потому что помимо естественного пастырского общения с молодыми людьми, это позволяет в некотором смысле как бы держать руку на пульсе современной жизни и чувствовать, чем живет молодежь, и что хотят люди от Церкви, как они ее воспринимают – весь этот комплекс вопросов. Ну и, конечно, это просто пастырская озабоченность о людях, чтобы они познали ту благодать Христову, которая существует в Церкви, и чтобы они не заблудились на околоцерковных путях, ища этой благодати и не обретая ее, что тоже случается часто.

Прот.А.Степанов: Спасибо, отец Петр. Вот первый вопрос, который мне хотелось бы Вам и отцу Георгию задать, это вопрос, связанный с местом и ролью Священного Писания в жизни современных христиан в нашей Церкви. Как Вам кажется, это место действительно центральное, как это и должно было бы быть, или получается иначе?

Игумен Петр (Мещеринов): Конечно, это место должно быть центральным, и если мы возьмем все богословие отцов Церкви, составляющих сердцевину нашего Предания и церковной традиции, то увидим, что фундаментом их богословствования является, конечно же, Священное Писание.

Со временем, не без влияния процессов, происходящих во всемирном христианстве, произошло некоторое такое разделение терминологии Писания и Предания. Как известно, Лютер одним из основных принципов Реформации предложил «Solo Scriptura» – «Только Писание», а Тридентский собор Католической Церкви, контрреформационный, в ответ на это выработал принцип Писания и Предания как двух равновеликих составляющих церковной жизни.

Древняя Церковь такого разделения не знала, потому что Предание не формализовывалось, а было живым, это был живой опыт Церкви, живой опыт богословствования, который опирался на Писание и на самый опыт жизни в Духе. Ведь Предание это и есть непрерывная жизнь Духа Святого в Церкви и реагирование на Него людей.

А в наше время, мне кажется, плохую службу сослужили некоторые аскетические труды церковных писателей, которые провозгласили принцип «Евангелие через отцов».

И я заметил такую вещь, что когда рядом, например, с Евангелием ставится союз «и», да и вообще в таких сочетаниях, как «Христос и что-то там». Вот, «любовь к Богу и любовь к чему-то еще». Вот этот союз «и» каким-то странным образом устраняет первую половину фразы. И когда мы говорим: «Евангелие и ...» – это значит, что от Евангелия ничего не остается, и будет только то, что идет после «и». Вот «Евангелие и Предание» – это значит, что Евангелия не будет на первом месте.

Здесь нужно сказать, что на самом деле, конечно, Священное Писание нельзя принимать в отрыве от опыта Церкви. Но нужно различать такую важную вещь: догматическое понимание Писания, действительно, возможно только – применяя эту формулировку – «только через отцов», потому что только полноценный, полный опыт Церкви выявляет то, что порой в Писании бывает скрыто, и это относится именно к догматической, познавательной стороне – то, что мы знаем о Боге.

Но вот с нравственной точки зрения Писание, на мой взгляд, самодостаточно, и если мы рядом с нравственными требованиями, особенно Нового завета, будем ставить что-то еще, то, как правило, эти евангельские требования будут размываться и уже терять свою такую «категорически императивную» функцию.

Поэтому мне кажется, что в деле церковного назидания и в катехизации нужно людям разделять: да, догматическое учение Священного Писания мы воспринимаем через призму опыта Церкви, как оно раскрывалось со временем, с возрастанием культуры мысли, с осмыслением этого опыта духовного.

Что же касается нравственной, то есть непосредственно касающейся каждого из нас, жизни, то здесь Писание непосредственно, оно не требует каких-то посредников.

Что касается аскетического опыта святых отцов, то это уточнение и частная специализация тех или иных сторон нравственной и духовной жизни, которая опять же не должна никак заменять и заслонять Писание.

Прот.А.Степанов: Спасибо, отец Петр. Действительно, вот эта нравственная сторона Евангелия, насколько она является сердцевиной нравственной жизни христианина сегодняшнего? На чем мы можем увидеть, что это проявляется или не проявляется? Есть ли какие-то, так сказать, сюжеты сегодняшней нашей жизни или ближайшего прошлого, которые мы должны были сквозь призму Евангелия увидеть? А мы этого не делаем, или все-таки делаем, как Вам кажется?

Прот.Г.Митрофанов: Я бы прежде всего отреагировал на то, что я сейчас услышал в связи с Вашим вопросом. Вот мы говорим об этой традиционной антиномии «Писание – Предание», которая не есть антиномия, как мы правильно констатировали.

Но на самом-то деле, в том, что я услышал, я не увидел её разрешения. Мне показалось, что мы сейчас пришли опять-таки к мысли о том, что есть Писание, нравственное содержание которого Преданием как-то недооценено или даже, может быть, скорректировано.

Возникает противоречие: Предание предлагает нам один или разнообразные подходы к нравственности христианина, а Евангелие – другой подход.

Есть ли тут какая-то проблема?

На мой взгляд, проблема существует вот в каком смысле, об этом писал отец Георгий Флоровский, такой знаток Предания, каких мало можно найти. Он говорил о том, что в Церкви постепенно сложились наряду с Преданием предания, и вот эти предания, которые часто обосновываются мнениями тех или иных святых отцов, которые на самом деле подчас находились в противоречии друг с другом, и противоречия между которыми отнюдь не всегда получали соборное разрешение; когда мнение одного святого отца предпочиталось мнению другого святого отца и становилось уже как бы мнением Церкви, соборно выраженным.

Так вот, мне кажется, что нужно говорить, что действительно, тому нравственному идеалу, который достаточно прозрачно присутствует в Евангелии, в том самом Евангелии, которое Христос нам не оставил как письменно зафиксированное свое учение, а том, которое Церковь избрала из множества евангелий, тем самым полагая в основу Писания уже свое понимание Предания Церкви. И в Предании Церкви какие-то Евангелия принимались, а какие-то не принимались.

Но вот, к сожалению, исторически сложилось так, что вот этому заключенному в Евангелии, которое Церковь избирала себе в течение нескольких веков, этому нравственному идеалу евангельскому в преданиях отцов стали предлагаться такого рода альтернативы, что мы действительно сейчас уже не можем говорить о том, что существует для всех какая-то очевидная, основанная исключительно на евангельских принципах, христианская мораль.

Это прозвучит дико, странно, мы все живем в ощущении того, что у всех у нас одна христианская мораль, однако весь исторический путь Церкви и современное положение нашей Церкви, в которой мы видим постоянные конфликты, в том числе и в этической сфере, между христианами, заставляет усомниться в этом.

И в постановке вопроса о том, что, собственно, евангельский идеал морали подчас предавался и предается и сегодня забвению, есть доля правды. И вот здесь я бы вспомнил о том искушении Церкви, о котором мы уже не раз говорили.

А искушение заключается в том, что евангельскому идеалу, достаточно ясному, на самом-то деле противопоставляются воспринятые сквозь призму той или иной исторически преходящей общественной идеологии те или иные мнения святых отцов.

И на основе этих мнений, на основе их конкретных, частных суждений выстраивается некая универсальная мораль, которая подчас просто отодвигает на второй план мораль евангельскую.

Скажем, Апостольские послания часто не имеют никакого значения, они просто неведомы. И вот здесь, как мне кажется, возникает проблема, связанная с тем, что, к сожалению, метаисторический нравственный идеал Евангелия оказался в значительной степени оттесненным на второй план суетными, преходящими, обусловленными конкретным культурно-историческим контекстом мнениями тех или иных святых отцов, представителей литургической поэзии, например, иногда ведомых нам, иногда неведомых, которые в общем и целом предлагали некое свое, подчас весьма произвольное толкование евангельских истин. Поэтому – мораль и морали, как Предание и предания.

Прот.А.Степанов: Может быть, для наших слушателей все-таки я бы предложил такой вопрос, может быть, он покажется смешным. Но все-таки – если назвать основные христианские нравственные нормы? Что Евангелие предлагает прежде всего как основу нашей христианской жизни в нравственном, моральном смысле?

Игумен Петр (Мещеринов): Сам Господь говорит, что по тому узнают, что вы Мои ученики, если… – и дальше Евангелие дает один ответ.

У нас же много ответов в церковной жизни существует.

Например, если мы постимся в среду и пятницу, да?

Но так не сказано в Евангелии.

Если мы отвергаем любого чужака, который крестится не так, как мы, а уж, тем более, содержит веру христианскую не так, как мы, да? Нет, так тоже не сказано в Евангелии. А сказано так: по тому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою.

Слово «любовь», конечно, в наше время очень замылено и неправильно понимается, но вот в евангельской трактовке любовь – это то, что Бог принимает на Свой счет. Любовь по отношению к людям, как Сам Христос недвусмысленно говорит, Он принимает на Свой счет, на Себя. Поэтому главная евангельская заповедь, евангельская норма – это любовь. А уже из нее истекает то, как эта любовь проявляется в той или иной конкретной ситуации, так, чтобы эта любовь не была, скажем, вседозволенностью или потаканием греху, но это уже мудрость христианина, которую он имеет от Духа Святого.

Прот.А.Степанов: Итак, любовь – это, собственно, основа христианской нравственности. Поскольку, действительно, то общество, которое застал Иисус Христос, имело другие основы жизни, как и всякое человеческое падшее сообщество на другом строит свои отношения с людьми, с другими обществами и так далее, то вот это было предложение некоторой новой жизни.

Игумен Петр (Мещеринов): Да, при том, что любовь к Богу никак не отделяется от любови к ближнему. Заповедь любви к Богу, конечно, большая, но вторая подобная ей, то есть зиждится на ней, и одной без другой не может быть.

Вот в наше время, например, очень многие предания, о которых сказал отец Георгий, основываются на том, что эта любовь убирается в сторону. И на первый план выставляются какие-то иные вещи – например, стояние в истине.

И даже есть церковные писатели, в частности, есть такой писатель русского зарубежья архиепископ Аверкий (Таушев), который прямо и настаивал на том, что любовь не может быть без истины, а под истиной он понимал безблагодатность сергианской церкви, например, в конкретном историческом контексте.

И подобного рода человеконенавистническая идеология подавалась как истинное Православие, истинное христианство.

Мне кажется, если любовь убирается из поля зрения, как не то, что из нас должно исходить в мир, но как то, к чему мы, по крайней мере, должны стремиться непременно, вот тогда христианство исчезает и остаются падшие стихии мира сего, которые просто прикрываются высокими словами, и это как раз то, что вызывало гнев Христа – единственное, что вызывало Его гнев, – это фарисейство. Эта подмена подлинного смысла Богопочитания и любви к Богу и человеку чем-то иным, под каким бы то ни было предлогом. И до сих пор и всегда это вызывает и будет вызывать гнев Божий.

Продолжение следует