Вчера у нас были гости.
Налопавшись по случаю «днюхи» мороженого, девчонки — одноклассницы и подруги дочери — завалились к нам домой, «допраздновать». Родители должны были приехать за ними с девяти до десяти вечера. Содержимое «клумбы»: наше сокровище, три немки, ещё одна девочка — дочь перса и русской, и Амина — родилась уже здесь в семье выходцев из Марокко. Семья девочки на вид вполне нормальная, но придерживается строгих нравов: Амина не выходит из дома, если её не могут сопровождать отец или кто-то из братьев. В школе об этом известно. Сама Амина, по словам дочери, совсем не прочь покинуть лоно традиций, но пока не решается, и помочь ей некому. Очевидно, учителям такая задача не по плечу (и не по сердцу). Понятно, что девочке также заказаны даже самые невинные развлечения, вроде сегодняшнего похода в кафе-мороженое в сугубо девичьей компании. Дочь, живописуя в начале недели план мероприятия, объяснила: пригласить Амину — коллективная идея, а сама девочка устроила дома чуть ли не революцию в Магрибе, добиваясь разрешения поучаствовать. Разумеется, мы не могли — да и не собирались — чинить со своей стороны каких-либо препятствий. В общем, всё прошло гладко, без эксцессов. Первым за своей дочерью прибыл Фархад, иранец, женатый на москвичке. Мы приятельствуем семьями, наша дочь подолгу «зависает» у них дома — вместе с Нани делает уроки: гимназия, где учатся дети, в двух шагах от них. Пока девочки собираются, я угощаю Фархада чаем, до коего он большой охотник, и мы обмениваемся мнениями о «текущем моменте», до чего охотник уже я. Впрочем, Фархад не против: у нас полностью совпадают мнения по «иранскому вопросу» (и не только), и Фархад всегда рад получить этому очередное подтверждение. Мы беседуем по-русски: Фархад учился, потом работал в Москве, да и в семье у него русский — основной язык. В разгар светской беседы раздаётся звонок в дверь, и не слишком радостным голосом Амина сообщает — за ней приехал брат. Услышав это, Фархад меняется в лице, вскакивает и скрывается на кухне. Признаться, я решил поначалу — он обжёгся (чай он пьёт огненно-горячий) или поперхнулся, и я, недолго думая, устремляюсь за ним: — Фархад, ты что?! Что случилось?!
— Али не должен меня видеть! Ни в коем случае! Вадим! Закрой дверь! Застываю на месте. И только спустя несколько секунд начинаю врубаться: Фархад защищает вовсе не себя, а меня. Это ведь я — хозяин дома, где находится Амина, и присутствие чужого, постороннего мужчины в нём недопустимо. Али не станет утруждать себя выяснением обстоятельств, Амину никто слушать не будет вообще — её свидетельство не стоит и ломаного гроша. Я вспоминаю, что накануне моей жене звонила мать Амины и долго выясняла состав нашей семьи, место встречи детей и не будет ли на мероприятии мальчиков. Мы с Лёлей пофыркали на средневековую дремучесть, да и забыли о разговоре. Как оказалось, напрасно. Благополучно распрощавшись с Аминой и её нагловатым братцем, возвращаюсь к Фархаду и машу рукой: опасность миновала, можно выходить. Завариваю новый чай — старый успел остыть. Фархад утирает большим клетчатым платком пот с высокого лба и смущённо улыбается. Я потрясён не столько его реакцией, сколько её скоростью и какой-то рефлекторной органичностью, — а ведь Фархад давным-давно не живёт среди «своих», и родню в Иране не навещал уже бог знает сколько времени. «Уж лучше вы к нам!» Лёля, за два десятка (без малого) лет совместной жизни научившаяся «читать» меня влёт и безошибочно, обеспокоенно переводит взгляд с меня на Фархада и обратно. Выслушав историю, она издаёт нервный смешок и поджимает губы. Фархад разводит руками, словно извиняясь: — Такие обычаи. У нас в Иране этого тоже хватает. — Он мрачнеет, опускает голову. — Дикость. Ислам — это дикость. Дикий обычай стал исламским обычаем. Почему это так?! Что тут скажешь. Да и не нужно ничего говорить. Фархад и сам всё понимает прекрасно. | 
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo-lj.gif)
