Раймонд Крумгольд - Между Сциллой и Харибдой

Первый гей парад в своей жизни я увидел в 2005 году. Это было в Риге, насколько я помню, тогда пытались провести первый латвийский “гей-прайд”. Все сторонники традиционного общества решили выйти на улицы и остановить его. В нашей политической организации тоже хватало сторонников традиционных ценностей, но мы отказались от неофициального предложения поучаствовать в разгоне. Это была не наша война.

Тем не менее, в момент проведения гей-парада я оказался на месте. Вместе с большой группой товарищей, но без политических целей. Не хочу, через столько лет, вдаваться в ненужные подробности, скажу только, что была пара личных вопросов к нескольким представителям славного движения скинхедов, а бритые всем составом собирались защищать норму от извращения. Так что был реальный шанс встретить интересующих нас персонажей и задать эту пару вопросов в рамках конструктивного и миролюбивого диалога.

Нужных нам арийских воинов мы тогда не встретили, хотя их друзья были на месте. Зато я лично пережил в тот день момент истины, самое натуральное озарение. Я посмотрел на гей-парад. И это было омерзительное зрелище.

Тысячи человек собрались для агрессивной агитации своих сексуальных предпочтений. В руках они держали порнографические плакаты с стилизованным изображением мужского полового органа проникающего в анус. ЛГБТ среди них не было. Вдалеке, под охраной полиции, мелькали безобидно выглядящие фрики. Но подойти к ним поближе было невозможно, всё заполнила другая толпа. Совершенно не похожая на толпы , выходившие на действительно важные политические мероприятия, вроде защиты русских школ. Там были: заранее пьяные пацаны с окраин, сектанты протестантского толка, с пустыми глазами и нацисты, как русские, так и латышские. Сводный отряд разнообразных маргиналов изображал из себя моральное большинство. С того момента я не могу всерьёз относиться к борцам с гей парадами. Поскольку сразу вспоминаю этот стрейт-парад гордости за неприкосновенность своей задницы. С трениками вместо перьев.

Здесь я должен сделать признание, я не либерал. То, что я не являюсь гомофобом не делает меня гомофобофобом, люди имеют право на собственное мнение. Я вполне сочувственно отношусь к борьбе любого меньшинства за свои права, но считаю её политически второстепенной и не приоритетной на фоне действительно важных задач. Моё нейтральное отношение к чужой гомосексуальности основано на том, что определённый процент моих любимых писателей, поэтов, музыкантов и философов гомосексуальны, и я просто привык считать это незначительной особенностью личности, которая, сама по себе, не делает человека ни лучше, ни хуже. При этом все столкновения с гомосексуалистами в реальности оказывали скорее негативное впечатление. В моём родном латгальском городе, абсолютно традиционном внешне, имелась целая группа достаточно влиятельных геев, включая бизнесменов, чиновников, журналистов и медиа-персон. Я про это узнал благодаря дико смешной истории. Меня, в 2001 году, внезапно попытался соблазнить один журналист городского издания. Он брал интервью, напился пива в процессе, и, фигурально выражаясь, распустил хвост, рассказывая о гомосексуальном фашизме, истинной элите и жалком быдле, в моём лице, не желающем присоединиться к новой аристократии во имя Жене, Мисимы и Ярослава Могутина. Когда я стал расспрашивать знакомых на тему “что это было”, то выяснил, что всем кому надо, про эту элиту известно, и никто на это не обращает особого внимания. Зато в городе нет ни одного гей-бара и гей парад там в принципе невозможно провести.

Ещё более неприятная история произошла, если мне не изменяет память, в 2003-ем. Тогда, на городских форумах, неизвестно откуда всплыла ссылка на западный гей-порносайт, посвящённый красотам восточной Европы. К всеобщему удивлению, часть красот оказалась молодыми жителями города, наглядно демонстрировавшими на камеру, на что можно пойти ради сравнительно лёгких денег. Причём знакомые мне лично лица ну никак не подпадали под определение “творческая интеллигенция”. Даже наоборот, там был по крайней мере один классический гопник.

Обе эти истории убеждали в полной абсурдности идеи защищать права вышеописанных личностей. Судя по всем признакам они уже комфортно устроились в тени традиционного общества и вовсе не стремятся к публичности в западном духе. О том, что происходило собственно в Европе, я не знал и не интересовался, вполне доверяя теории о “закате” этой самой Европы.

Первые реальные сомнения в том, что Европа куда-то закатывается, у меня возникли при первой действительно долгой поездке в Англию.

Это был 2008-ой. Моя любимая жена поехала в Бирмингем на курсы, и я взял отпуск чтобы поехать с ней. Перед отправкой на север Англии мы решили потратить день на изучение Лондона. И, на пути к Национальной Галерее, вдруг обнаружили огромную толпу под хорошо узнаваемыми флагами, двигавшуюся в сторону Трафальгарской Площади. То есть в одном направлении с нами. Вот так, совершенно случайно, я посмотрел внимательно на навязывание содомских ценностей моральному большинству.
Людей было много. Фриков, как ни странно, сравнительно мало. Я увидел только одного типа, чья одежда состояла из трусов и крыльев. Хотя спереди колонны явно шли и другие подобные феи, но большую часть колонны составляли совершенно обычные по виду люди. Что меня тогда покоробило, так это флаги. Оказалось, что гей-община Великобритании взяла себе собственный флаг, отдельный от радуги. Это британский имперский флаг, все цвета которого заменены на оттенки розового. Видеть этот креатив на фоне зданий викторианской эпохи и памятников героям первой и второй мировых войн мне лично было реально неприятно.

Но я при этом понимал, что гость тут - я, и не моё дело им указывать.В остальном, у меня претензий к ним не возникло. То, что я увидел было совсем не похоже на описание правых публицистов. Это был карнавал, в вполне традиционном смысле этого слова.
Разумеется, в эстетическом смысле, это было совершенно пустое зрелище. Особенно по сравнению с Национальной Галереей, переполненной вариантами изображения Святого Себастьяна и картинами великих художников прошлого, включая самого Да Винчи. Между прочим, тоже гомосексуалиста. Это был сильнейший контраст, выйти из музея и увидеть Трафальгарскую Площадь, заполненную толпой, прыгающей под выступление модной тогда поп певички, как раз певшей свой главный хит про желание стать панком.

Но главное впечатление оказали не ЛГБТ, а их противники. Их не было. Я был полностью уверен в том, что гей-парад - это такой марш по враждебной территории, который возможен только с сильной охраной. Но присутствие полиции было чисто символическим. Их никто не охранял, но на них никто и не нападал. Максимум отрицания, который я заметил, были недовольные гримасы у пары прохожих ближневосточного происхождения. Это означало только одно, мои представления о гей движении как “революции сверху” как минимум не точны.

Ситуация в США была в этом плане ещё хуже, гомосексуальное поведение могло привести не только в тюрьму, но и в психиатрическую больницу, где пациентов радостно ждали электрошок, кастрация и лоботомия. Про лечение электрошоком есть отличная песня Лу Рида Kill Your Sons, основанная на его собственном опыте подростка в шестидесятые, спасаемого родителями от бисексуальности. В эти мрачные годы правозащитное гей движение отличалось крайней респектабельностью. Люди в пикетах стояли в костюмах и с галстуками, пытаясь доказать, что они нормальные, только с собственными сексуальными пристрастиями. Всё изменилось в 1969. Стоунволл. Рядовой рейд в маргинальный гей-бар внезапно перерастает в массовые беспорядки и столкновения трансвеститов с полицией. Это событие навсегда меняет тактику движения, геи привыкают к открытой конфронтации. Первая годовщина бунтов празднуется в 1970 первыми гей парадами. И мир становится другим. Если подумать логично, тактика гей движения на Западе идеальна для общества с отмирающей религиозностью, где отрицание чужого связанно с его непривычностью. Как оказалось, достаточно несколько десятилетий махать радужным флагом для того, чтобы к нему привыкли и перестали обращать на него внимание. А нейтральное отношение, как все понимают, это первый шаг к ужасной гомосексуальной диктатуре.

Через год после вышеописанной поездки латвийская экономика рухнула. Я потерял работу, фирма жены тоже ушла в минус, заработанного хватало только на оплату офиса. Когда на счету осталась последняя тысяча, мы купили билеты из страны в один конец. Примерно месяц нас мотало по всему острову, пока наконец мы не осели в маленьком городке на южном побережье. В двадцати минутах езды на поезде от нового дома оказался большой город под названием Брайтон. Оживший кошмар традиционалиста. Содом и Гоморра современной Англии, город с крупнейшим на острове гей-сообществом. Подобное соседство моментально позволило почувствовать себя угнетённым сексуальным меньшинством. Когда мы искали съёмную комнату на первое время, вдруг оказалось, что большинство комнат сдаётся либо одиноким мужчинам и женщинам (предпочтительно второе) либо гомосексуальным парам. Как оказалось, гетеросексуальные мужчины считаются неряшливыми. Типичный негативный стереотип и связанная с ним дискриминация, прямо как по учебнику. С другой стороны, комнату мы нашли быстро, и это было вообще единственным случаем “дискриминации гетеросексуалов”, который я видел за всё время жизни на загнивающем Западе.

Когда мы немного освоились на новом месте, то начали изучать соседние города. И начали именно с Брайтона. Дождались выходного у всей семьи. Сели на поезд. Уже по дороге стало заметно, что на каждой станции заходят весёлые люди в странных одеждах. Когда мы вышли на конечной станции, то первым увиденным жителем Брайтона оказалась девушка в карнавальном костюме робота, сделанного из картонных коробок. Рядом с ней стояла троица немолодых скинхедов в полной униформе. Бомберы, ботинки Doctor Martens и белые шнурки. Угрозы, при этом, они явно не представляли. И дело тут не только в том, что это палево демонстрировалось прямо посредине типичной для Англии разноцветной толпы. Просто на лицах грозных арийских воинов было навешано такое количество пирсинга, что в бою они были бы явно беспомощны. Особенно впечатляюще выглядел скинхэд с огромной металлической штукой в носу. Она весила, судя по виду, как минимум полкило, заканчивалась острыми краями и вызвала бы приступ зависти у любого вождя африканского племени из анекдотов. В случае агрессии с его стороны было бы достаточно вырвать этот артефакт вместе с носом и добить им же по голове. Разгадка столь странного зрелища оказалась проста. Как только мы вышли на улицу, то увидели плакаты, приветствующие участников гей-парада. Так я и увидел третий гей парад в своей жизни. Снова случайно.

Если лондонский гей парад, при всех своих масштабах, всё же оставался парадом, то в Брайтоне парадом стал, буквально, весь город. Радужные флаги на домах, вечеринки во дворах, толпы людей как в карнавальных, так и в обычных костюмах, движущиеся во всех направлениях. Увеличившись до такого масштаба гей-парад превратился просто в массовый праздник с определённой спецификой. Но не было ни оргий на публике, ни агрессии в адресс гетеросексуалов, ни агрессии со стороны гетеросексуалов. Люди просто праздновали очередную годовщину Стоунволлских бунтов, причём было невозможно понять, кто из них стрейт, а кто - гей.
После такого знакомства с городом я долго удивлялся тому, что в обычные дни Брайтон вовсе не похож на экранизацию соответствующей главы книги Бытия. Обычный курортный город. Богемный, студенческий, но ничем принципиальным не отличающийся от остальной Англии. Ответом на загадку стала статистика. Брайтон считается наиболее благоприятным для проживания гомосексуалистов, но доля однополых «гражданских партнёрств» достигает в нём рекордной для Англии цифры в 3.1%, что составляет 2,346 человек, живущих однополыми семьями . То, что большинство населения города положительно относится к гомосексуалистам вовсе не означает того, что большинство населения является гомосексуалистами. Стандартная цифра гомосексуальной популяции в любом человеческом обществе остаётся очень небольшой, в опросе 2011 года только 1.1% опрошенных британцев, то есть примерно 545,000, определили себя как геи или лесбиянки. Ещё 0.4%, или 220,000 , оказались бисексуалами, 0.3 % процента ответили «другое», 3.6 % сказали, что они не знают, и 0.6 % отказались отвечать. И пока нет никаких признаков того, что либерализация массового сознания в западных странах как либо влияет на вышеприведённую цифру.

Если спокойно посмотреть на так называемую “западную гей пропаганду”, то она больше похожа не на прославление собственной сексуальной ориентации, а на попытку приручить с детства к мысли, что люди бывают и гомосексуальны и не нужно их за это бить. По крайней мере, я лично видел только такую пропаганду. Может быть я не прав, и некие политические силы действительно начали долгосрочный проект по изменению природы человека, но реальность данная мне в ощущениях говорит о том, что имеющиеся на данный момент действия скорее направленны не на гипотетическое кастрирование гетеросексуального большинства, а на предотвращение повторения прошлых кастраций гомосексуального меньшинства. Нужно заметить, что большая часть этих действий имеют явно символическое значение. Я имею в виду борьбу за снижение возраста согласия, за однополые браки и, самое спорное, за право усыновления/удочерения. Добившись по нашим понятиям реального равноправия они пытаются сделать так, что бы и юридическое равноправие оказалось закреплено законом. Если возраст согласия у гетеросексуалов - 16 лет, то возраст согласия у гомосексуалистов в 21 год воспринимался ими как нарушение их прав. Именно эта логика и привела нас к самому спорному пункту, пункту о усыновлении. Я сам склоняюсь к тому, что это огромная ошибка и риск для детей, но я понимаю логику сторонников усыновления.

Самое главное - современная ситуация на западе сформировалась естественно, долгим эволюционным путём. С 1988 по 2003 в Великобритании действовала «статья 28», крайне похожая на закон, принятый сейчас в России, поскольку тоже запрещала информирование детей о существовании гомосексуализма. Впрочем, на практике этот закон не привёл ни к чему, кроме долгой компании протеста, его даже ни разу не применили на практике, если не считать единичную попытку христианских фундаменталистов подать в суд на власти самоуправления Глазго за поддержку благотворительной организации помогающей больным СПИДом. Были и попытки уголовного преследования гомосексуалистов, начиная от дела «Болтонской Семёрки» и заканчивая невероятной историю с попыткой криминализацией пирсинга (на тот момент модного в садо-мазохистских гей кругах Великобритании) как сознательного нанесения увечий. Ещё в девяностые на острове действовали откровенно экстремистские ЛГБТ организации вроде легендарных OutRage!, на фоне которых вся российская ЛГБТ правозащита выглядит детским садом. Они срывали богослужения, довели (скорее всего) до сердечного приступа одного депутата парламента и ухитрились заработать репутацию антисемитов и расистов. И всё это как результат атак на гомофобов и гомофобию. С ними, кстати, сотрудничал перед смертью мой любимый английский режиссёр Дерек Джармен. Прошло двадцать лет, и в последних опросах британцы показывают огромную поддержку правам ЛГБТ. В 2007 девяносто процентов респондентов согласились с тем, что дискриминация по признаку сексуальной ориентации должна быть запрещена по закону. С однополыми браками ещё интереснее, на 2012 год 43% опрошенных поддерживали однополые браки, 32% выступали за гражданское партнёрство и только 16% выступили категорически против. В 2013 году процент поддерживающих однополые браки оказался ещё выше, 54% высказались за. Причём 58% из тех, кто считает вопрос однополых браков важным аспектом при выборе за кого голосовать, предпочли бы проголосовать за партию, поддерживающую такие браки. Не удивительно, что закон в итоге приняли Консерваторы, от таких цифр кто угодно задумается. Для тех, кто не доверяет опросам, укажу на простой косвенный факт: британцы бунтовать любят и умеют, любое непопулярное решение правительства встречает тут сильный отпор. Но когда Консерваторы ввели закон о гомосексуальных браках, Палата Лордов его одобрила и Королева подписала - на улицы никто не вышел. Я не знаю, что происходило во Франции, хотя тот факт, что пункт о легализации однополых браков был в программе партии победившей на выборах заставляет предположить, что на улицы вышли сторонники проигравшей стороны.

Но есть ещё Хорватия. Там закон явно насадили, несмотря на массовое сопротивление. И это возвращает нас к впечатлениям от первого описанного гей парада.

Тактика гей движения, обеспечившая им фактическую победу на Западе, плохо подходит для Восточной Европы. Мы, в целом, люди куда более консервативные и нетерпимые, тем более, что опыт связанный с либерализацией на постсоветском пространстве был однозначно негативным. Я не знаю реальную ситуацию в Хорватии, судя по художественным фильмам про ЛГБТ вроде гениального ” Fine mrtve djevojke “, там обитают такие же орки как и у нас, но это может быть художественным преувеличением. Зато по родной моей Латвии, и по России тоже, могу точно сказать, что даже имитация западного подхода к ЛГБТ на этой территории может быть только насажена сверху диктаторскими методами.
Мы все прекрасно понимаем причины этого, хотя мало кто решается озвучить это вслух. На всём постсоветском пространстве, помимо официальной культуры, действует одна неофициальная, но широко распространённая культура с строгим кодексом поведения. И эта культура, де факто, является культурой заместительного гомосексуализма с строгой иерархией связанной с ролью в половом акте.

Здесь нужно сразу отметить главное. Так называемые “понятия”, в основном, являются очень продуманным и логичным кодексом поведения. Но, нужно понимать, что тюремное сообщество, по объективным причинам, представляет собой пример ухода в архаику, невероятную для современного европейского сознания. Количество табу, возникших в этом сообществе, вполне сравнимо с табу, наблюдаемыми антропологами в примитивных культурах. И самые иррациональные табу связаны именно с сексуальной сферой. Мы говорим о кастовом обществе, сравнимом с древнеиндийским. Обществе, где для перехода в касту неприкасаемых достаточно коснуться табуированных вещей. И совершить табуированные поступки, среди которых важную роль играют сексуальные практики. В том числе и абсолютно гетеросексуальные. Более того, сексуальные практики, не табуированные в этом обществе, вроде оплаченного секса с представителем “низшей касты”, полностью запрещены в авраамических религиях. Ни “книга Левит”, ни тем более Коран ничего не говорят о разнице между пассивной и активной ролью в гомосексуальном половом акте, описывая обоих участников акта как мужеложцев, достойных смерти. Тем не менее, я лично никогда не видел, чтобы религиозно мотивированные гомофобы протестовали против пропаганды уголовной культуры. В свою очередь, использование тюремной лексики в адрес ЛГБТ активистов всеми воспринимается как норма. В этом нет особого противоречия.

Иерархия, сложившаяся в российской тюрьме, по сути является очень логичным явлением. Она формально оправдывает неизбежный в замкнутом мужском коллективе заместительный гомосексуализм, позволяя воспринимать себя как гетеросексуала. И, что ещё важнее, реализует инстинктивное восприятие секса как инструмента построения иерархии, свойственное нашим двоюродным братьям приматам. В истории человечества было множество подобных иерархических гомосексуальных обществ, включая античность и средневековую Японию. Но русская тюремная мораль своей суровостью напоминает только про языческую мораль республиканского Рима. Там тоже любая пассивная роль была несмываемым позором для гражданина, в то время как в активной не видели ничего особенного. В рабовладельческом обществе такой подход вполне рационален. Но русская тюрьма решила этот вопрос построением самого натурального кастового общества. Для перехода в низшую касту, как уже упоминалось, достаточно нарушить одно из многочисленных табу. Не только сексуальных. И среди важнейших табу является запрет на прикосновение к представителям низшей касты и к принадлежащим им вещам. Именно это табу, выйдя за пределы тюремных стен, и придало русской гомофобии такой необычный оттенок. Мы ведь говорим не про ситуацию в тюрьме, речь идёт о том, как специфическая тюремная мораль влияет на мышление людей на воле. Обычная вольная жизнь полна нарушений тюремный табу, как преднамеренных, так и неизбежных. Что, в определённой ситуации может принести большие проблемы в будущем. При этом не могла не сложиться культура “don’t ask - don’t tell”. Культура, при которой все табуированные вопросы инстинктивно уходят в тень, в невербализируемое.

Именно в этом, как мне кажется, и лежит корень принципиальных противоречий между постсоветским и западным подходами к проблеме ЛГБТ. Первый подход подразумевает отсутствие демонстрации сексуальных предпочтений в публичном пространстве. Поскольку с того момента, как эти предпочтения продемонстрированы, у многих людей, находящихся под влиянием уголовной культуры, не остаётся другого выхода кроме как активно продемонстрировать в ответ своё отношение. Это, буквально, ритуал, связанный с тем, что положительное или даже нейтральное отношение к ЛГБТ вполне может, теоретически, быть воспринято как нарушение табу. Каждый ЛГБТ по умолчанию является грубым нарушителем всех возможных табу, возможным исключением был бы, разве-что, гомосексуальный насильник и садист, действующий из чистой похоти и даже не прикасающийся к презираемому партнёру.

И как бы не изменялась реальная ситуация на зоне, связанный с ней культурный код и кодекс поведения ещё долго будет оказывать влияние на определённый процент населения. Естественно, не на всех, нельзя преувеличивать значение одного произвольного фактора. Но и преуменьшать его тоже не стоит. Уже благодаря ему защита прав ЛГБТ на постсоветском пространстве чем-то напоминает защиту прав шудр в индийской деревне. И главное, иногда один из этих факторов путают с вторым, лично видел комментарии, под новостью про изнасилования в латвиской школе интернате старшими воспитанниками младших, обвинявшие в случившемся западную ЛГБТ пропаганду и правозащитные организации.

Запад, в свою очередь, в данный момент совершенно не признаёт саму идею того, что ЛГБТ тема должна быть скрыта от публики. Освобождение западных ЛГБТ происходило путём массового камингаута и навязчивой демонстрации своего отличия от большинства. Именно этот подход, как доказавший свою эффективность, и экспортируется в Восточную Европу. Причём экспортируется в действительно навязчивом формате. Отсюда, собственно, и взаимная истерика, связанная с российским законом про пропаганду нетрадиционных ценностей детям. Ясно, что этот закон был принят как ловушка для либеральной оппозиции. Но он же исполняет реальное желание огромного процента, если не большинства, населения России. Он не криминализирует сами отношения, но является первым шагом к исключению любой демонстрации своей ориентации в публичном пространстве. Именно это неприемлемо на Западе. Более того, хотя на Западе нет никакой гомосексуальной диктатуры, но диктат политкорректности никто не отменял. Многие речи, произносимые российскими публичными персонами в оправдание закона воспринимаются на Западе как чудовищное нарушение всех возможных приличий. И требуют, соответственно, такого же публичного, показного возмущения. Разумеется это лицемерие, ведь никто пока не возмущается предстоящим чемпионатом мира по футболу в Катаре, хотя там гомосексуализм прямо криминализирован. Но борьба с российской гомофобией сейчас позволяет показать себя хорошим и правильным без особого риска. В итоге ситуация стала напоминать театр абсурда. Со стороны кажется, будто и Россия и Запад вглядываются друг в друга как в кривое зеркало, в поисках поводов для публичной истерики. Ясно, что прагматичные политики остаются прагматичными, но на публике они это не демонстрируют.

Но ситуация с Восточной Европой, включая постсоветское пространство, немного сложнее. Конечно, и европейские политики и русские либералы склонны к быстрому выращиванию пробковых шлемов колонизаторов на макушке, но в России пока это не актуально. Хватает других проблем. В Восточной Европе тоже хватает других проблем, но наши правительства всё же напрямую зависят от Запада. Как политически, так и экономически. Следовательно ничто не помешает слегка форсировать события. В Латвии уже сейчас появляется информация о предстоящей легализации ЛГБТ браков. В условиях существования института негражданства такое решение не только станет плевком в лицо “русской правозащите”, но и, неизбежно, спровоцирует новый виток ожесточённой полемики вокруг этой темы. Сам факт того, что ЕС закрывает глаза на действительно массовое нарушение прав человека, и одновременно проталкивает данный закон, уже становится убедительным аргументом в пользу консерваторов. Я согласен с тем, что среди евробюрократов нет гениальных интриганов, разрабатывающих многоходовые схемы, но сама логика развития современной Европы сейчас играет на руку латвийской этнократии. Левая и либеральная интеллигенция в Европе склонна, к сожалению, игнорировать важные вопросы, концентрируясь на второстепенных. Тема прав ЛГБТ является одним из основных способов отвлечения внимания, вполне эффективно используемых западными правительствами. Латышский народ можно обвинить в чём угодно, только не в излишней толерантности. Но латвийскую элиту трудно обвинить в отсутствии прагматизма. Не профессионализма, если судить по состоянию экономики страны, но именно прагматизма. Они сейчас спокойно подстраиваются под Брюссель с его толерантностью, так же как прежде подстраивались под Москву с её марксизмом-ленинизмом. Примерной с тем же лицемерием и безразличием к реальной цели своих действий. Зная Евросоюз, могу с уверенностью сказать, что такая тактика более чем эффективна. Что ещё важнее, весьма вероятно, что подобное решение, проведённое столь циничным способом, неизбежно вызовет кампанию протеста, со стороны русскоязычных в первую очередь. А мы уже все заметили, как реагируют западные сми на всё, что им кажется гомофобским, и российские на всё, что им кажется гомофильским.

Людям, сохраняющим рациональное мышление нужно как-то проскочить между Сциллой и Харибдой двух иррациональных подходов к одной конкретной проблеме.

у нас тут витает прекрасная конспирологическая теория, что вся эта муть поднята со дна, чтобы "цивилизованный мир" бойкотировал непостроенно-разворованную олимпиаду

тут в общем еще вот в чем штука - т.н. "тюремная культура" сформировалась не вчера и даже не за совесткое время (хотя сидящие интелигенты и диссиденты и прочие "враги системы" поспособствовали в том числе). Это и декабристы - арестанты, и "сижу за решеткой в темнице сырой" и так далее. На Руси вообще исторически была романтизация и милосердие ко всем каторжным и "заблудшим", особенно если это еще и арестованный какой Стенька Разин и т.п. Этакие мученики, а мученик недалеко стоит от "человека божьего", чьими устами как говорится общается сама совесть и истина -- че-то такое. Включая отдельный пласт тюремного всяческого фольклера или около него. Это напрямую не упирается в отношения к гееям, но поясняет почему вообще вся эта героизация и романтизация тюремного мира - а соответсвенно его норм и понятий в широком смысле - занимает такое место в русской и постсовесткой культуре в целом.
Это что-то очень народно -славянское (не рискну сказать что мол исключительно русское), очень далекое от протестантского европейского менталитета и что крайне ошибочно поверхностно называть мол дикостью или невежеством, потому что это много глубже и основательнее.
Мне понравилась параллель с кастами, но я бы еще рассмотрела откуда "ноги растут" вот именно с позиции историко -культурного контекста. Почему вообще понятия жизни в тюрьме проникли в самую обычную бытовую культуру, когда порядочный протестант в своем доме вообще бы запретил даже упоминать такие темы и отсылки:)

"сексуальная кастовость" в рамках тюрьмы всё-таки сложилась где-то в первой половине 20го века. если вспомнить некоторые упоминания Шаламова, ещё в 30-40ые всё не так однозначно было. не было однозначно неприкасаемого статуса. кто-то тискает романы за пайку, кто-то за неё заменяет женщин, а кто-то и вовсе пятки чешет. просто разные сервисные услуги для "привилегированных", в данном случае, блатных.
что касается некоей симпатии коллективного бессознательного к нарушителям законов, то и это понятно. в стране, где в качестве рабов использовались этнически идентичные массы, не мог не возникнуть глубинный общенародный невроз, хроническое недоверие к властям (и не важно, что оно зачастую оправдано), безотчётная любовь к любым от этих властей пострадавшим (пусть и заслуженно). сравнение с фигурами мучеников и "человеков божьих" оправданно, конечно, но это скорее взаимонакладывание похожих архетипов. так что связь с христианством только косвенная, мне кажется. этносоциальный невроз более причинен.

кстати еще интересное наблюдение: есть -помимо отношения к геям - еще и "тюремный кодекс порядочности". Скажем, там очень остро реагируют на всякое мелкое воровство, ложь, непорядочность, крысячничество и т.п. Вплоть до невежливого или грубого поведения. Короче помимо вот этой дикой кастовости - есть прям таки можно сказать "моральный кодекс", который зеки неукоснительно соблюдают. Типа не сдавать своих, не стучать, делиться передачами, "не быть гнилым человеком" и проч. От чего "успешная отсидка" в тюрьме -- вот эта условная "проверка на вшивость" при ближайшем рассмотрении - получается этаким квази - ритуалом мужской инициации. Что вообще все делает куда интереснее и поводом для изучения как культурного феномена. Ничего подобного конечно в других культурах даже близко нет в наше время.

это больше мифы всё-таки :). всё от тюремного режима и от контингента зависит.

статья отличная, всё так.
по контенту могу только заметить, что:

защита прав ЛГБТ на постсоветском пространстве чем-то напоминает защиту прав шудр в индийской деревне

шудры всё-таки не неприкасаемые. они, конечно, низшие из прикасаемых, но трогать их всё же можно :).