| |
[Oct. 20th, 2008|09:50 pm] |
Философские чтения: Диалог господина и раба ("диалог о пессимизме", "Раб, повинуйся мне!") *
В этом постинге ужасно много буков, но если я его писал 1 день, значит, читать его примерно 1 час - если полностью.
Нужны ли здесь мои философские заметки-выдержки (ниже следует пример такой заметки, следующие философские заметки, будут меньше по объёму)? А то я решил, что пора образовываться в плане изучения философии. Начать решил с начала: на википедии пишут *, культура Двуречья небогата философскими текстами. Выделяют лишь древневавилонский текст: диалог господина и раба ("диалог о пессимизме"), примерно, 10 в. до н.э (другой источник называет 19 в. до н.э.).
Идеи, навскидку, следующие. Дуализм. На примерах: действие или бездействие, аскетизм или гедонизм, ритуальность или атеизм (sic!), инициатива или пассивность, секс или асексуальность, злодейство или благодеяние и т.п. Диалог как жанр сформировался задолго до Платона. Лояльность как функция раба (а его в наши дни надо интерпретировать как азимовского робота). Проблема выбора и равнозначность альтернатив. Налёт скепсиса, иронии. Структура текста: предложение господина - подтверждение раба - обоснование раба, то же для отрицания предложения. Последняя строфа выбивается из этой структуры и неоднозначна: возможно, просто подчёркивается бессмысленность жизни и любых действий, равно как и бездействия; также аллюзия на синдром Хеопса ("Кто столь высок, чтоб достать до неба? Кто столь широк, чтоб объять всю землю?"). Наконец, софистика.
И после беглого изучения интерпретаций. Пофигизм, "всё едино" - в т.ч. жизнь и смерть, релятивизм, в т.ч. эмоциональный. В последнее время, видимо, текст рассматривается как шуточный (напрасно, я считаю). Как опровержение ходящих вавилонских пословиц (возможно, текст составлен исключительно из них). Ассоциации и параллельные тексты: "Иова" (сомнения в культах), Теодицея (форма диалога), Экклезиаст, древнеегипетские «Беседа уставшего жить со своей душой», "Разговор человека с его душой", "Песня арфиста". The Babylonian text Dialog of Pessimism contains similarities to the agonistic thought of the sophists, the Heraclitean doctrine of contrasts, and the dialogs of Plato, as well as a precursor to the maieutic Socratic method developed by Socrates.*. Стоицизм.
Ага, вот вероятная трактовка последней строфы. Если и действие, и бездействие не имеют смысла, то что есть благо? Благо есть смерть (забвение). Из этого не следует, однако, необходимость кого-либо убивать - убийство есть действие, не имеющее смысла. Красивая метафора, по-моему. И, кажется, верная - а внизу показывается, как до этой (равно более глубокой, см. н.) интерпретации не дошли: А. Мень, В. Афанасьева (известный шумеролог) и А. Оппенхейм (тоже чикагский профессор, изучал месопотамов).
Однако, по последней ссылке приведён анализ (рекомендуемый мною к прочтению), который показывает, что не всё так просто. Конспективно, там обсуждаются такие вопросы. Пофигизм, "всё едино". Непротивление злу силой (строфа 5). Социальное и асоциальное. Хаосизм. О краткости земного бытия. Бездушность и равнодушие машины (раба). Последняя строфа: критика параллели со стоицизмом (логика раба не приподымает его над обыденностью), выход из диалога во внутренний монолог и критика. Мысль без желаний, желания без мысли: господин и раб как воля и рассудок - составляющие единого Я. Греческий цикл о Ксанфе и Эзопе. Суицидальность отчаявшегося в поисках осмысленности бытия Разума! Снова отсыл к Экклезиасту. И Пушкину. «Жизнь - хуйня, но жить охота».
Бессмысленность философии и кризис рационального мышления. Подчинённость разума воле.
Довольно вольный, но складный перевод Бродского-Сумеркина (см.н.):
I
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Скорей! Колесницу с конями! Я поеду во дворец!
-- Поезжай во дворец, хозяин. Поезжай во дворец.
Царь будет рад тебя видеть и будет к тебе благосклонен.
-- Нет, раб. Не поеду я во дворец.
-- И не надо, хозяин. Не езди во дворец.
Царь пошлет тебя в дальний поход,
в незнакомый путь, по враждебным горам;
будешь из-за него страдать и мучиться день и ночь.
II
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Принеси воды, омой мне руки: я буду ужинать.
-- Ужинай, хозяин. Ешь свой ужин.
Когда часто ешь, радуется душа. Ужин человека --
ужин его бога, а чистые руки заметит сам Шамаш.
-- Нет, раб. Я не буду ужинать.
-- Не ужинай, хозяин. Не ешь ужин.
Питье и жажда, пища и голод
никогда не расстаются с людьми, не говоря -- друг с другом.
III
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Скорей! Колесницу с конями! Я поеду кататься в поля!
-- Ну конечно, хозяин, езжай. Вольный скиталец
всегда набьет себе брюхо, уличный пес всегда
найдет себе кость, залетная ласточка лучше знает, как вить гнездо,
дикий осел найдет траву в самой сухой пустыне.
-- Нет, раб. Не поеду кататься в поля.
-- И не надо, хозяин. Не стоит.
Участь скитальца решает случай.
Уличный пес теряет зубы. Гнездо
залетной ласточки заливают известкой.
Дикий осел спит на голой земле.
IV
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Я хочу завести семью, нарожать детей.
-- Хорошая мысль, хозяин. Заведи семью, заведи семью.
Дети хранят отцовское имя и повторяют его в поминальных молитвах.
-- Нет, раб. Не заведу я семью, не заведу детей!
-- И не надо, хозяин. Конечно, не надо.
Семья как разбитая дверь, все петли скрипят.
Только один на троих из детей здоров, две трети всегда больны.
-- Так что, заводить семью? -- Нет, не заводи.
Кто заводит семью, расточает отцовский дом.
V
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Я уступлю своим врагам;
на суде я буду молчать перед клеветниками.
-- Верно, хозяин. Верно! Уступи врагам,
молчи перед клеветниками.
-- Нет, раб! Не буду молчать и не уступлю им!
-- Не уступай, мой хозяин, и не молчи!
Даже если ты вовсе не раскроешь рта,
будут враги беспощадно жестоки к тебе, и будет их много.
VI
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Я хочу сотворить злое дело, понял?
-- Сотвори, хозяин. Конечно, сотвори злое дело.
Ибо как же иначе набить себе брюхо?
Как, не творя злого дела, тепло одеться?
-- Нет, раб! Не буду творить злых дел!
-- Злодеев потом убивают или сдирают живьем кожу и ослепляют,
а то -- ослепляют, сдирают живьем кожу и бросают в темницу.
VII
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Я хочу влюбиться в женщину. -- Влюбись, мой хозяин! Влюбись!
Кто влюбляется в женщину, забывает печали и горе.
-- Нет, раб! Не буду влюбляться в женщину!
-- Не влюбляйся, хозяин. Не надо.
Женщина -- это силок, западня, темный капкан.
Женщина -- острый стальной нож по горлу мужскому во тьме.
VIII
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Скорей принеси воды, я омою руки: хочу принести жертву богу.
-- Принеси жертву богу, принеси жертву богу.
Кто приносит жертву богу, наполняет сердце богатством;
он проникается щедростью и раскрывает свой кошелек.
-- Нет, раб. Не буду я приносить жертву.
-- Ты прав, хозяин. Не надо!
Разве приучишь бога ходить за тобой, будто пса!
Он все время требует послушания, обрядов, жертв!
IX
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Я хочу вложить деньги с процентом, я дам денег в долг под процент!
-- Да, вложи деньги с процентом, ссуди деньги под процент!
Кто деньги дает под процент, сохраняет свое и имеет огромную прибыль.
-- Нет, раб! Не буду ссужать и вкладывать тоже не буду!
-- Не ссужай, мой хозяин. Не делай вклада.
В долг давать -- что женщину полюбить; а получать -- что иметь дурных детей:
люди всегда клянут тех, чей хлеб едят.
Они тебя невзлюбят или будут стараться уменьшить прибыль.
X
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Я совершу подвиг на благо страны!
-- Ты молодец, хозяин, ты молодец! Соверши!
Имя свершившего подвиг на благо страны попадет в золотую печать Мардука.
-- Нет, раб! Не буду я подвигов совершать на благо страны.
-- И не надо, хозяин. Не стоит.
Встань и пройдись пешком по древним руинам,
погляди на черепа простолюдинов и знати:
кто из них был злодей, кто -- благодетель?
XI
-- Раб, пойди сюда, послужи мне! -- Да, мой хозяин. Чем?
-- Если все это так, то что есть добро?
-- Это если тебе сломать шею и мне
и бросить обоих в реку -- вот и будет добро!
Кто из людей своим ростом до неба достанет?
Кто широтой обоймет равнины и горы?
-- Ну, раз так, я должен убить тебя, раб. Лучше пусть сперва ты, а я после.
-- Значит, хозяин думает, что сможет прожить без меня целых три дня?
Мои замечания. В десятой строфе в английском переводе говорится о "circle of Marduk", в одном русском - о перстне Мардука, здесь - о золотой печати. Возможно, речь о какой-нибудь цилиндрической вавилонской печати *, на которую за особые заслуги можно было попасть.
Ссылки на полный текст. Сначала нашёл лишь в английском переводе * (a complete translation of the piece based on the Akkadian text, reconstructed especially through the efforts of W.G. LAMBERT, Edition of the text by W.G. Lambert in 1960 in his masterly work "Babylonian Wisdom Literature", pp. 139-140). В конце концов нарыл и русские переводы * * (перевод хуже, кажется, много отсебятины: аналогичный, видимо *, в книге Я открою тебе сокровенное слово: Литература Вавилонии и Ассирии / Пер. с аккад. - М.: "Художественная литература",1981.), "Раб, пойди сюда, послужи мне!" * (перевод Сумеркина перевода Бродского, также оригинальный первод, довольно художественный и связный и не много отклоняющийся от оригинала, рекомендую). Ниже ссылки с частичными переводами.
Далее цитаты текстов, интерпретирующих диалог о пессимизме. Явные ошибки отмечаю в тексте.
Связь с Экклезиастом и египетским текстом *. Среди остатков светской лит-ры вавилонян лит-ый и исторический интерес представляет «Диалог господина и раба о смысле жизни», который проникнут необычайным скептицизмом и пессимизмом. Этот диалог поразительно напоминает Екклезиаст и древнеегипетскую «Беседу уставшего жить со своей душой». Во всех трех произведениях проводится одна и та же мысль о тщетности жизни и всех земных радостей. Целый ряд исторических указаний дает нам возможность отнести это произведение к эпохе первой вавилонской династии [XIX в. до христианской эры], когда центральная власть вавилонского царя уничтожила самостоятельность местных князей. Этот исторический факт нашел свое отражение в пессимистических речах «господина», который является очевидно представителем древней поместной знати, начинавшей постепенно терять свое прежнее экономическое и политическое преобладание в стране.
Кстати, об историческом происхождении поэзии (оттуда же). Поэзия у вавилонян возникла, как и у других народов, из коротеньких рабочих песенок, к-рые служили для ритмического сопровождения той или иной работы. Оттуда же.
Как опровержение вавилонских пословиц. * Разговор господина и раба.
Это довольно оригинальное произведение поздней эпохи дошло до нас в пяти различных копиях от II-I веков до Р.Х.[37] В этом произведении описывается диалог господина со своим рабом на различные темы, например, о дурном поступке:
"Раб, слушай меня!" - "Да, господин мой, слушаю", - "Я хочу совершить дурной поступок", - "Да, господин мой, соверши его! Если ты его не совершишь, то твоя чаша будет пуста. Кто тебе даст что-нибудь, чтобы ты наполнил своё брюхо?" - "Нет, раб, я не совершу дурного поступка". - "Не совершай, господин мой, не совершай, кто совершает дурные поступки, того умерщвляют или с ним обходятся плохо, его пытают или хватают и сажают в тюрьму".[38] Другие темы описываются по той же схеме "утверждения - отрицания" с помощью пословиц, ходивших в то время в Вавилонии.
Некоторые исследователи считают это произведение скорее философским, чем дидактическим,[39] а другие говорят, что "они ведут явно комический разговор... чтобы доказать, что мудрость пословиц ненадёжна".[40]
Прямых параллелей из Ветхого Завета к этому сочинению нет. (ну, прямо-таки нет)
Интерпретация последней строфы. Также о капризности и жадности богов *. X веком до н. э. датируется интересное произведение под названием «Раб, повинуйся мне», пронизанное пессимистическим отношением к жизни и ее превратностям. Оно содержит диалог господина со своим рабом. Скучая от безделья, господин перечисляет самые различные желания, которые он хотел бы исполнить. Раб сначала поддерживает намерения хозяина и высказывает свои доводы в пользу их осуществления. Затем, когда господин отказывается от их реализации, раб всякий раз приводит аргументы относительно того, что все действия человека бесполезны и бессмысленны. Так, если господин поступит на службу к правителю, тот может отправить его в опасный поход; если он отправится в путешествие, то может погибнуть в пути; можно было бы завести семью, но и этого не следует делать, ибо в таком случае дети разорят отца; если заняться ростовщичеством, можно потерять и свое имущество и заслужить черную неблагодарность должников; бессмысленно также приносить жертвы богам, ибо последние капризны и жадны, а взамен за приношения оставляют людей без всякого внимания. Раб внушает господину, что не следует делать добро людям, ибо после смерти и злодеи, и праведники, и знатные, и рабы равны и никто не отличит их друг от друга по черепам. В конце произведения раб убеждает своего пресыщенного жизнью хозяина, что единственное благо заключается в смерти. Тогда господин высказывает желание убить своего раба. Но тот спасается тем, что указывает на неизбежность скорой смерти и самого господина.
Параллели с другими текстами, скептицизм * * * (Источник: "История философии в кратком изложении" Пер. с чеш. И.И. Богута - М.: Мысль, 1991.-590, [1] c. (Библ. серия) ISBN 5-244-00552-9). *
Вопрос "как жить?" в месопотамской литературной традиции встречается
сравнительно часто. На него дается ответ в многочисленных пословицах,
поучениях и советах, которые во многом напоминают изречения греческих "семи
мудрецов". В некоторых сохранившихся памятниках их создатели с сомнением
подходят к вопросу относительно смысла религиозного культа. Примером могут
служить литературные сочинения "Иова" и "Диалог господина с рабом", в
которых заметен отход автора от существовавших религиозных и социальных
установок.
Раб, предстань!-Я здесь, господин мой!
- Поспеши и принеси мне воду, хочу умыть руки, хочу своему богу
принести жертву.- Принес, господин мой, принес!
Человек, приносящий своему богу жертву, спокоен в своем сердце и дает
ссуду под проценты.
- Никогда, раб, я своему богу жертву не принесу
- Не приноси, господин мой, не приноси!
Привыкнет бог ходить за тобою, как пес, и повторять: "Исповедуй мой
культ!", "Не посоветуешься ли со своим богом?" и постоянно чего-то хотеть
(от тебя).
Скептицизм человека Месопотамии, касающийся возможностей его познания,
в условиях древнего Ближнего Востока не был чем-то исключительным. Для
сравнения можно привести египетские литературные сочинения Среднего царства
"Разговор человека с его душой" и "Песня арфиста". Здесь также проявляются
сомнения относительно религиозного культа и загробной жизни.
Релятивизм. Мень о "неисцелимом" пессимизме - воспринял текст слишком буквально, надо же... *. Мысль о тщете всех человеческих дел никогда не оставляла философов и поэтов Сеннаара. Она нашла яркое воплощение в «Беседе господина и раба», написанной примерно столетие спустя после Гильгамеша212.
В этом диалоге царит дух релятивизма, доходящего до желчной циничности. Нет ничего прочного и ценного. Все двойственно и обманчиво. Господин мечтает о царских милостях, о женской ласке, о пирах, об охоте; его настроения переменчивы: то он хочет поднять восстание, то желает гордым молчанием ответить на обвинения врага, то подумывает о необходимости жертв и служения на благо людей. Раб послушно поддакивает и расписывает все радости, которые ждут его. Но стоит господину хоть немного поколебаться, как он говорит противоположное тому, что говорил минуту назад. Оказывается, все мечты господина ничего не стоят: Царское благоволение непостоянно, женская любовь — ловушка, безумие — надеяться на успех восстания, и глупо рассчитывать на благодарность людей. Нет особого смысла и в благочестии: ведь человек не в состоянии заставить бога служить себе «подобно собаке». И добро, и зло — мимолетны. «Поднимись на холмы разрушенных городов, — говорит раб, — пройдись по развалинам древности и посмотри на черепа людей, живших раньше и после: кто из них был владыкой зла и кто из них был владыкой добра?
— Что же теперь хорошо? — печально спрашивает господин.
— Сломать мою шею и твою и кинуть в реку — это хорошо, — отвечает раб.
Таков был итог великой древней культуры, которая, несмотря на все свои технические завоевания, не могла примириться ни с жизнью, ни со смертью и пришла к глубокому неисцелимому пессимизму.
Немного об истории текста. Комментарий к нему, только оторванный от самого перевода * *. Разговор господина с рабом
На русском языке в стихотворном переводе публикуется впервые. Прозаический перевод см.: Струве В.В. // «Раб, повинуйся мне!» // Религия и общество. — Л., 1926. — С. 41—59
Это произведение в современной науке называется также «Диалог о пессимизме». Оно дошло до нас в пяти более или менее поврежденных списках из Ассирии и Вавилонии. Старейший из списков датируется VII в. до н.э., наиболее поздний — селевкидским периодом (IV—II вв. до н.э.). Сам текст относится, предположительно, к X в. до н.э. «Диалог» был в древности весьма популярен и имел хождение в нескольких вариантах. Контаминация вариантов и привела, видимо, к путанице в IV—V строфах. В предлагаемом переводе впервые сделана попытка дать предположительную реконструкцию этих строф. Наш перевод отличается от предшествующих также и в ряде других мест.
О капризном боге. VIII. Вместо того чтобы поесть самому (II), Господин решает покормить бога, т. е. принести ему жертву. Раб объясняет, что и это бессмысленно, ибо бог капризен и требования его бесконечны. (Букв.: «...То он требует от тебя обрядов, то говорит: „Не задавай вопросов своему богу!», то требует чего-либо еще».)
О парафразе на Гильгамеша (там же). X. Отказавшись от намерения учинить злодейство (VI), Господин хочет сделать доброе дело. Строка 76 — иронический парафраз строки из поэмы «О все видавшем>> (табл. I,I,16): «Поднимись и пройди по стенам Урука...»
Связь 11 строфы с предшествующими произведениями (там же). XI. Здесь формулируется конечный вывод о бессмысленности любых поступков и самой жизни. Строки 83-84 — цитата (в аккадском переводе) из шумерской поэмы «Жрец к Горе бессмертного...», одной из многих предшественников аккадского эпоса о Гильгамеше (20-29). Там эти слова служат обоснованием героического идеала, здесь — решающим доводом для отвержения жизни: раз нельзя получить все, не надо ничего.
Пять версий, предтеча Экклезиаста, список примеров дуальности. Последнюю строфу автор не осилил... о, так это В. Афанасьева - известный шумеролог, странно *. Еще более любопытен другой диалог - «Разговор господина и раба», иначе известный под названием «Советы мудрости», или «Пессимистический диалог». Разговор происходит между господином и его слугой. Господин приказывает, а раб готов беспрекословно повиноваться противоречивым желаниям своего господина:
................. (сокращённый плохой перевод)
Таким же образом обсуждаются охота, женитьба, судебные тяжбы, восстание против власти, любовь, религия, накопительство и, наконец, благотворительность.
Хотя конец диалога не вполне ясен: ...
Часть исследователей видят в нем одного из предтеч библейского «Екклезиаста». Неясно и когда создан этот памятник, так как до нас дошло пять его разновременных копий, часть которых относится уже к селевкидскому времени (III - II вв. до н. э.). Вероятнее всего, однако, что оригинал диалога восходит к концу II - началу I тыс. до н. э.
О лояльности раба *. Из литературы Древнего Востока известен пример, иллюстрирующий факт лояльности раба к своему господину и повелителю. Эти сюжеты собраны в отдельную тему: «Раб, повинуйся мне…»
– Раб, повинуйся мне!
– Повинуюсь…
– Вот, надумал я жениться, что скажешь?
– Хорошее дело, господин. Красавица жена, заботливая хозяйка, детям нежная мать…
Спустя несколько секунд:
– Все, раб, передумал я жениться. Что скажешь?
– И то правда, мой повелитель. Еще не известно, кого введешь в свой дом: лентяйку или блудницу. А дети родятся кривые и рябые…
Отсыл к "Теодицее" и "Ниппурскому бедняку". Мудрость пословиц ненадёжна. Как социальная критика (хаха), о смышлённости раба * * Автор - А. Лео Оппенхейм, Чикаго. Поскольку ''Теодицея'' написана в форме диалога, можно упомянуть еще один сходный текст, называемый ''Диалог о пессимизме''. В нем выведены господин и слуга. Они ведут явно комический разговор. Господин приказывает слуге то одно, то другое.
Последний отвечает поговорками, чтобы доказать мудрость желаний хозяина. Когда же господин, внезапно поменяв решения, отменяет приказы, слуга тут же находит другие поговорки, подкрепляющие новые распоряжения хозяина. Все это делается не только для того, чтобы развлечь читателя, но, по-видимому, и для того, чтобы доказать, что мудрость пословиц ненадежна. Чтобы оживить рассказ, слуга изображался гораздо более смышленым, чем хозяин, которого он терпеливо пытается умиротворить и умилостивить . Слуге предоставлено и последнее слово - проклятие господину, который угрожал убить несчастного: ''[Я желаю] тогда, чтобы мой господин пережил меня только на три дня!'' Так слуга спасает себя и ставит в тупик господина. (неверный перевод и опять непонимание последней строфы)
Подобный пример скрытой социальной критики можно обнаружить и в другом литературном произведении - рассказе о плуте, известном под названием ''Ниппурский бедняк''
Довольно глубокий анализ, выстроенный в цепочку отрицаний, жаль, нету ссылок на источник (и не гуглится). Пофигизм, "всё едино". Непротивление злу силой (строфа 5). Социальное и асоциальное. Хаосизм. О краткости земного бытия. Бездушность и равнодушие машины (раба). Последняя строфа: критика параллели со стоицизмом (логика раба не приподымает его над обыденностью), выход из диалога во внутренний монолог и критика. Мысль без желаний, желания без мысли: господин и раб как воля и рассудок - составляющие единого Я. Греческий цикл о Ксанфе и Эзопе. Суицидальность отчаявшегося в поисках осмысленности бытия Разума! Снова отсыл к Экклезиасту. И Пушкину. *
... (текст довольно длинный, цитирую выборочно, но стоит прочитать полностью)
Именно этот финал создает известные трудности с интерпретацией. Вывод раба: единственное благо в том, чтобы нас настигла смерть, - по сути дела, завуалированный призыв к самоубийству – кажется всем исследователям вполне закономерным заключением по нарисованной им ранее картине всеобщего хаоса, где нет никаких четких правил, ни один выбор по последствиям не оказывается лучше другого, и нельзя выработать выигрышной жизненной стратегии. «Благо», как видно, ассоциируется с определенностью; и поскольку единственной определенностью, единственно надежным и прочным результатом, единственным исходом, в котором можно быть уверенным, в таком мире является смерть, то она, на фоне лишенной определенности и предсказуемости жизни, и оказывается единственно верным благом. Практически общепринято, что именно с этим выводом автор «Диалога» солидаризируется сам и призывает солидаризироваться читателя; поэтому «Диалог» и описывается как безнадежный и пессимистический. Ответный гнев господина и угроза убить раба вполне объяснимы тем, что раб посмел призывать смерть на головы их обоих. Но какой смысл носит последняя реплика раба? Почему господин переживет его не больше чем на три дня? В какой связи последние две реплики диалога находятся со всем предыдущим развитием темы - ведь оно как будто было завершено выводом раба о тщетности всех жизненных путей и смерти как единственно верном благе, а заключительная угроза господина и ответ раба – всего лишь довесок, ничего к этому выводу не прибавляющий? Почему именно этому довеску доверено заключать «Диалог», причем угроза господина задает его финал, а загадочная реплика раба касательно трех дней венчает весь текст? (да просто у господина единственный раб, хозяин отвык от труда, или ему это не под стать кастово, и сдохнет от голода)
...Прежде всего, как хорошо известно по самым разным источникам – от шумерских пословиц и «Эпоса о Гильгамеше» до античной легенды об ассирийском царе Сарданапале, оставившем якобы надпись: «Ешь, пей, веселись, ибо все остальное не стоит щелчка» (Strabo. XIV.5.9) – месопотамская культура всегда исходила из того, что человеческий удел скуден, во многом горек, мало предсказуем и в конечном счете безнадежен, - но это приводило ее отнюдь не к тому выводу, что лучше умереть, чем вести такую жизнь, а к прямо противоположному выбору - тем крепче надо держаться за житейские радости, остающиеся все же доступными человеку, тем упорнее надо стремиться к их получению /5/.
...Ответить на все эти вопросы нам позволяет решительный шаг, сделанный недавно в интерпретации «Диалога» петербургским востоковедом В.В. Емельяновым. Он обратил внимание на то, что из двух собеседников «Диалога» один лишь желает (причем самых разных вещей), но не мыслит, а второй мыслит, но не желает. Господин ни разу не высказывает ни согласия с рабом, ни возражения ему; он способен только декларировать те или иные воления, причем в пределах каждого пассажа мечется от одного намерения к прямо противоположному; при этом он сам неспособен сообразить, к чему приведет каждое из этих намерений, и эти последствия всякий раз объясняет ему раб. При этом желания господина покрывают, пожалуй, весь спектр человеческих желаний и потребностей. В свою очередь, раб владеет пониманием причинно-следственных связей, подробно излагает последствия любого поступка, но сам не хочет ничего...
...подструктуры человеческой личности, главным идентифицирующим и целеполагающим компонентом которой по праву остается все-таки Господин – желающее «Я»!
Возглас «Шею твою и шею мою сломать бы, в реку бы бросить - вот что благо!» перестает быть реакцией экзистенциального отчаяния человека как такового, выражающей авторский взгляд, а становится бунтом подчиненного разума, впадающего в отчаяние при виде того, что однозначно разумной стратегии поведения выработать в принципе нельзя, что мир не поддается тотальному рациональному упорядочиванию в духе ожиданий европейской философии Просвещения XVIII в. Самоубийством здесь готов покончить отнюдь не сам человек, а лишь его слуга-разум, отчаявшийся до конца охватить и проникнуть все в мире (отсюда и следующая же фраза «Кто столь высок, чтоб достать до неба? Кто столь широк, чтоб объять всю землю?»), и готовый при виде ограниченных возможностей рационального постижения, в сознании своего неискоренимого несовершенства, отказаться от своего собственного существования и призвать к самоубийству самого человека (Господина, желающее «Я»)... для разума, предназначенного именно для разрешения таких загадок, невозможность этого означает невозможностьисполнить само свое предназначение; и смерть, коль скоро она оказывается единственной настоящей определенностью, единственным точно предсказуемым результатом / следствием любой жизни, оказывается тем самым и наиболее привлекательным явлением для разума как инструмента построения причинно-следственных связей). Все это - очень достоверное психологически изображение кризиса рационального сознания, терзающегося своей принципиальной несоизмеримостью с реальностью, невозможностью ее до конца познать и исчерпать, и готового от этих терзаний сбежать из реальности вовсе – то есть уйти из жизни, о чем и заявляет Раб-рассудок в стк.81-82. Такие кризисы – самое обычное явление в рамках любой культуры, не пытающейся опираться на веру в абсолюты (к числу таких культур относятся и современная, и месопотамская).
...
4) Но, наконец, в итоге констатируется, что без разума тоже не проживешь, и следовательно, надо терпеть «печаль от мудрости» как наименьшее зло (§ XI, 86). Характерно, что в этой, заключительной фразе “Диалога” раб-рассудок возвращается к той же самой линии поведения, которой придерживался до конца § X – аргументирует от житейских интересов господина. Очевидно, это и есть нормальная, с точки зрения автора, ситуация, и имено поэтому возвращение к ней венчает и завершает “Диалог”. _Против_ житейских интересов Господина раб-рассудок выступает всего один раз – как раз в призыве к смерти – причем это единственный раз, когда он вообще высказывает собственное намерение, а не комментирует господское. Примечательно, что делает он это отнюдь не по собственной инициативе – на такое “своеволие” его вызвал сам господин, вопросив его “что же тогда благо?”До этого господин не задавал никаких вопросов, то есть ни разу не предоставлял формулировку целей своего существования рабу, а формулировал эти цели сам. К этой линии он затем и возвращается в своей последней реплике в “Диалоге” (§ XI, 85) – здесь он вновь императивно заявляет о своем намерении.
Как и в случае с рабом, тем самым к концу «Диалога» восстанавливается нормативный для автора характер отношений «я»-господина с рабом-рассудком (изначально задаваемый уже тем, кто по тексту господин, а кто раб).
...
Итак, основной урок финальной части «Диалога» таков: базовые цели и смысл существования человека должно определять само его желающее «Я» (природный господин); если оно вдруг само отказывается от этого господства и предоставляет формулировку целей разуму – то последний, столкнувшись с невозможностью самостоятельного чисто рационального (единственно выигрышного) целеположения, ответит отчаянием и призывом к небытию; разум – подчиненная структура, и ему следует доверять определение не базовых целей, а только лишь средств. Отойдя на миг от этого принципа в § XI, человек немедленно столкнулся с тем, что получивший полномочия “не по чину” (=полномочия целеопределения) разум тут же предложил ему смерть, и после короткого “перетягивания каната” стороны вернулись к нормальному – исходному положению дел: без разума обойтись нельзя и не нужно, но он - структура подчиненная. Диалог же в целом говорит читателю попросту: “во многой мудрости много печали, головой весь мир не охватишь, но жить-то надо, а значит, надо жить с головой». Это и впрямь урок, вписывающийся в трезвую до горечи, но гедонистическую культурную парадигму Месопотамии и способный обеспечить «Диалогу» ту популярность в рамках указанной парадигмы, какой он пользовался на деле /9/.
Замечу, что интерпретация Емельянова показывает, что в Двуречье философия (с разделением Воли и Рацио) уже была. И одновременно, объясняет, почему её (развитой) там не было.
Ну, и напоследок, такие рассуждения одолели меня. Если заниматься философией бессмысленно (кризис рационального мышления), то зачем же я потратил целый день сегодня на разбор ста строчек месопотамского текста?
А мне понравилось, уж несколько раз получил инсайты по ходу дела. Интересен сам процесс: сначала я потоптался по собственным ассоциациям, большая часть которых оказалась под конец неточной или просто неверной. Потом излазил тексты с трактовками и критикой, пока наконец не вышел на глубокий анализ, и в очередной раз поразился. Насколько, оказывается, были мудры древние - не менее умны, чем сейчас. А они ведь, минимум, 4 тысячи лет назад нащупали и кризис рационального метода и дихотомию животного (воли) и разумного (рацио) в человеке.
Закодировали метафорично, - и песня прошла сквозь тысячетелетие (как минимум, одно, пока таблички не были погребены). Какой-нибудь шумер там 5 тысяч лет назад тесал камни и монотонно распевал этот трактат о желаниях человека и подчинённости разумного воле, - и другим это определённо нравилось (раз они слушали, повторяли, выбили на табличках) - значит многие проникали в саму суть этого текста! Вряд ли этим понимающим был тот самый каменотёс, но ведь есть подтверждения тому, что это тождественно понимали многие "великие".
Пушкин:
Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:
Когда б оставили меня
На воле, как бы резво я
Пустился в темный лес!
Я пел бы в пламенном бреду,
Я забывался бы в чаду
Нестройных, чудных грез.
И я б заслушивался волн,
И я глядел бы, счастья полн,
В пустые небеса;
И силен, волен был бы я,
Как вихорь, роющий поля,
Ломающий леса.
Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут.
А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров —
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, да звон оков.
Омар Хайям, уже выразился лаконичнее (вино здесь - символ мирских радостей, трезвость олицетворяет разумность):
Когда я трезв, наслаждение от меня скрыто,
когда я пьян, слабеет мой разум.
Есть состояние между опьянением и трезвостью -
я раб этого [состояния], ибо это и есть жизнь!
Здесь можно заметить интересное: размер написанного, выражающего ту же идею, уменьшается с удалением в глубины веков. Текст с трактовкой Емельянова по ссылке выше, Пушкин, Омар Хайям, наконец Экклезиаст - с его "во многой мудрости многия печали". Тут я поразился снова, вспомнив слова Дугина о том, что поняв одну запятую в Библии... (и т.д.) - это и есть пример той самой запятой. (Появляются размышления о письменности как необходимом условии возникновения науки - см. наука или метафора - но об этом в другой раз)
Более того, в моей памяти всплыло потрясающее: я ведь уже дополнил год назад Экклезиастову фразу до сегодняшней логики (а тогда я её не понимал на уровне сознания): был мини-постинг, в котором я написал: "Познание множит скорбь. Но я презираю тех, кто не тянется к знанию." Конечно, "презираю" - это сильное слово, безумцев нельзя презирать, их можно только жалеть (просто я тогда делал вид, что исповедую насилие).
Возникает вопрос, а откуда у нас это знание, идущее изнутри?
Лирическое отступление. В бытность мою студентом, я часто задавал всяческие вопросы преподавателю философии. Но в определённый момент резко прекратил это делать, заявив ему, что ответы на все вопросы находятся внутри. Тогда я, конечно, не понимал того, что сказал и даже жалел умозрительно. Но теперь вот понятно.
Понятно также, зачем стоит заниматься философией. Кризис рационального мышления имеет место быть, но разве так уж он страшен? Согласно этому постингу, невозможно создание полного отражения мира в человеке и использование его во благо - решение задачи синтеза (управления, стратегий), говоря научным языком. Но создание упрощённого рационального отражения окружающего и даже внутреннего мира, тем не менее, возможно, и иногда даёт ответы на многие волнующие вопросы.
Мне кажется, вопрос о внедрённом в человека знании важен и интересен. Здесь, на ЛЖР, например, деятельность ![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif) lankar и 666 может быть объяснена с этих позиций. Многие их метафоры, я чувствую, правомерны и точны, несмотря на то, что они не смогут их сформулировать "во многих словах", более точно или переложить на другой язык. В определённой мере такая мудрость, идущая "от живота", чревовещание имеет смысл. Наверное, вопрос о постоянном "переоткрытии" и постоянном росте размера текста для тождественного знания может быть объяснена отчасти с позиций лингвистической философии. Действительно, может ли неандерталец высказать своим языком ту или иную философскую метафору так, чтобы последователи смогли её отличить от описания окружающего его примитивного материального мира? А язык ведь развивается с развитием человечества.
P.S. Ограничение на размер текста в постинге, оказы |
|
|
