Отвлекся немного, а потом посмотрел свежим взглядом на то, что тут за три месяца писаний образовалось, и расстроился. Много небрежностей, нестыковок и логических лакун. Даже ошибку нашел. А уж язык… Издержки живой философии, однако. Зато мы на верном пути! Утешает. Вот, поправил немаловажное для ближайшего рассмотрения сообщение. Плз.

Думаю, прежде чем осенью переходить к Тимею, надо будет кое-что из пройденного более связно повторить, да. Но пока нас ждет очень важный этап… выйдем на совершенно потрясающие следствия. Поэтому призываю медитировать над формулой

ЕДИНОЕ – ИНОЕ - БЫТИЕ

Аристотель любил критиковать Платона, выискивать «недоработки» в теории идей. Например, он вопрошал: как может изменяющееся быть причастным неизменному? Сократ причастен идее Сократа в каком возрасте Сократа?

Чтобы принять принцип становления, его надо понять. А если он никак не понимается? «Парменид» многосложен, в нем ничего нет «в лоб». Значит, оставшись до конца непонятым, принцип становления выпадает из онтологии, по крайне мере, из описательной части теории идей. И надо сказать, для такого «непонимания» легко найти внутреннее обоснование. Ведь принцип становления очевидным образом должен бы быть взаимоувязан с фундаментальным положением о причастности вещей идеям, а этой очевидной увязки у самого Платона в явном виде нет. Бросающаяся в глаза прореха. Что подрывает доверие как к тому, так и к другому.

Итак, у Платона «причастность» подвисает отдельно, «становление» отдельно. Без механизма причастности становление мира вещей слишком абстрактно, не хватает ясности, конкретики. Тем более это относится к становлению как таковому, то есть, к пониманию Иного. Потому принцип становления так сложно воспринимается. А без него, с другой стороны, «причастность» не понять. Аристотель ее и не принимает, напрочь отбрасывая со всей теорией идей. А «в причастности» заключается принципиальный вопрос, вопрос вопросов о «сшивке» миров. Избавляясь от идей Аристотель не замечает, что в своей системе он от этого вопроса не освобождается, а лишь ретуширует его, скрывает. И тем самым невольно придает ему статус вечного вопроса метафизики. Но можем ли мы пенять Аристотелю, что он не возвысился над Платоном, не превзошел его, и решил пойти своим путем? Он же не знал, что через много лет на ту дорогу выйдет Декарт… (Шутка).

Так что вопрос к Платону у нас может быть по существу один. Напомню: «Нерешенный принципиальный вопрос в онтологической системе Платона я вижу совсем в другом, впрочем, он известен каждому студенту, не то что метафизику – а как и где происходит смычка между идеальным и материальным, между миром идей и миром вещей?»

Надо отдать должное, Платон ничего не скрывал, напротив, был предельно открыт для сомнений. И, мне кажется, оставил нам ключик к решению этой великой загадки о природе причастности вещи идеи, значит, и к пониманию становления как такового.

Что скрепляет оба мира, что делает их нераздельно-неслиянными? Раз все мироздание благостно, а идеи конституируют вещи, то было бы логичным считать, что и этот гипотетический «агент влияния» исходит из мира идей, то есть, что он идеален. Он должен быть сродственен идеям, чтобы не нарушать их статус, и он должен быть настолько же необходим вещам для их существования, как сами идеи. Такой агент причастности должен бы быть с очевидностью, ведь не может неизменное само по себе давать существование изменяющемуся, как верно подметил Аристотель. И не может изменяющееся само по себе быть причастным чему-то в отсутствие изменений. И в том и другом случае нужно дополнительное нечто - само изменение. Причем изменение не простое, а такое, чтобы единое изменилось до многого и возникло целое, и чтобы среди идей оно существовало в неизменном виде, а среди вещей изменялось вместе с ними. Необходим идеальный агент.

Чтобы можно было развернуть мир идей в изменения вещей, а мир вещей можно было "видеть", более того, фиксировать в неизменных идеях, чтобы эксплицировать, наконец, онтологию Платона - нам нужен двойной агент. Один шаг. Ну, два-три…

( Кто смелый? )

Вместе с Кипарисом вернемся к окончанию второй гипотезы и обратим внимание на следующее отнюдь не случайное обстоятельство - как много места Платон отводит рассуждениям о времени. В «Пармениде», вообще, роль времени чрезвычайно велика, и начиная с первой гипотезы на свойствах времени основываются ключевые выводы. Не удивительно, ведь сказано:

Парменид. Итак, если только единое причастно бытию, оно причастно и времени.

А кончается этот длинный отрывок второй гипотезы словами:

Парменид. В силу всех этих соображений единое, с одной стороны, и есть и становится и старше и моложе себя самого и другого, а с другой - не есть и не становится ни старше, ни моложе себя самого и другого.

Что ж, если откинуть платоновскую риторику, то вскрывается, что:

1. Единое само по себе («различающееся единое») моложе себя и всего другого, это то, чего как бы и нет еще для нас. Небытие.

2. Существующее Единое или Иное (собственно, становление) как наше настоящее «не есть и не становится ни старше, ни моложе себя самого и другого». Парадоксальный на первый взгляд факт при внимательном рассмотрении делается очевидным: становление не становится! Оно не есть ни старше, ни моложе, оно просто есть. «Вдруг»!

3. Так что же у нас старшее? Бытие. Ага, не лишенное единства по причастности ему материальное бытие всегда старше себя и остального. Наша наличность нам старшая опора, и потому мы не боимся на нее вступать и вообще иметь с ней дело.

Медитируем над формулой:

Целое Единое = Иное = (Единое – Различение – Бытие)

Любопытно, что в философский обиход эйдос ввел Демокрит. Не знал я этого. Тогда вырисовывается замкнутая цепочка, просто жуть как здорово:

дискретность – различие – лик – эйдос - атом познания - дискретность

Установлено, что Демокрит первый стал употреблять слово эйдос ( идея ) как философский термин (74), прилагая его к своим атомам, для того, чтобы обозначить их фигурные различия. От Демокрита идет представление о дискретности материи, дискретность происходит от латинского слова, означающего как раз восприятие различия. В русском слове различие тоже содержится корень лик , который лежит в основе также и таких слов, как облик , личина, личность . Итак, демокритовский атом это личность (латинская калька греческого слова атом индивидуум ), тело, имеющее свой отличительный облик, позволяющий отличить его от другого, столь же индивидуально воспринимаемого тела. Идея, эйдос, это атом познания, перед которым различаемые тела выступают как различные геометрические формы, по Демокриту, неправильные. Платон в Тимее кладет в основание мироздания геометрические атомы, разумеется, правильных форм, идеально правильных, а тем самым лишенные телесной, вещественной, материальной наполненности. Платоновская идея перед познанием выступает как атом, неделимое, неразложимое, неподвластное логосу начало, единое-единица, монада. Говорят, что демокритовский атом принял на себя атрибуты парменидовского Единого-Бытия (75).

Это из работы Васильевой Т. Путь к Платону.
Кстати, Кипарис на своем сайте выложил ссылки, полезные изучающим «Парменида» (внизу страницы). Я бы добавил уже цитированную здесь работу МОЧАЛОВОЙ И.Н. Метафизика Ранней Академии и проблемы творческого наследия Платона и Аристотеля и из старого доброго Асмуса: УЧЕНИЕ ПЛАТОНА ОБ «ИДЕЯХ» («ВИДАХ») и следующие главы – просто, ясно, а толку ровно столько же, сколько и после высокомудрых слов... Увы, никто в Платона особо не врубился, и лучше читать самого Платона.
( Поэтому далее ссылки на диалоги )

Потихоньку надо бы нам уже к самой «теории идей» подбираться… хоть и весна-аа. Онтология Платона позволяет расчленять единый Космос, выделяя в нем различные миры и по-разному. Удобно. Этим пользуются, и, чаще всего, рассматривая теорию идей, говорят о мире вечных идей и мире изменяющихся вещей, тем более что в основу платоновской онтологии положен тезис о сопричастности всех существующих вещей идеям, который и выступает основным предметом для критики. Кто только и где только это не обсуждал, благо Платон подал пример. Например, имеет смысл сюда взглянуть. И во всех учебниках дежурный номер теперь эта «критика», принимается как должное, мол, «и так все понятно». Похоже, со времен Аристотеля это всем понятно. Я же не нашел серьезных возражений - никаких противоречий, никаких бесконечных редукции не углядел я в этой теории, как ни старался. И пишу этот постинг, собственно, с той главной целью, чтобы привлечь внимание к сему удивительному обстоятельству непрекращающейся критики, и если у кого появятся какие-то серьезные аргументы против теории идей, то здесь их и можно будет обсудить.

Разумеется, мир умопостигаемых идей это не калька с мира чувственных вещей, напротив, следует полагать, что это еще менее нам известный, чем мир вещей, и очень непохожий на него мир. Единственное, что мы знаем об этом мире от Платона, это то, что «там» - идеи, и что причастность вещей идеям конституирует мир изменчивых вещей по причастности к первичному миру неизменного. Тем самым сама «причастность» исходит, безусловно, из высшего мира идей. Кроме того, является идеей наше представление «о причастности». Что это идея «о вещах и идеях», отражающая отношение между двумя разными мирами, нас не должно смущать. На идеи нет запрета, они разрешены всякие, в том числе, и об устройстве мироздания самые разные. Связь вещей и идей как предмет мысли разрешена. О человеке тоже допустимы самые общие идеи. Нет у Платона такого требования, чтобы для всякого общего была обязательна (онтологически) своя конкретная идея этого общего, хотя она и может оказаться полезной. Запрет есть один – не бывает чувственных вещей без идей.

Все что мыслимо, то и законно в мире идей. Если кому-то угодно представить, «помыслить» бесконечную цепочку идей, это его право на погружение в «умный мир», хватило бы лишь у такого мыслителя времени в нашем чувственном мире. Нет запрета на мышление, хотя людьми и выработаны определенные правила гигиены. И они не рекомендуют своею мыслию множить миры идей, если можно обойтись всего одним таким. Идея «причастности», точнее, «о причастности» - такая же идея как прочие, одна из многих идей мироздания, и нет никаких оснований выделять для подобных идей отдельный мир, как считают некоторые. Сама же идея причастности (или «общего») для своего существования не нуждается в идее своей причастности (или «еще более общего»).

Самое важное - отношение «вещь – идея» это онтологическое отношение, а не логическое, и не поддается формальному логическому анализу, который обычно допускают, приводя аргумент «третий человек». Нельзя искать некое формально общее между самим камнем и идеей камня. Да, Платон пришел к своей концептуальной идее говоря, что усматривает общее в конкретных вещах. Но это лишь оборот речи. Ведь согласно концепту сами вещи без идеи не бывают, и усматриваем мы умным взором именно идеи вещей, а не саму вещественность вещи. Иначе, зачем идеи? Поэтому нельзя между вещными вещами находить общее! Думать можно только идеи, образы и образцы вещей, и таким образом, в зависимости от деталей онтологии можно или узревать нужную идею, или сводить схваченную умом идею к другим идеям, например, общим, и даже божественным. Также бессмысленно рассуждать об общем между вещью и ее идеей – две стороны одного (материальная и идеальная).

Не вижу ничего страшного и в том, чтобы говорить, будто каждой вещи в мире идей соответствует две идеи: сама идея вещи и идея причастности вещи ее идеи. Ничего страшного, мы же подозреваем, что каждой вещи через ее идею все равно соответствует бесконечное число идей. Собственно, для того идеи и существуют, чтобы вещи единить. Но вполне возможно ограничиться и одной идеей, «приписанной» к вещи, оставив на ее долю самой находить связь со всеми другими необходимыми идеями в полном соответствии с текущим положением вещей. Уверен, идея конкретного апельсина соотнесется и с идеей желтизны, и с идеей причастности в нужной степени причастности и желтизны… равно как и со всеми прочими, не дискредитируя при этом апельсин как таковой.

Принципиальный вопрос в онтологической системе Платона совсем в другом, и он известен каждому студенту, не то что метафизику – а как и где происходит смычка между идеальным и материальным, между миром идей и миром вещей? Выделение области существования чувственных и умственных образов, то есть, области субъективности (или мира становления) в этом смысле ничего не проясняет. Этот коренной вопрос, вызывающий сложности и в восприятии «теории идей», я бы сформулировал так - а каков «механизм» причастности вещей идеям, и достаточно ли для его описания лишь вещей и идей? Идея о причастности это глубокая идея, но сама по себе мало помогает, поскольку не раскрывает этот механизм причастности.

Так о чем эта идея, что скрывается за идеей «о причастности»? Очевидно, что причастность это не вещь и не идея. Значит, идеи могут быть не только о других идеях или о вещах. И что же тут удивительного? Умный мир разнообразен и скрывает от нас многое. Но это не противоречивость, а всего лишь неполнота воззрений Платона или наших усмотрений в Платоне. Дополняется. Противоречий же и дурных бесконечностей в теории идей нет. А за всей так называемой ее критикой скрывается обида на Платона – мол, все нам не объяснил и по полочкам не разложил. Обидно, да. Платон в "Пармениде" не может понять как соотносятся эйдосы и вещи, которые к ним приобщаются. Ага, ага, ага…

Не возьму на себя смелость описывать древнегреческий мир. Известно, люди жили мифом. Хорош он тем, что позволяет жить, иначе жить еще и не умели. И дело не в количестве богов, а в целостном восприятии мира с которым боги и люди составляли неразрывное единство. Это позволяло идентифицировать себя с окружающим миром и спасало от страха. Миф не рухнул, ведь мифологичность это неотъемлемое свойство нашего ума, равно как его способность мистического постижения, как его рациональность. Просто пришло время рацио, и миф стал постепенно отходить в сторону.

Не позволяй, чтоб тебе накопившая опыт привычка
Веру внушала лишь в то, чему учат нас лживое зренье,
Гулом наполненный слух и язык. Только разумом должен
Ты проверять осторожно все то, что ныне поведать
Я собираюсь тебе…¹

Первые греческие философы это уже вполне рациональные люди, но все же люди мифологической культуры. Поэтому им важно было понять миф, рационально его обосновать и вписать в новую картину мира. Отсюда устремления элеатов к единству мира, отсюда представление о Едином, отсюда их неприятие движения. Вот изощренная логика новонарожденного рационального ума: разум и ничто иное свидетельствует о неподвижности бытия. Разум! А действительно, поскольку «нет ничего кроме сущего» и поскольку мысль всегда есть мысль «о чем-то», постольку «мысль и то, о чем мысль одно и то же». Поскольку же нет предела мысли и поскольку невозможно помыслить Ничто, постольку «мыслить и быть одно и то же». То, что открывается в разумении, то и есть бытие. И только то.

Одно и то же - мышление и то, о чём мысль,
Ибо без сущего, о котором она высказана,
Тебе не найти мышление. Ибо нет и не будет ничего,
Кроме сущего...

Мысль внепространственна и временна. Мысль внепространственна, поэтому мышление представляется как нечто беспредельно единое. Вот это умопостигаемое Единое Парменид и называет бытием, понимая его как всё сущее, как единство всего, что есть². Это мир бытия идей - где идеи, это истинное бытие - где истина. С помощью разума, а не чувств, мы постигаем сущее. Мысль временна, сама. Поэтому в мире идей не может быть никаких изменений, никакого движения. Удивительно, но у древних греков этот тезис вызывал куда меньше затруднений, чем у современного человека, привыкшего к «движению мысли». Но там, где есть только созерцательная мысль, любые изменения, действительно, можно трактовать как покой. И все оттого, что время временит себя само.

Но истинно лишь “есть”; оно не порождено и не преходяще,
цело, однородно, неподвижно и бесконечно.
Оно не было, оно не будет, а все существует одновременно,
все существует теперь, – ибо какого рождения хочешь ты искать для него?

Следовательно, любое знание есть настолько знание, насколько оно есть видение неизменного в призрачном мире меняющихся вещей. Движения нет, поскольку абсурдно, если полагаться на разум. Единое не может двигаться, и элеаты великолепно демонстрировали иллюзорность чувственного мира своими парадоксами. Но стрела летит и убивает. Что убивает? Стрела одна не может находиться в разных местах, потому что в воздухе первоедином и едина с ним. Убивает не стрела, убивает бытие, рок. А вот это логично и понятно – лучник, стрела, жертва, сам воздух составляют единство, об изменениях которого бессмысленно говорить, ибо никто не может взглянуть на мир извне. Так движется стрела, привязанная к дереву – с ростом дерева. Миф запрещает делить на части. Он живой. И бытие. Единое бытие, мир идей. Это умный мир, мир мышления. Но не очень удобный - мир, окруженный противоречиями. Ведь ради единства пришлось ограничиться умопостигаемым сущим, и признать ложным все остальное множественное и дробимое, изменчивое и подвижное.

Платон пошел дальше, он установил, что Единое, чтобы существовать, непременно должно быть множественным, и показал, как возможно непротиворечиво помыслить существование Единого - различив его от материального Бытия. Тогда Единое станет Иным, станет иным мышлением и одновременно нашим чувственным миром или миром становления. Но для этого онтологически необходим мир материальных вещей. Тем самым Платон конституировал, прежде всего, вещный мир, а не мир идей, как принято думать. Заодно, кстати, и дуализм метафизики. Платон открыл дорогу метафизике, он виноват. Хотел как лучше, а получилось… так. Как это получилось, сё отдельная история. Но с тех пор вся западно-европейская традиция философской мысли сплошная метафизика, стремящаяся изжить свой имманентный дуализм. Вот, тонет в болоте бессмысленного бла-бла-бла, торчат уже лишь уши Деррида. Люблю его. Последний метафизик? Так или иначе, пора нам возвращаться к мифу, сделав круг. Вперед, к Платону. Это наша культура.

Свою онтологию Платон строил с мечтой о Благе, из Блага исходил. А к нему нет пути без единства. Единство невозможно без идей, ведь сами вещи в единое не соединишь, в свою очередь, существование идей невозможно без вещей. Идея – это единство, вещь - это целостность, и они становятся перед нами как единое целое. Следовательно, наряду с миром вечных и неизменных идей и вдобавок к миру вещей необходим мир становления. Необходимы три этих мира. Так Платон нашел выход из ловушки единства бытия и мышления, категориально разделив Единое, Бытие и Иное. При этом он сохранил главный постулат Парменида: «и ничто никогда не заставит что-либо возникнуть из не-сущего…». Смешно, что через 2000 лет, если не врут календари, мы оказались в наших представлениях позади не только Платона, но и Парменида. Какая разница, что перевернули все наоборот и верим теперь в тотальность движения и в мысль как чистое движение? Черпаем то мы наше бытие из жалкого не-сущего Ничто! Спасибо Гегелю. Правда, научились ценить и выделять инварианты в мире. И то…

Сказанным я подвергаю сомнению распространенное мнение, будто Платон обосновал необходимость мира идей как некоей прослойки между разнообразием вещей и единством духа. Нет, Платон обосновал множественные вещи, это вещи благодаря Платону получили бытийный статус. Не в прослойке, а в слойке Иного – мнения, разумения и наши чувства. За единство отвечает Единое, но в этом Платон не оригинален. От мифа, от Единого к обоснованию реальности движения отдельных вещей эволюционировала философская мысль. Шла мысль по пути рационализации мифа и пришла, увы, к дуализму. Люди решили, что Платон разделил миф на идею и вещь. И с тех пор мучаются, пытаются их соединить, причем не ради мифа и забыв про миф. Вместо того, чтобы искать «третьего», сам миф. Сейчас мы наблюдаем кризис рациональности. Миф возвращается... Закономерно, конечно. Стадии развития мышления. Не стоит нам пренебрегать ничем, и всему нужно находить свое место.


Для пущей ясности - Платон "положил" нам вещи.

1. Цитаты из поэмы Парменида «О природе»

2. Разумеется, Парменид понимает бытие как сущее. Это Хайдеггер нам свернул мозги своей ontologische Differenz («онтологической дифференциацией»), различив понимание бытия сущего и сущего. Как известно, особых успехов на этом пути не достигнуто. И немудрено. Но сама попытка примечательна тем, что указывает на неудовлетворительное состояние метафизической онтологии, сводящей все и вся к единственной категории бытия, и только к ней (кстати, онтология буквально это «речь о сущем», не о бытии).

Ссылка по теме - о Пармениде.

Положив во второй гипотезе Единое существующим и рассмотрев его основные свойства относительно Иного, Платон резюмирует:

Парменид. Следовательно, выходит, что единое отлично от другого и от себя самого и в то же время тождественно ему и самому себе.

Диалог «Парменид» со времен схоластов принято называть упражнением в логике. Но для современного человека такого рода умозаключения выглядят, скорее, как упражнения в риторике. Может быть, кто-то и посчитает вышеприведенную цитату достойным логическим выводом, но, слава Богам, таких меньшинство. Даже неискушенный человек понимает, что после всего этого остается просто-напросто сесть в позу лотоса… или читать Плотина, Гегель для таких настроений тоже хорош. Мистика, одним словом.

А очень бы хотелось бы понять Платона своим рациональным умом, что нажит нами за прошедшие тысячелетия. Неужели за риторикой второй части «Парменида» ничего не скрывается? Трудно в это поверить. Ведь это сочинение Платона явилось своего рода ответом на критику «теории идей» со стороны академиков, и в первой части диалога Платон без утайки вскрывает все сомнительные положения этой теории. Так что же, после этого ему самое время впасть в чистую риторику? Изобразить хорошую мину при плохой игре? Это признать свое поражение… Тогда уж лучше, вообще, ничего не писать.

Вот и Лосев в ОАСиМ¹ на стр.548 заключает: «Платон в анализируемом диалоге вовсе не ставит никаких прагматических вопросов…». Действительно, так можно было бы думать, если полагать, что Платон онтологию не считал прагматическим вопросом… А если он все же считал ее своим главнейшим делом, то следует признать и нам, что в «Пармениде» пред Платоном стояла весьма практическая задача – обоснование собственной «теории идей».

Поэтому попытаемся за риторикой увидеть логику Платона. Если она там есть, конечно. В чем нам не стоит сомневаться, так это в риторическом искусстве Платона, в его мастерстве владения словом, скрывающим в себе сонм понятий и значений. Да, Платон оперирует словами как словами, не как строгими понятиями, что облагораживает его тексты, но и затрудняет их анализ. Однозначной интерпретации не помогает и труд переписчиков-переводчиков, ведь сам язык за тысячелетия изменился, и, быть может, как раз в важных для понимания нюансах. Но эти извечные вопросы интерпретации древних текстов мы проигнорируем. Для нас важна будет собственно логика и только логика, а не буковка текста.

Но прежде имеет смысл напомнить уже известную нам общую логическую канву. Платон начинает вторую, «логическую» часть «Парменида» естественным образом - с рассмотрения Единого как такового. В первой гипотезе он разбирает Единое с разных точек зрения, выискивая в нем всевозможные смыслы, сравнивает его с Бытием, со знакомым нам «нашим» бытием, и приходит к выводу о несуществовании Единого. Другими словами, он показывает, что Единое как таковое это не Бытие и никоим образом - как таковое - по смыслу Бытию не причастно. (Поэтому и правомерно называть Единое сверхсущим). Как такового Единого для нас быть не может, и мы о таком Едином знать ничего не можем. Но мы о Едином кое-что знаем. Значит, оно существует, тем не менее. Причем не в форме Единого как такового. Простая логика. Без выкрутасов.

Итак, в первой гипотезе «Парменида» установлено, что Единое это не Бытие ни в каком смысле. Поэтому они различаются. Но вот если они различаются, то тем самым они друг другу и становятся логически причастными. Логика требует причастности в различии. С этого Платон практически и начинает вторую гипотезу - с необходимости Различия, а также Иного. И значительную часть второй гипотезы он занимается разбирательством вокруг Различия и Иного. Логика тоже нехитрая: чтобы существовать, Единому надо _стать_, а стать ему возможно лишь Иным, ибо Единому как таковому существовать невозможно. Таким же образом, становясь Иным, Единое различается от Бытия. Поэтому-то «они различны между собою в силу иного и различного». Различия мало, Иного мало, нужны обе категории. А Иное получается «результатом» Различия Единого и Бытия.² Иначе, Единое существует в форме Иного.

Теперь можно перейти к рассмотрению, собственно, риторических приемов, используемых Платоном в «Пармениде».

1 Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993

2 Таким образом, Единое становится причастным Бытию. Причастность это и есть Различие. В нем самом, в Различии общее. И Различие не «из-за» Иного, а благодаря возможности Иного.

После многочисленных, но безуспешных попыток вытянуть Ономатодокса на серьезный разговор, мне приходится констатировать существующие между нами разногласия в том виде «как они есть», увы. Эти разногласия сводятся к следующему:

1. Онт полагает, следуя неоплатоникам, Единое Благом, я же эти категории не смешиваю, находя тому подтверждения у Платона. Да и слова совсем разные.
2. Онт считает возможным разделять Одно и Единое, для меня же это категорически неприемлемо. Слово одно.
3. Онт рассматривает основных категории как полностью независимые и абсолютно «непересекающиеся» по смыслам пять начал Единого, «пять чистейших элементов». Фактически, эта аксиома, ибо доказательства минимальны или отсутствуют вовсе. Берется с «потолка» (пусть и с «потолков» Платона и Лосева). Причем, Бытие то чистое, прям гегелевское, то, глядишь, вполне по бытийному с ним обращаются - мол, нет в Одном никакого Бытия. А откуда ж взяться, если чистое? Но вот Единому чистоты добавить, это пожалуйста. Почему, отчего? Алогичность налицо. На мой взгляд, разумеется. А у меня никакой чистоты, у меня логика порождения категорий, в которой образуются как зависимые, так и логически независимые категории (хотя независимость условна, по существу, все зависимо) – шесть начал Блага. Категорическая полнота вытекает из минимальной достаточности и необходимости. Какое либо смысловое «непересечение» не рассматривается совсем, ибо трактуется как нонсенс. Категории дополняют друг друга смыслами. Исследуем СЛОВА.
4. Онт отрицает категорию Ничто, трактуя ее как зависимую. Я считаю ее необходимой. Отсюда совершенно разный подход к пониманию категории Тождества ( следовательно, и Различения). В моем понимании Тождество это абсолютно внебытийная категория, хотя и необходимая для осуществления мироздания. Миром в моей онтологии правит Различение. Казалось бы, это существенное расхождение с Платоном, но оно практически сводится на нет, если обратить внимание как Платон понимал тождественность. Это не принципиальное расхождение.
5. Онт ищет имя Единого-Блага ради бессмертия. Я проламываю к нему путь - туда и обратно - ради Бытия. «Развернуть» Бытие категориями Блага - вот ближайшая задача. Прикладная тоже, впрочем :)

Из вышеизложенного вытекают все остальные расхождения, в том числе и терминологические. Я считаю неприемлемыми выражения подобные «Единое полагает себя в Ином», «положить Бытие в Инобытии» и прочие извороты. Разумеется, я нахожу в них смысл, ибо умею «переводить», но они большинству людей смысл лишь туманят в лучшем случае, а чаще всего вводят в заблуждение. Иное это «Единое существующее», и нечего накручивать. Философия должна быть понятной человеку хотя бы в ее поверхностных смыслах, если она вообще может быть понятной. И Платон нам в этом пример. Сложное – в простом.

С этого момента «выкрики из зала» от Ономатодокса не принимаются. Разумеется, только до тех пор, пока он не изложит свою позицию в развернутом виде, пригодном для критики. С сектантами нам не по пути. А с Лосевым мы уж как-нибудь сами…

Несмотря на всю оригинальность платоновских построений, мы должны признать, что Платон продолжил традицию Парменида. Ведь Платон не просто переосмыслил категорию Единого с помошью дополнительных категорий Бытия и Иного, он замкнул эти категории в единое кольцо. И стало ясно, почему «ничто никогда не заставит что-либо возникнуть из не-сущего…».

“Но истинно лишь “есть”; оно не порождено и не преходяще,
цело, однородно (μουνογενές), неподвижно и бесконечно.
Оно не было, оно не будет, а все существует одновременно,
все существует теперь, – ибо какого рождения хочешь ты искать для него?
Как и откуда оно умножится?
Что оно рождается из не-сущего – того не дозволю ни сказать, ни помыслить,
ибо несказуемо и немыслимо, что бытие не существует:
какая необходимость заставила бы его раньше или позже начаться из ничего.
Таким образом, оно должно лишь или быть, – или не быть,
и ничто никогда не заставит что-либо возникнуть из не-сущего…
Вселенная есть связь, ибо сущее сливается с сущим.
и пребывает прочно в самой себе;
мощная необходимость удерживает ее в узах границы.
Поэтому нельзя сказать, что она не завершена,
ибо в ней нет недостатков, а будучи не-сущей, она была бы лишена всего”.

Из поэмы Парменида «О природе»

Парменидовская вселенная это вселенная сущего, постигаемого умом, это всецело вселенная мышления, вселенная Единого-Бытия. "Она неизменна". Но наши мысли всегда в движении, мы привыкли так заявлять. На самом деле это условное, да и скверное выражение. Мысль одна лишь сменяет другую, ведь мысль временна сама и одномерна. Нельзя говорить о движении мысли, это иллюзия вроде движения на экране в кино. Двигаться можно только относительно чего-то, а вот чего-то как раз и нет. Кроме "сейчас". Но думать "сейчас" можно только одну мысль, поэтому нельзя сравнить "сейчас" насколько "отъехали" от прошлого "сейчас", для этого его надо возвратить в "сейчас" настоящее. Конечно, мысль можно записать. Но кто уверен, что "сейчас" мы взглянем на нее под тем же углом? Так не разумнее ли считать, что в мышлении нам лишь кажутся изменения, а смена мыслей это не изменение-движение самой мысли, но лишь иллюзия, проистекающая от несовершенства нашего ума? Вот в тумане проступают вещи, то эти, то другие... они же неподвижны, а наше впечатление зависит от внимания и интенции ума. Так или иначе, но изменение мысли выразить невозможно, еще никому не удавалось. Отсюда проистекает логика Парменида и неподвижность Единого-Бытия. Ибо разумность есть высший критерий, и «разумение есть то же самое, что Бытие». Ничто немыслимо вовсе, потому не существует.

Платон "расщепил" Единое-Бытие, тем узаконив движение. У Платона есть Единое, есть материальное Бытие. Есть даже Небытие, есть становление под именем Иного. Нет лишь того, что так пугало Парменида - нет Ничто. Настолько нет, что нет вообще, его и как стихии Блага нет. Одно кольцо сложилось у Платона, продеть в него другое не удалось…

ПЕЛАСГИЧЕСКИЙ МИФ ТВОРЕНИЯ

В начале Эвринома, богиня всего сущего, восстала обнаженной из Хаоса и обнаружила, что ей не на что опереться. Поэтому она отделила небо от моря и начала свой одинокий танец над его волнами. В своем танце она продвигалась к югу, и за ее спиной возникал ветер, который ей показался вполне пригодным, чтобы начать творение. Обернувшись, она поймала этот северный ветер, сжала его в своих ладонях - и перед ее глазами предстал великий змей Офион. Чтобы согреться, Эвринома плясала все неистовей, пока не пробудилось в Офионе желание, и он обвил ее божественные чресла, чтобы обладать ею. Вот почему северный ветер, который также зовется Бореем, оплодотворяет: вот почему кобылы, поворачиваясь задом к этому ветру, рождают жеребят без помощи жеребца. Таким же способом и Эвринома зачала дитя.

Затем превратилась она в голубку, села, подобно наседке, на волны и по прошествии положенного времени снесла Мировое яйцо. По ее просьбе Офион обернулся семь раз вокруг этого яйца и высиживал его до тех пор, пока оно не раскололось надвое. И появилось из него все то, что только существует на свете: солнце, луна, планеты, звезды, земля и ее горы, реки, деревья, травы и живые существа.

Эвринома и Офион обосновались на Олимпе, но он обидел ее, объявив себя творцом Вселенной. За это ударила она его пяткой по голове, выбила ему все зубы и изгнала в мрачные подземные пещеры.

Из Хаоса восстала Эвринома, различив небо и море, Одно и Иное. И сей миг закрутило нутро ее различением, завертело саму в неистовом танце, взывая продолжить творение. Вот из ладошек богини ее дуновением возник тождественный всему Офион. Так Различение отличило свою красоту безобразием ядовитого Тождества. Расцвела Эвринома, и возжелал ее Офион. Покрыл Змей богиню и тем отличился, от богини всего лишь, и только. А Эвринома, впитав в себя это ужасное семя, не стала тождественной, напротив, она различила себя до голубки и принесла Мировое яйцо. Затем она отдыхала. Те дни семью кольцами тождеств яйцо обвивал Офион, его согревал до тех пор, пока не проклюнулся Мир. Тогда утвердилось небо и море. А Одно и Иное получили отличие. Возгордился змей Офион, позабыв, что не Тождеством рожден сущий Мир, а от Тождества Различением. Но тут не дремала тонколодыжная дева и вдарила пяткой. Получив ногой по зубам, ничтожество скатилось с Олимпа и провалилось в Ничто. С тех пор этим Миром правит одно Различение, несравненная Эвринома, никогда не равная даже самой себе. Мать всего сущего. А из подземелий беззубый шипит Офион, прельщая наивные души тождественностью ему не подвластного.

( Поразительное )

Из обсуждения второй гипотезы Парменида:

П а р м е н и д . И вот если мы выберем из них, хочешь - бытие и иное, хочешь - бытие и единое, хочешь - единое и иное, то не будем ли мы брать при каждом выборе два таких [члена], которые правильно называть <оба>?
А р и с т о т е л ь. Как это?
П а р м е н и д. Вот как: можно ли сказать <бытие>?
А р и с т о т е л ь. Можно.
П а р м е н и д. А можно ли сказать также <единое> ?
А р и с т о т е л ь. И это можно.
П а р м е н и д. Но не названо ли таким образом каждое из них?
А р и с т о т е л ь. Названо.
П а р м е н и д . А когда я скажу <бытие и единое>, разве я не назову оба?
А р и с т о т е л ь. Конечно, оба.
П а р м е н и д. Следовательно, если я говорю <бытие и иное> или <иное и единое>, то я всегда говорю о каждой [паре] <оба>. Не правда ли?
А р и с т о т е л ь. Да.
П а р м е н и д. Но возможно ли, чтобы то, что правильно называется <оба>, было бы таковым, а двумя нет?
А р и с т о т е л ь. Невозможно.
П а р м е н и д. А когда перед нами два, есть ли какая-либо возможность, чтобы каждое из них не было одним?
А р и с т о т с л ь. Нет, никакой.
П а р м е н и д . Но каждая из взятых нами [пар] представляет собою сочетание
двух [членов]; следовательно, каждый из них будет одним.
А р и с т о т е л ь. Очевидно.
П а р м е н и д. Если же каждый из них один, то при сложении какой угодно
единицы с любым парным сочетанием не становится ли все вместе тремя?
А р и с т о т е л ь. Да.

Почему Платон из нескольких пар предлагает выбрать любую? А потому что он связал члены всех этих пар необходимостью различения. Бытие и Единое тоже различны. Поэтому у него так легко получается и необходимость числа. А вот сама причинно-следственная цепочка оказалась сокрыта. И если серьезно, то ничегошеньки нам Платон о природе числа не объяснил.

Покажем же, что число это прямое следствие различения (которое, в свою очередь, требует слово). Пусть сказано Одно. Или любое одно слово. Ну, сказали и сказали. Если слово одно, слово в пустоте, слово ни о чем, то ничего и нет, вроде как ничего и не произошло. Стоп. Разве слово может быть ни о чем? Это уже некая вещь, но не слово. Итак, одна вещь – не вещь. А слово? Если слово «о чем», то сразу появляется нечто иное. Тут простор для выбора, в зависимости от «о чем». Можно сказать очень просто – появляется смысл, который требует иного слова. Смысл это то, что с мыслью, рядом с ней, что оформлено мыслью. Мысль не бывает одна, и если одна уже есть в форме слова, то рядом должна появиться другая, другое слово, чтобы одна мысль могла отличить другую, ибо мысль это различение, тем существует. Но другое слово еще надо придумать, и если у нас появляются два разных слова, то появляется два - см. Платона. А там ничего не понять.

Поэтому вернемся к одному. Разве нельзя думать одно слово? Конечно, оно беспредельно. Лишь нужно его повторять, различая в том разные смыслы. Одно. Одно и одно. Одно, и одно, и одно. Но как это сделать, чтоб различение могло состояться, чтоб втуне не пропал результат? 1, 2, 3,4, 6. Число. То, что за словом. И не слово, и не знак. Но уже можно оперировать смыслом. В единичке смысл единички. В двойке – двойки. И так далее… По одному первому слову различение рождает число. Не надо больше, чем одно. Многого слов нужно тогда, когда хотят объяснить, как люди считают баранов. «Там» же не пересчет, а необходимость быть, и конструировать Бытие. Осталось выяснить, зачем нужно думать. И почему это слово одно? А чтобы не провалиться в Ничто. Ведь рядом страшное Тождество.

Стало быть, одно слово и различение порождает число. Множатся смыслы. Это Логос, осмысленность… Бытие. Попробуйте проделать то же с любой одной простой вещью. Ничего не получится, в лучшем случае - Хаос.

Как и было сказано, различение это наше все…

Место для обсуждения терминологии. Пока так:

Единое - Инобытие, Сверхбытие, Иное Бытие – тут обитают вечные идеи.
Оно же Одно = Все Многое.
Это мир единства, одиночества. Вечный. Неизменный.

Иное - Чистое бытие, Единое Бытие, «существующее Единое» – тут живут наши идеи, эйдосы и образы, наверное, и числа.
Оно же Все = Одно Многое.
Это мир целостности, множественное единство или целое единое, как его называет Платон. Изменяется во времени.
Иное это абсолютно Иное, в том числе иное себе. Только Все как некое бытие, может отличаться от себя и не отличаться, поскольку только Все содержит и не содержит все.

Бытие - Иное Единое - тут находятся наши тела и прочие вещи.
Оно же Многое = Все Одно.
Это мир множественности, непосредственной наличности. Двигается в пространстве.

Небытие - «различающее Единое» - место для еще ничем не-ставшего, здесь творится материя. Мастерская. Числа? Видимо, отсюда они сразу отправляются в Иное минуя Бытие.
Трудно постигается умом, недоступно чувствам. Алогично. Граница Сверхбытия (Единого)/Чистого бытия (Иного)/Бытия. Метастабильно.

Различение - категория отношения Одного и Иного, что ведет к Бытию, ко Многому.

Тождество - категория отношения Одного и Иного, ведущего в Ничто, к Ничему.

Почему Бытие я называю непосредственным? А в нем частенько напряжение ума не помогает, и происходит с нами нечто неопосредованное мыслью в голове. Удары ж Бытия непосредственны вполне...

Здесь уместно одно замечание, возможно, и для будущей дискуссии:
Слово это идея (эйдос), категория (понятие) и вещь (образ). Мы воспринимаем слова как таковые, не только их понятийную ипостась. Это нужно всегда помнить. Мы говорим словами об эйдосах (очемность речи), и используем при этом понятия – конкретные значения слов (чтойность речи). В наших рассуждениях мы насыщаем понятия смыслами, увязывая их сеткой знаков, и пытаемся уловить сами идеи, набрасывая на них понятийную сеть. Тем лучше понимаем, что мы говорим и о чем говорим. В этом и смысл рассуждений…

Выше перечислены основные категории. Прежде всего, это наше главное, непосредственное понимание слов, первичные о них представления. Что такое Единое? Ну, оно едино, одно... А Бытие? Оно многое, то, «что есть» – вот, в наличности, в чем нет сомнений для непредубежденного ума. Но не только это. Исходя из рассуждений, мы эти категории трактуем, уясняем лучше. Оказывается, что Единое можно называть Иным Бытием, то есть, это в некотором смысле тоже бытие, по крайней мере, нечто очень близкое к возможности его бытийного понимания. А вот то, что положено нами Бытием, это Иное Единому. Далее, по сути к бытию относится категория Иное… никак ее нельзя изъять из привычного нам понимания бытия. Выходит, что категория Единое оказалась шире нашего исходного понимания единого, а категория Бытие (как категория!), наоборот, уже возможного понимания бытия. Но при этом мы одинаково лучше поняли, и что такое «Единое» как таковое, слово, и что такое «Бытие», слово. Мы приблизились и к пониманию их эйдосов. Как-то так…

ОДНО - ИНОЕ

\ /

БЫТИЕ

Во 2 гипотезе полагается, что Единое существует. И почти с самого же начала обсуждения Платон объясняет, что означает это «существующее Единое». Это значит, что Единое, причастно Бытию. То есть, здесь Единое и Бытие взяты вместе в некоем отношении, называемом Платоном причастностью.

П а р м е н и д. Не утверждаем ли мы, что единое причастно бытию, благодаря чему и существует?
А р и с т о т е л ь. Да.

Парменид. И именно поэтому существующее единое оказалось многим.
А р и с т о т е л ь. Так.

Мы еще ничего не знаем про многое, у нас несколько другая логика, мы пока занимаемся причастностью. А по этому поводу Платон далее пишет:

П а р м е н и д. А что, если мы охватим разумом само единое, которое, как мы утверждаем, причастно бытию, но возьмем его только само по себе, без того, чему, по нашему утверждению, оно причастно,- окажется ли оно единым только или будет также многим?
А р и с т о т е л ь. Единым. По крайней мере, я так думаю.
П а р м е н и д. Посмотрим. Бытие не должно ли неизбежно быть отличным от него и оно само отличным от бытия, Коль скоро единое не есть бытие, но как единое ему причастно?
А р и с т о т е л ь. Должно.
П а р м е н и д. Итак, если бытие и единое различны, то единое отлично от бытия не потому, что оно - единое, равно как и бытие есть что-то иное сравнительно с единым не потому, что оно - бытие, но они различны между собою в силу иного и различного.
А р и с т о т е л ь. Совершенно верно.

Совершенно верно, Единое и Бытие различны в силу отношения между ними, назовем его Различением, и благодаря возможности Иного. Но пока нас интересует только причастность, потому констатируем - Единое причастно Бытию посредством Различения.¹ Итак, Единое различается – Бытием и из бытия. Таким образом, в нашей формуле «Единое существует» задействованы три описывающие ее категории – Единое, Различение, Бытие. Части образовавшегося целого это Единое и Бытие, они скреплены Различением. То есть, это не просто части и категории, это взаимоувязанные по природе целого «Единое существует» части и категории. Поэтому в этом целом каждая часть сохраняет природу этого целого, иначе она не может рассматриваться как его органическая часть, а лишь как изолированный из целого кусок целого или его порождение.² Так, часть Единое как часть целого должна будет продолжать различаться и потому «существовать», сохранять причастность Бытию. А взятое в этом целом Бытие всегда будет Бытием различенного Единого (или Бытием, различенным от Единого). Продолжая эти рассуждения, мы легко убедимся, что «Единое существует» беспредельно и представляет собой бесконечное множество или многое. Оно состоит из многих частей, но само оно целое, и потому имеет предел.

С другой стороны, «существующее Единое» есть самое настоящее бытие постольку, поскольку это Бытие различается от Единого, или поскольку это именно Бытие является нам как результат различения Единого. Понятно теперь, откуда появилось Многое, ведь Бытие это Многое (формальное определение категории Бытие). Но точно также можно сказать, что «существующее Единое» есть единое, поскольку различается то Единое, это не что-либо, а именно Единое различается от Бытия и Бытием. Таким образом, «существующее Единое» и едино, и много - и в частях, и целое.

Но этого мало. Совершенно очевидно, что «существующее Единое» это и не Единое, взятое само по себе, и не Бытие, взятое само по себе. Ибо все эти категории присутствуют в нашей формуле во взаимосвязи, в отношении Различения. Следовательно, «существующее Единое» это нечто Иное, иное и Единому, и Бытию. Обратим внимание что мы по ходу дела выяснили - само предположение о «существующем Едином» включает в себя и положение об Ином. Это свойство Различения порождать Иное. Итак, что же может быть иным как одному Единому, так и Многому? Очевидно, что это некое единство бесконечно многого или бесконечно многое единство, многое одно. Но именно таким предстает для нас Все, и только Все. Итак, «существующее Единое» это неизбежно Все. Можно сказать иначе: при существовании чего-то Одного существует и Все. Разумеется, и все числа (здесь это лишь оговорка, подразумевающая последующие доказательства.

В результате мы приходим к следующему: «существующее Единое» и есть для нас Бытие. Оно же и есть для нас Единое. При этом оно Иное, чем Единое и чем Бытие. Оно для нас одно и целое, оно для нас многое и в частях, и оно для нас все – единство всего, что есть. Это именно то, что нас окружает сейчас, и что мы воспринимаем сейчас. Некоторые называют это бытием в становлении. Действительно, все становится, меняется, различается... Действительность - это наша реальность. Поэтому я предпочитаю говорить о Чистом Бытии. Само же по себе Бытие как Многое и только Многое это мертвечина, говорят – наличность. Это та непосредственность, о которую можно ушибиться. Годится для обмена, не жить. «Сущее, тебя настоящим гнетущее». За что не хватишься – того и нет.

Но мы отвлеклись на Бытие. А нельзя ли сделать вывод о «Едином самом по себе» в этом «существующем Едином»? То есть, нельзя ли посмотреть на Единое в нашей формуле без Бытия, не на Единое как Единое-Различение-Бытие, а просто на различающееся Единое? Обратим внимание еще раз, как это Платон формулирует:

П а р м е н и д. А что, если мы охватим разумом само единое, которое, как мы утверждаем, причастно бытию, но возьмем его только само по себе, без того, чему, по нашему утверждению, оно причастно,- окажется ли оно единым только или будет также многим?

И в дальнейшем он будет говорить в основном именно об этом «различающемся Едином» самом по себе. А это именно тот случай, когда можно легко находиться и в себе самом, и в Ином, отличаться от себя и не отличаться, а также отличаться от Иного и не отличаться от него. Посудите, такое Единое в Ином как часть само собою находится и тем от него отличается. Чем? Бытием. Как эта же часть в себе собою является единым (не целым), и тем от себя не отличным. Но все же и от себя отличается, поскольку уже различающееся, а больше различаться и не с кем. А от Иного не отличается потому, что как всякое Единое от Иного оно может отличаться только Бытием, но в Ином Бытие есть, и в различающемся Едином не может не быть, ибо тогда оно бы не было различающимся – содержащим в себе Многое.³

К сожалению, Платон не всегда оговаривает, о каком именно Едином он ведет речь, поэтому надо быть предельно внимательным, и не путать «различающееся Единое» с Единым-Различением-Бытием, не говоря уж про Единое как таковое. Не исключено, что где-то там Платон и схитрил на публику. Но взгляд его, тем не менее, оказался проникновенным:

П а р м е н и д.Таким образом, само единое, раздробленное бытием, представляет собою огромное и беспредельное множество.
А р и с т о т е л ь. Очевидно.
П а р м е н и д. Следовательно, не только существующее единое есть многое, но и единое само по себе, разделенное бытием, необходимо должно быть многим.
А р и с т о т е л ь. Именно так.

Как заключил Платон, такое умозрительно выделенное «различающееся Единое» раздроблено Бытием. Оно уже не целое, как не может быть целым нечто взятое в отношении... без относящегося. Но тут лучше сказать поточнее или помягче – не раздроблено Бытием, а оно самим Различением предразличено, ибо и не поймешь, бытие ли уже это, что дробит. Вроде предпродажной подготовки осуществляется, в общем. Еще не товар, и уже товар. Еще не Бытие, и уже Бытие. Это и есть «Мелко дробленое Небытие» - море-окиян материи чисел, в котором плавают три кита x,y,z. Любопытно, что про различающееся Бытие (само по себе, в отрыве от Единого) уже так не скажешь, что его дробит Единое. Платон и не говорит. Бытие – слитно.

( Примечания и общий вывод: )

( Предыдущее. )

Upd 4:
Онт: Одно, Бытие и Иное - никаким образом не причастны друг другу. Чтобы причаститься друг к другу в различных комбинациях они должны провзаимодействовать посредством категорий Тождество и/или Различие. Об этом в "Пармениде" говорится и это место Лосев оговаривает как темное...

Ну, Лосев тоже хорош темнила… А если посмотреть в свете истины, то все и прояснеет :) Также станет ясно, что Одно, Бытие и Иное не могут быть не причастными друг другу. По первому слову, по первому…

Кактус продолжает радовать: При этом не так важно, как сам Платон рефлексирует и понимает то, что он делает… Наверное у него еще слабо развита рефлексия своего движения, и он не может артикулировано показать свою логику и категории, но это не значит, что у него их нет

Без комментариев.

Nic: Так, что здесь нет никакой логической ошибки, если мыслить как Платон, т.е. диалектически.

За упоминание имени Платона повесить на рее вверх ногами. И отгонять птиц.