Во-первых, это блат, когда в результате коррупционного действия на том или ином посту в системе оказывается человек, недостаточно компетентный или неподходящий по иным признакам. Внешне это кажется не таким страшым аспектом, как следующие, но благодаря блату и протекции количество возрастает некомпетентных людей среди чиновников, что резко снижает КПД всей системы и повышает % тех ощибок, которые хуже преступления.
Во-вторых, это то, что называют коррупцией у нас, когда за взятку решение принимается не с точки зрения максимальной эффективности или соответствия реальности, а с точки зрения интересов отдельного коррупционера. В этом смысле она не сильно отличается от итогов фракционной борьбы, когда решение принимается не в интересах всего общества, а некой конкретной заинтересованной группы.
Понятно, что технологии коррупционных схем могут быть разными, и неслучайно некоторые коррупционные скандалы что в Европе, что на Дальнем Востоке не до конца списываются в наше восприятие коррупции, потому что мы традиционно понимаем её как «передачу конверта в обмен на конкретное действие». И некоторые элементы совсем не выглядят коррупцией (пример с льготой на аренду машину президента Германии). По нашим меркам чиновник подобного ранга вообще мог бы получить её бесплатно.
В-третьих, это собственно разложение. Искушение властью, которое можно разделить на две группы. Первая - когда человека начинают интересовать связанные с властью привилегии, и он начинает воспринимать высокий пост не как большую ответственность, а как более обильную кормушку. При этом речь обычно все же не идет о том, что человек воспринимает свой пост исключительно как источник получения дивидендов. Скорее – это ситуация, когда обитатель пряничного домика считает естественным для себя отколупывать со стен изюминки .
Вторая – это упоение властью в чистом виде. Гордыня, а не алчность или чревоугодие. Ситуация, когда человек может упиваться тем, что он может влиять на судьбы других. Профдеформации, о которых мы говорили выше.
Распространенность коррупции запускает и процесс десакрализации власти и падения ее репутации. В случае, когда любой может быть заподозрен в коррупции, а стремление обогатиться за счет поста воспринимается как основная мотивация чиновника, это накладывает очень сильный отпечаток на отношения власти и общества.
Однако говорить о том, что кресло чиновника всегда = заколдованный трон из вьетнамской сказки – неверно. Понятно, что место может давать определенное искушение властью и включать человека в новую для него сферу корпоративного интереса, но на это уходит время. Кроме того, искушения обычно действуют на уже имеющиеся у человека особенности, а не создают их.
Кроме того, надо помнить что в условиях, когда власть является площадкой для соперничества «заинтересованных групп», коррупция (неформально) рассматривается как своеобразная плата, которую получают те представители власти, которые, не являясь реальными полисимейкерами, воспринимают власть как кормушку для себя и своего клана и возможности использовать пост во власти как дополнительный рычаг для помощи своей фракции.
Не будем забывать и то, что моделей коррупции – несколько, и наряду с привычной нам «принес конверт – получил разрешение» есть еще дальневосточная модель, в которой чиновника как бы заранее прикармливают, чтобы потом, когда к нему обращаются с просьбой, он в силу моральных обязательств, не мог отказать. Иной вариант, - когда государство не имеет возможностей платить чиновникам столько, сколько надо, и обеспечивает их лояльность за счет возможности злоупотреблять служебным положением, каковое и рассматривается как основной источник дохода.
Не каждый чиновник – коррупционер, имеющий мотивацию «хапать для себя», хотя принцип, «что охраняем с того и кормимся», характерен не только для чиновников. Престиж чиновника как раз и складывается из возможностей реализовывать свои привилегии, куда и не в последнее время входит не только обладание статусными вещами, но и система охранных грамот, напоминающее средневековое тарханство (право на избавление от наказание за некоторое количество серьезных проступков).
Также коррупция практически всегда отражает определенное несоответствие законодательства и/или административной системы реалиям того общества, в котором они функционируют. Соответственно, это не "структурная проблема", а, скорее "структурное решение".
Не случайно коррупция особенно активна в ситуации, когда простая система, построенная на любви или страхе, начинает трансформироваться, и внешнее давление, которое заставляло чиновников вести себя достойно (будь то страх перед репрессиями или приверженность определенной этике), ослабевает. При этом по-прежнему постулируется, что чиновники работают на страх или на совесть, и реформирование системы с учетом изменения менталитета чиновников не проводится или проводится медленно.
Как с этим бороться? Путей несколько. Люди, которые привыкли жить в старой системе, считают, что борьбу с коррупцией нужно вести усилением мотиваций, будь то введение новых этических кодексов или показательные процессы. Все это, безусловно, работает, но в новой ситуации этого может не хватить.
Изменение этической доминанты – процесс долгий, и если ментальность большинства чиновников вписывается в принцип «Что охраняем, тем и кормимся», то для решения проблемы в ближайшем будущем параллельно со стратегическим курсом на изменение доминанты и созданием чиновников с новой ментальностью придется разрабатывать и комплекс тактических мер, учитывающих то, что «воровать будут все равно», и рассчитанных не на то, чтобы уничтожить это явление, а на то, чтобы его ограничивать или регламентировать. Это – та самая ситуация, когда бюджет изначально планируется с расчетом на то, что какая-то его часть непременно будет расхищена, а показательные «казни» чиновников применяются в отношении тех, кто нарушает правила игры и берет сверх меры.
Некоторые политологи, наоборот, воспринимают коррупцию как своего рода плату политикам за их неблагодарную работу и естественный элемент любой системы. Так как сила всегда развращает отсутствием границ, а потребности имеют тенденцию к росту, злоупотребление служебным положением или пытаются регламентировать за счет разнообразной системы привилегий, или оставить в серой зоне. Тактика почти та же (всем брать по чину, или китайский подход к %-ту расхищенного), но без долгосрочных мер о которых говорили выше.
Еще одним способом борьбы полагают прозрачность власти, которая очень быстро превращается в полную подотчетность чиновника общественному мнению. Так, на сайте Конгресса США можно найти весьма подробную информацию о любом конгрессмене, включая то, как он голосовал за тот или иной законопроект. Таким образом, поощряется тенденция, когда в качестве доказательства своей некоррумпированности чиновник настолько «разоблачается», что даже его частная жизнь начинает подчиняться общественной. Но такая публичность тоже отнимает время, которое должно бы тратиться, возможно, на более важные вещи, и в результате получается, что чиновник является хорошим чиновником, если он соответствует образу хорошего чиновника, сформированному общественным мнением.
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo-lj.gif)
Узнав о теракте в аэропорту Бургаса, в котором погибли израильские туристы, 27-летняя депутат болгарского парламента Калина Крумова поступила так, как редко поступают политики любой национальности. Она поехала в госпиталь, куда привезли раненых, и провела там сутки без сна, переводя с болгарского на английский и помогая израильским специалистам. 
