Хореи с рифмой

Por morrer uma andorinha não acaba a primavera.

Если ласточка умрёт,
    То весна не прекратится:
    Упадёт на землю птица,
    Сердце в нас не упадёт;

Сердце в нас не разобьётся,
    Не рассыплется во прах,
    С прежней песней на устах
    Жизнь заблещет, засмеётся.

Лишь на миг погаснет свет
    В бесконечно малой точке,
    И в одной какой-то почке
    Лист замрёт ему в ответ.

Продолжается весна,
    Непременно будет лето —
    Да, но чьё-то сердце где-то
    Не очнётся ото сна;

Не найдёт в себе ростков,
    Солнцу больше не ответит,
    Лето, осень, зиму встретит
    Без цветов, плодов и слов.

С каждой ласточкой летает
    Чей-то восхищённый взор;
    Обретает с ней простор,
    С ней однажды умирает.

Сапфическая строфа

(Кто тебя, скажи, разыскал, окликнул,
    Кто тебя сумел задержать в расспросах,
    Кто на берегу меж дождём и галькой
    Стал тебе другом,

И под разговор, хруст шагов удвоив,
    Вплёл тебя в свой день, проводил до дома,
    И с тобой, шутя, на крыльце расстался
    До воскресенья?

Как он только смог, как он умудрился —
    Нет, не разберусь, сколько ни гадаю,
    И под бухи волн, гомон птиц горластых
    Ждать не устану

Мысли, что тебя принесёт однажды,
    В это там и сям, среди скал прогулки,
    И предъявит мне, без зазора врежет
    В место и время;

Время не твоё, берег вряд ли точен,
    Не взыщи, зато дождик мелок, светел,
    И на той горе, за сосной как будто
    Дом твой уместен.

Вот где можно ждать и царапать время,
    Колупать века, терпеливо, стойко,
    Чтоб на миллиметр облик твой приблизить,
    Чётче увидеть,

Чтобы голос твой, старую кифару
    Услыхать, устав соль глотать и ветер,
    И на тихий звук по крутой тропинке
    Лезть, замирая:

Как бы не спугнуть, как бы не развеять,
    Как бы наверху всё твоё, что было,
    Хоть на миг застать, на твою ступеньку
    Ногу поставить —

Левконоя! ты, только ты и дружба
    Будете всегда: хлеб и соль вселенной;
    Ну а мы, толпа прочего и прочих —
    Пыль или пепел.)

Самоделка (усечённая сапфическая строфа)

Жизнь моя распахнула крылья,
    Целый мир я вместил, ликуя,
    И себя, благодарный, роздал
    Вам без остатка.

(Вот стою, сам себе постскриптум,
    И на всё развожу руками,
    И тому, чем здесь был, не меньше
    Вас удивляюсь.

Отвечать не могу за это,
    Да и что на восторг ответить,
    До земли вам кладу поклоны:
    Мол, отпустите!

Никакой из меня оракул:
    К тем вещам, что сейчас случились,
    Ни ума приложить, ни мерки
    Я не умею.

Толковать, в чём не знаешь толку —
    Не возьму в толк, зачем вам это,
    Я устал, так уйти мне дайте,
    Сами уйдите.

Пусть сперва пустота настанет,
    Схлынет плеск ваших рук прилежных,
    Ваших ног, в гардероб текущих,
    Шорох и ропот.

Станем ждать: вдруг прилив однажды
    Принесёт нас на тот же берег,
    Чтоб со мной там опять случилась
    Прежняя странность.)

Четвёртая асклепиадова строфа

В серый берег идут валы,
    В одинаковых днях ветер проносит шторм,
    Пенной кромкой вдоль мокрых скал
    Бесконечный прибой вьётся за горизонт.

Гонит толщи холодных вод,
    Разбивает их в пыль и собирает вновь,
    Перекатывает себя
    Море цвета свинца перед пустой землёй.

Утром дождик из сизых туч
    Крыши нам окропит и пропадёт светло;
    Иссякает дрожащий след,
    И, сияя как ртуть, капля молчит внизу.

Где-то в горку ползёт возок
    И на склон наросли плотной толпой дома,
    Черноватые листья пальм
    Над седою стеной возле путей блестят.

Там вдали, над скрещеньем стен,
    В разнобое антенн, окон, ступеней, крыш
    Рядом с дверью горит герань
    И дорога внизу делает поворот.

Этот дом собирать привык
    С мокрых улиц гостей в сумерках и во тьме,
    В мирный праздник, за старый стол,
    В золотистую тишь, в шутки, в игру, в тепло.

В этом доме живёт зима,
    На себя по утрам долго глядит в окно,
    Между толпами волн и туч
    Мысль мелькает вдали — белый флажок и крик.

Дни, недели, твой серый срок,
    Перерыв, пустота, будни среди камней,
    Отраженья ползут в часах,
    Серебрится стекло, грезит открытый глаз.

Чайки, ветер, дожди, шторма,
    Здешний праздник иссяк, лето ушло в отлив,
    Ныне нам дотемна дано
    Сети дома чинить или архив листать.

Рядом моря немолчный труд,
    Ржавых трав островки цепко впились в обрыв,
    Свет и мысль повторяют путь,
    В дверь грядущей весны волны и дни стучат.

Возле порта средь бурь ночных
    Голосами Сирен плачут шеренги пальм,
    А с рассветом на парапет
    Сядут чайки рядком наглые глотки драть.

В лабиринте прибрежных скал
    Где-то варят смолу или себе обед,
    И смеётся близ чёрных днищ
    В сером дне костерок, словно весёлый друг.

Алкеева строфа

Придёшь однажды и не найдёшь следов
    Ни пустыря, ни дома, ни тополей,
    Над мутной речкой по мосточкам
    Не пробежишь, догоняя друга.

Зачем опять вдоль старой стены спешить,
    За красной кладкой следуя, и её
    Под копотью времён прошедших
    Рдением греться, пока холодный

Ненужный перекрёсток не оборвёт
    Её теченье; и, возвращаясь вспять,
    Перебирать её начало,
    Пробуя должное продолженье,

Как памятью растерянного стиха
    Остаток, среди листьев и луж найти;
    Меж новостроек пробираться,
    Как меж капканов, ловушек с ядом,

Где было место счастья, где был твой дом,
    Куда сквозь скуку, битвы и маету
    Из школы и зимы стремилась
    Жизнь твоя в лето неодолимо?

В гнезде своих времён остаётся жить
    Блаженство каждое, и напрасный труд —
    Его следы искать в пространстве,
    Где каждый день о своём хлопочет.

Сапфическая строфа

Если у тебя сношены ботинки,
    На дворе темно, на желудке пусто,
    И опять орут и ревут, подравшись,
    Младшие братья,

Если в этот день у отца получка,
    И понять легко, где он пропадает —
    Что же, намотай старый шарф на шею,
    Выйди из дома.

Пробегись-ка ты, брат, по закоулкам,
    Из шинка домой прогони скотину,
    А когда тебя материть он станет,
    Дай ему в морду;

На ходу ему выверни карманы —
    Может, там ещё что-то завалялось?
    Ну так отними! чтоб на опохмелку
    Он не истратил.

На этаж втащи и отшей соседей
    (Что вам тут, театр? пьяных не видали?!),
    Братьям обещай п---й навешать,
    Чтоб не глазели.

Спать, скорее спать! Завтра будет завтра,
    А сегодня ты славно отстрелялся;
    Пусть тебе отец дикий цирк устроит
    Утром с похмелья —

Будет вольный день, солнце и работа:
    Служба и концерт; а потом твой мастер
    Скажет: “молодец!” — и тебя отпустит
    В гости обедать.

Но на этот раз к тем ты не заглянешь —
    Хоть и от души, правда, приглашали —,
    Им издалека ты рукой помашешь
    И рассмеёшься;

Купишь за мостом булку и бутылку,
    Сунешь их в карман и навстречу липам
    Побежишь, резвясь, чтобы не замёрзнуть,
    К близкой заставе.

В роще в будний день пусто и просторно,
    На дворе ноябрь, листья облетели,
    Чёрные стволы взгляд уводят к нежной
    Неба улыбке;

Быстро, словно зверь, перекус прикончив,
    Станешь там бродить, петь, свистеть, смеяться,
    Хлопать по стволам, обниматься с ними,
    Словно с друзьями.

Ветер, небеса, облаков остатки,
    Солнце льётся вниз, ноги вязнут в листьях,
    Канул день в тебя яркою картинкой —
    Звуком вернулся;

Сядешь за ручьём у пустой скамейки,
    Разложив на ней от еды обёртку,
    Станешь колдовать, напевая, хмурясь,
    Над партитурой.

Изгрызёшь над ней карандашик куцый,
    Торопясь, пока не угасли звуки,
    Торопясь, пока не угасло солнце,
    Дело закончить.

Вот краснеет свет, истекает время;
    На аккорд в конце водрузив фермату,
    Карандаш тупой с пойманною песней
    Сунул в карман ты;

Разогнулся, встал, отряхнул колени
    И среди теней чутко потянулся,
    И через ручей прыгаешь обратно,
    И через рощу

Топаешь назад — сумерки синеют,
    Воротник подняв, шагу прибавляешь,
    А среди ветвей зацветают кротко
    Первые звёзды.

Над дорогой спят птицы и деревья,
    Впереди в домах теплятся окошки —
    Там свой день, сглотнув, запивают люди
    Горьким весельем.

Кто идёт, уже в темноте не видно,
    Да и всё равно; только у заставы
    Молча на него фонарём посветит
    Сторож из будки.

Алкеева строфа

Глядишь — а взгляд уходит, и мысль скользит,
    Ты в даль их отпускаешь и тут стоишь,
    Как в поле пугало, как летом
    Возле путей молодой подсолнух.

Твоя душа всё дальше, а ты всё тут,
    Как на часах, до срока застыл и ждёшь:
    Пока она, как змей по небу,
    Вольно гуляет в местах счастливых.

Молчишь, держась за нитку, забытый здесь,
    Уже почти не нужный, почти чужой,
    Немного зябнешь на опушке,
    Слушаешь день, присоседясь к ёлкам:

И пасмурность, и поле, село вдали,
    Куда, как в школьной прописи, так и сяк
    Скосясь, гуськом столбы плетутся:
    Чёрные лапки, кривые рожки.

Там, где седое небо сочит снежок,
    Незримый поезд хлопает и свистит,
    В тиши, легко и окрылённо,
    Сквозь забытьё проступает счастье.

И дышит, улыбаясь в полдневном сне,
    И слышится в безлюдье издалека, —
    Туда душа ушла, оттуда
    Ждёшь ты её, торопить не смея.

Элегический дистих

Ближе к людям спускается свет и тихо приходит
      Тихий труд разделить, наши простые дела;
    Тёплый, рядом лежит, сквозь голубеющий воздух,
      Остужаясь, весь день льётся вдоль улиц, блестя.

Август кончен, вперёд глядит сентябрь желтоглазый,
      Солнце, груши, листва и золотые шары
    Из сиянья небес — атласных, синих, блаженных —
      Смотрят в мутный итог года: и в темень, и в грязь.

Были только вчера легки кусты у дороги,
      Утром заспанный свет, высь и штрихи облаков,
    Под ногами трава, подсохший щебень, суглинок,
      Шелест чёрствой листвы, белки весёлая брань.

Лето — лёгкий простор, дорог и туч бесконечность,
      Дома нет, только мир, всякое место — твоё,
    И течение дней, светил, и речки, и ветра
      Не имело вчера веса, как лето — конца.

Невзначай из него мы каждый раз выпадаем,
      Утекают без нас дальше всё те же пути,
    Остаётся конец: сентябрь и осень, — и снова
      Мы на плечи кладём грязи и холода груз.

Что же! Прежде, чем нам в труды и в темень спуститься,
      Этот свет золотит радостью первые дни;
    Как из детства на жизнь, глядим: всё зная, спокойно
      И согреты внутри истиной нашей судьбы.

Элегический дистих

I

Путь от порога, с утра, дорога с пылью и светом,
      В горку, с горки — легко, у поворота кусты,
    Там в лицо — шиповник с росой — запоздалая роза,
      В мелкой жёсткой листве терпкие зреют плоды.
    Резво тропка взбегает на склон, летучие мысли,
      Чая встречи, тебя ввысь к перевалу несут;
    Через тень, сиянье росы и матовый отсвет
      От прохладных небес лес пропускает тебя.
    На пустынном хребте ребристых скал обелиски
      Возникают порой и пропадают вдали;
    Там, на самом верху, ворвётся в лёгкие ветер,
      Их расправит тебе в песне, как крылья орлу.
    Вот и солнце, мох на камнях — открытое место,
      Ты к вершине летишь, счастье глотаешь, спеша,
    Шаг, другой — и взор твой нырнул в родную долину,
      Наглядеться, дивясь, досыта ею нельзя.

II

Вздыбив ельник, туда несутся крутые отроги,
      Тут и там средь полян реют созвездья дубов,
    Ниже лёг виноградник рядами, а у подножья
      Рыжих крыш чешуя смотрит из гущи садов.
    Дальше кружит река меж сёл и пашен, и где-то
      В светлых водах её остров скалистый стоит;
    Там твой дом, фасад озарён знакомой улыбкой,
      И привычно к нему ты, как с прогулки, спешишь.
    Он парит пред тобой вдали, скрываясь порою
      За верхушками рощ, церковью или холмом;
    Сладких яблок и груш полны карманы, но слаще
      По дороге тебе слышать привет земляков.
    Вот причал, и близко теперь из сени тенистой
      За блистаньем воды видишь ты солнечный склон,
    Миг — на вёсла легли ладони, прянула лодка,
      Понеслась и стремглав врезалась носом в песок.

III

И вприпрыжку душа домой летит, и ликует,
      По ступеням крутым через сады возносясь,
    И целует, смеясь, и всех, и вся, что ни встретит,
      И, как стриж в небесах, плещется в детстве своём.
    Населяют его и длят, собой оживляя,
      Эти люди, в него песню вдыхают и труд;
    Много новых меж них, но все, как прежде, прилежно
      Каждый куст у тропы, каждый колодец хранят.
    Смотрит сверху дом на тебя, твой истинный, первый,
      Где однажды дружить счастье явилось с тобой;
    Здесь оно на тебя из банки с мёдом глядело,
      Вылетало, порхнув, славкой на свет из листвы.
    Это — остров живых, ты слёз своих не заметишь
      Над могилой отца среди цветов луговых,
    По садам кругом петухи поют, то и дело
      Новый миг золотой в долгом приветствуя дне.

IV

Вот и друг меж тем подошёл; и с шуткой всегдашней,
      Утешая, кладёт руку тебе на плечо,
    И, забыв всё вокруг, вы снова сели под сливой
      На остатки стены время и мир обсуждать.
    Взгляд и слово и мысль парят над пёстрой долиной
      И над прошлым страны, полным плодов, как сады,
    И, как горы, встают над всем, что было, герои,
      Грозной мощью своей мир драгоценный храня.
    Снова звонким ручьём бежит живая беседа,
      Словно вы и на час не расставались с тех пор,
    Словно не было дней и дел пустых и докучных
      И от века навек здесь вас Творец водворил.
    Может, ты и жалел о чём-то в прошлом, и даже
      Точно будешь жалеть о быстротечном потом —
    Всё же есть этот миг желанной встречи, в котором
      Вечность счастья сейчас вся отразилась сполна.

V

Осень; первые дни. Простор, и лёгкость, и праздник,
      Потому что к концу клонятся лета труды,
    Потому что жара ушла, и гнёт её сброшен,
      И прозрачны вокруг воздух, и тени, и свет.
    Потому что птенцы летать почти научились,
      И, под грузом скрипя, катят телеги с полей,
    И открылись теперь везде дороги и двери —
      Собираться на пир нам наступает пора.
    Время вспомнить друзей, с роднёй своей повидаться;
      И от наших шагов радостью полнится край,
    И от песен в пути, от перекличек и шуток,
      От приветствий звенят стены и склоны долин.
    И тогда, как стихи, свой край в пути повторяя —
      Яркий праздник листвы, звонкое пламя костров —,
    Вместе с ними смеясь, мы ликованье разделим
      И за общим столом Родине песню споём.

= = = = = = =

*Ответ, прежде всего, на элегию "Штутгарт", а кроме того, на "Плач Менона по Диотиме" и многое другое.

Алкеева строфа

Большое поле, воля, пустая степь,
    Трава, канава, низкая насыпь, рельс,
    За ним другой, болты на стыках,
    Ржавчина, шпалы хрящами в щебне.

Светает, месяц тонок и ветер тих,
    Пути дугой широкой кроят простор,
    Из края в край канву событьям
    Тянут по вектору сквозь безлюдье.

И те потом приходят под лёгкий стук,
    Отсчитываясь, мимо летят, частят —
    Один, другой, зелёный, спящий,
    В крапинах окон, с полоской узкой.

И смотрит сверху месяц, и смотрят здесь,
    Сменяясь, ближе, дальше, толпясь, кружась:
    Татарский клён, сухой колодец,
    Чья-то халупка, перрон заросший.

А вереница длится, и эхом в даль
    Уходит, отделяясь, второй пунктир:
    Шагают вешки телеграфа,
    Тонкие нити, воздев, уносят.

В окошке каждом заново та же вещь,
    Упав навстречу, бросившись в крупный план,
    Встаёт, на ракурсы дробится,
    Пригоршней жестов ссыпаясь в память.

Ворвался кубик-домик с крутым коньком,
    В равнину вперил року открытый взор,
    Уже встречая, чуя, зная —
    И, закружившись, сорвался, канул.

Поодаль тополь пальцами ловит высь,
    Густую грусть, хрустальную синеву,
    И хороводится с кустами,
    Тянется, пятится, улетает.

Что встретит, схватит, вертит бегущий кадр,
    Подержит миг и выпустит в пустоту,
    И, местность в пляс послав планетный,
    Такт отбивает ударом парным.

Но сам стрелой прицелился в горизонт —
    Не шар, не свет, не бог, не магнит, не центр —,
    Улов свой прошлому швыряет,
    Степь расстегнув, разметав, рассыпав.

Рванул её и скрылся, и ручейком,
    Как нервный импульс, вслед убегает стук,
    Хребет дрожит и остывает,
    И оседает в бессвязность утро.

В небесной чаше снова застыла степь,
    Под солнцем месяц стёрся и ветер сник,
    И заживает шов; и память
    В нём засыпает до новой бури.