tapirr

К эстетике нерыночного предмета

В 1925 году выдающийся советский художник Александр Родченко в первый и единственный раз в своей жизни оказался за границей. Это была не просто заграница — это был легендарный Париж: как тогда, так и сейчас — рай и одновременно ад для начинающего покупателя. Несмотря на то, что Родченко прибыл за границу для работы (постройки, как бы мы сейчас сказали, инсталляции — “Рабочего клуба” в павильоне СССР на Международной выставке декоративного искусства и промышленности), покупки и впечатления от магазинов неожиданно для него самого заняли в его парижской жизни много места, о чем можно судить по его письмам жене, художнице Варваре Степановой. В течение нескольких месяцев, проведенных в Париже, Родченко постоянно ходит по магазинам, присматривается и приценивается, совершает покупки для дома, семьи и друзей, причем помимо фототехники, которая нужна ему для работы, важнейшее место в его списке занимает одежда и белье. Себе он, в частности, покупает множество крахмальных воротничков (с большой неохотой — этот предмет белья он обычно не носит), а жене — то, что позже будут привозить из загранкомандировок все граждане СССР: резиновый пояс для чулок и сами чулки, шесть пар [Родч. 161].

Письма Родченко из Парижа — потрясающий человеческий документ, фиксирующий испытание, через которое впоследствии проходили многие советские и все бывшие советские граждане: первое столкновение с консюмеризмом, усугубленное практически полным незнанием иностранного языка. Этот же фактор в известном смысле очищает впечатление Родченко от Запада, дистиллирует его до базовых — с точки зрения человека “без языка” — моментов: покупка служит заменой коммуникации. Родченко убит и раздавлен количеством выставленного на продажу и невозможностью купить “все это”. Это чувство для него мучительно, но он полагает, что оно неизбежно порождается капитализмом (при том, что возможность купить “что-нибудь” открыта: Родченко несколько раз замечает, что все относительно дешево). Привлекательные и на первый взгляд доступные западные товары вызывают у него одновременно влечение и отвращение, почти страх; он утрачивает равновесие и явно раздосадован на себя самого за собственные чувства и желания. Поэтому время от времени он срывается на патетические тирады, одну из которых хочется привести полностью.

( Далее )Первое, что увидел Родченко в Париже, был продавец порнографических открыток [Родч. 136]. Через пару дней, прогуливаясь, он зашел в “какую-то 'Олимпию'“, где был неприятно поражен тем, как “подходят, танцуют, уводят любую” [Родч. 138]. Западный мир показался ему миром тотальной продажности, где всякая женщина и всякая вещь ведет себя как проститутка. Она сверкает красивой и сексапильной упаковкой, бесстыдно предлагая себя.

( Далее )Родченко постоянно проводит параллели между женщиной и вещью, считая, что обе они должны освободиться от вещного статуса. Это звучит парадоксально. Позиция Родченко напоминает утопическую программу современной политкорректности в ее американском варианте: положение объекта следует уничтожить вовсе, все люди и предметы должны получить статус равноправных субъектов (такие предложения в радикальной экологической политкорректности, озабоченной, например, правами древесины и молочных продуктов, действительно делаются). Оставляя в стороне проблему женской эмансипации, зададимся вопросом — что же такое предмет потребления, утративший объектность, вещь как субъект?

Фото: АР «Двое. 1932». Из серии "Студенческий городок в Лефортово".

Это и есть советский предмет в его реальном облике, каким мы с ним знакомы не по абстракциям ГОСТов и даже ассортименту магазинов, а в повседневной жизни. Это предмет, максимально приспособленный к реальному потребителю: ушитые в боках платья; разношенные туфли; электросчетчик, переделанный так, что крутится в обратную сторону; радиоприемник, настроенный исключительно на “Голос Америки”. А в особенности — все сделанное дома, будь то варенье с пенкой, свитера ручной вязки или собственноручно сбитые книжные полки. Значительную долю советских предметов составляли вещи переделанные, к чему призывали и чему учили многочисленные тогдашние журналы (например, “Наука и жизнь”), из которых можно было узнать, что полезного можно сделать из старой шины и негодной зубной щетки. Такие вещи прежде всего нестандартные, личные, а следовательно, субъектные. Именно такие вещи, а вовсе не абстрактные новые изделия советской промышленности, составляли повседневную бытовую среду жителя СССР.</p>

( Далее )Забота о субъектности любых меньшинств заставляет Родченко думать не столько о том, что человек не должен быть рабом вещи, сколько о том, что ей самой не следует быть рабой. С точки зрения раннего советского социализма, вещи — это пролетарии. В написанном в 1924 году романе Мариэтты Шагинян “Месс-Менд” вещи-пролетарии борются со своими угнетателями-владельцами: герой романа Микаэль Тингсмастер (Мик-Маг) учит рабочих “одушевлять вещи магией сопротивления” уже в момент изготовления, поскольку они “идут служить во вражеские кварталы” [Шагинян 16].

( Далее )

“Скорей бы купить...”

Аскетический быт советского государства хранил в себе колоссальные залежи желаний, которые оказывались спроецированы на немногие предметы быта, в особенности импортные. Конструктивисты склонны были всегда недооценивать эти человеческие слабости, но Родченко в Париже, искушаемый недоступными витринами, много перестрадал и многое понял. Именно после своей парижской поездки он пришел к пониманию того, что всякое изображение есть изображение желания и желаемого; фетиш изображения неуничтожим. Именно тогда в его фотографиях вновь возникли уничтоженные было женщина (а не человек вообще), вещь и реминисценции традиционной картины.

В 1927-1928 годах Родченко стал снимать (купленной в Париже техникой) “эстетские”, визуально эротизированные натюрморты из стеклянных ваз, заслужившие критику его товарищей-лефовцев, а также весьма необычные портреты Степановой — теперь уже не в рабочей косынке и не в длинной юбке с широко расставленными ногами, а в подчеркнуто “сексапильном” наряде: узкой юбке, со скрещенными ногами в шелковых чулках, в длинных бусах, иногда с распущенными волосами и на постели.

( Далее + много гениальных фото )


__

( Read more... )

20 век COLORIAGE SUNDAY SCHOOL

( Read more... )

20 век Cerf, NT Le bapteme de Jesus La bible pour les jeunes -La nouvelle alliance 1987-Editions du Cerf Texte de AM Cocagnac et images de Jacques Le Scanff

Baptism of Christ, James B. Janknegt, 1991

( целиком )







Leonardo da Vinci
Mona Lisa (La Gioconda)
c. 1503-5
Musee du Louvre, Paris


( глаза, руки )


Вариации всех художников:


( Мона Лиза обнажённая )


( Казимир Малевич )


( Марсель Дюшан )




Mona Lisa, by Fernando Botero (Columbia, 1977)


( Сальватор Дали )


( Энди Ворхол, не одна )


( Ещё варианты )




Jean-Pierre Khazem




Jean-Pierre Khazem (installation)








( Ещё )


( Русские тоже не лыком шиты )


( Жуткий японский вариант и буддийская притча )


( Жизнеутверждающее )

Тех же «Авиньонских барышень» рассматривают, как правило, в фокусе становящегося кубизма и тогда они оказываются «отправной точкой современного искусства. Впервые художник порывает с очевидным и создает новую живописную вселенную», - говорит Мари-Лаура Бернада, долгое время работавшая хранителем музея Пикассо.

(Он порывает с тем самым «очевидным», с которым и возникают всякие странности: его, например, упорно не узнает представитель какого-нибудь пралогического племени, затерявшегося в небольших островах Океании и украсившего собственные будни превосходными наскальными рисунками и ритуальными масками, так вдохновляющими самого Пикассо. Крокодил, нарисованный по всем правилам «классического искусства», крокодил-как-живой, остается совершенно неузнанным аборигенами. Они не видят на холсте никакого крокодила (как кошка не видит себя в зеркале).

Они обескуражены, когда им говорят: вот, посмотрите, крокодил. Специально суют им под нос холст с крокодилом. Похоже, и мы видим на холсте крокодила вовсе не глазами, а процедурами нашего мышления, очень конкретно заточенного, кстати. Так что в классической станковой живописи не больше очевидного, чем в пространстве и времени, этих якобы имманентных формах нашей чувственности, которые между тем однажды так откровенно - возникли).


Ирина Ескевич

Оптические манёвры
в окрестностях Энштейна и Пикассо

http://syncoptica.ru

Georges Annenkoff.
Picture from “Portraits”, 1922

Решил запостить побольше упоминаемого здесь (в сущности, всуе) рисовальщика:

( Много портретов )

Феи благословляют новорожденного ребенка

ESTELLA LOUISA M CANZIANI (1887-1964)
Fairies Bless the Newborn Child (England, 1923)

Literature:
Bruno Girveau, Il était une fois Disney Aux Sources de l’Art des Studios Disney, exhibition catalogue, Réunions des Musées Nationaux, 2006, illustrated page 119


знаменитая волшебная картина эдвардианского периода
появилась в Королевской Академии
она висела над каждой кроваткой в качестве Ангела-Хранителя
была растиражирована в четверть миллиона экземпляров

большое количество ее печатных изданий было продано солдатам в траншеях.
эдвардинский период - период короля Эдварда


Мне это больше всего напомнило (по ощущению) великую книгу Мишель Турнье. Лесной царь (читать обязательно!)
К скандалам с "педофилией" имеет непосредственное отношение...

On the road to Emmaus
Artist: UNKNOWN; Master Connected to the Protestant Reformation Era Writings
Date: Published 1563
Technique: Woodcut

Первая часть здесь/ Также см


Walk to Emmaus, The
Artist: ORSI, Lelio
Date: C. 1565-75
Technique: Oil on canvas




On the toad to Emmaus
Artist: ROUAULT, Georges
Date: 1939
Technique: Colour etching



MELONE, Altobello
Walk to Emmaus
Date: C. 1516-20
Technique: Oil on wood

( +8 )

подробности здесь

Eric Gill
Погребение Иисуса

Об авторе:
(Больше его работ в этом разделе)

Eric Gill
1882-1940

( биография на английском )

Gwen John, 1876 - 1939
The Convalescent, c.1923-24

А как перевести название, господа и дамы?

Larry Rivers, 1923 - 2002
Camels, c.1962

Это же просто Кирико какой-то!
Странно и удивительно..

А между тем, это

( Read more... )

( собственно Кирико  )

Игорь Вулох, Анатолий Зверев и Валентин Воробьев у доходного подвала на Сухаревке в Москве. Фото Игоря Пальмина

Продолжение темы: №1 №2

Не совсем точно я сказал, что о жизни московского андерграунда никто не пишет. Воспоминания выходят. Только, боюсь, кроме самих участников тех событий, они интересны только исследователям и людям, особо интересующимся темой. А ведь события и люди того времени свидетельствуют о том, что советской власти никогда не удавалось полностью "закатать под асфальт" живую жизнь, в том числе и культурную, как бы она этого не хотела.

Одной из книг, описавших "жизнь целого поколения" является книга

Валентин Воробьев. Враг народа. Воспоминания художника. М.: Новое литературное обозрение, 2005

Данный фрагмент был опубликован в Независимой:

60-е начались с книги Эренбурга «Люди, годы, жизнь», а закончились 15 сентября 1974 года на беляевском пустыре, раздавленные бульдозерами на пересечении улиц Профсоюзной и Островитянова. Русским Монпарнасом стал не Политехнический музей, а художественные подвалы Смоленки и Сретенки. Воздухом времени – безумная скоропись Зверева, завывания Губанова и песни Хвоста. «Старик, ты гений!», гудевшее по московским подвалам и салонам роковых женщин, стало выражением свободы в несвободной стране. 60-е сегодня так же далеки от нас, как 20-е – для них. Бронзовый век русской культуры забронзовел, осмеян и превратился в миф о себе. Основные деятели перебрались на Запад и в лучший мир. Тем интересней мемуар художника Валентина Воробьева, активного участника «второго русского авангарда», уже тридцать лет живущего во Франции.

Бульдозерный перформанс 1974 года остается темным, заросшим нелепыми мифами делом кучки художников.

( читать )

«Изощренная операция» компоновалась совершенно открыто, гласно и сумбурно в московской «хрущобе» у Преображенской заставы, где обитала семья Рабиных и часто гостили Рухин и Жарких.

У подъезда постоянно маячил топтун в серой шапке.

В квартирке, выкрашенной в бурый, барачный цвет, висела резная икона с коптящей лампадой. На потрепанном диване дремал тучный Немухин, изредка открывая веки. У телефона, склонив бритую голову, дежурил Рабин-cтарший. На кухне топтались незнакомые мужики с продуктовыми авоськами, по-хозяйски откупоривая пивные бутылки. Дебютанты подполья – Эльская, Тупицын, Комар и Меламид – беспрерывно смолили вонючие сигареты и гурьбой бросались по узкому коридору, когда в дверях трещал звонок.

На сходках актеров и статистов перформанса своими людьми были фотографы Игорь Пальмин и Леня Талочкин, к философским советам которых почему-то все прислушивались.

За две недели томительного ожидания раз семь я был у Рабиных и всегда видел горького пьяницу Димку Плавинского, именитого и беспощадного «дипартиста», не принимавшего участия ни в деле, ни в разговорах.

Так в крутом замесе абсурда с вокзалом работали наши бульдозерные стратеги.

( далее )В следующем посте - ответ на воробьёвские "наезды" и эпитеты, и ответ на этот ответ.

В продолжение темы, начатой здесь

Василий Яковлевич Ситников

В.Я Ситников стал первым, а зачастую, и единственным учителем для многих впоследствии известных художников, чуравшихся официальных художественных школ. О жизни, творчестве и педагогической деятельности Василия Яковлевича, к сожалению, имеется мало письменных свидетельств. Тем ценнее собранные Заной Плавинской воспоминания учеников и друзей Ситникова, опубликованные ею вместе с ситниковским "трактатом о рисунке и живописи" в письмах, в книге под названием "Василий Ситников. Уроки". Это уникальное издание было выпущено в 1988 г. в издательстве "Агей Томеш-пресс" тиражом всего в 1 тысячу экземпляров, и в настоящее время является раритетом.

( далее )

( читать )

Среда, в которой родилось и существовало неофициальное искусство и диссидентское движение второй половины ХХ века, формировалась буквально из ничего — из дружеских застолий, посиделок в мастерских художников, стихийных философских и поэтических кружков. Во времена хрущевской оттепели на карте Москвы обозначились энергетические центры этой среды — сеть квартир, бараков, подвалов, в которых знакомилась, общалась, влюблялась и спорила русская советская богема и интеллигенция.

( далее )

Лианозово (конец 50-х — начало 70-х)


Евгений Кропивницкий

— Ядром этого салона была семья художников Ольги Потаповой и Евгения Кропивницкого, которые жили в Долгопрудном, плюс породнившийся с ними Оскар Рабин, который с женой Валентиной Кропивницкой поселился в Лианозово. А идеологическим фундаментом было лагерное изгойство шаламовского толка. Это был такой форпост поколения, ужаленного войной и лагерями, и если в целом по Москве это было размыто — во дворе моего детства на Плющихе, например, кто-то воевал или сидел, а кто-то нет, но внимания на этом никто не акцентировал, — то в Лианозово это все было в концентрированном виде. И в бараке Рабина, и в квартире Кропивницких этот концентрат рванул. Люди с активными протестными настроениями, вынужденные выживать и не могущие забыть свой экстремальный военно-лагерный опыт, собрались и стали философствовать, чтобы просто осознать себя.


Игорь Холин, Генрих Сапгир, Вагрич Бахчанян(сидят), Эдуард Лимонов, Слава Лен (стоят). 1974


( далее )

Южинский переулок


Ю. Мамлеев

— Этот кружок сформировался в читальном зале Ленинки, точнее, он зародился в тамошней курилке. Книги по философии, мистике, эзотерике (КГБ тогда еще не осознавал степени их влияния, и вся эта роскошь еще стояла в открытом доступе, люди их читали и обсуждали). Постепенно все со всеми перезнакомились, и Мамлеев стал приглашать народ к себе в гости. Просто он жил ближе всех.

— Как выглядела его квартира?
— Ха, квартира. Это был барак! Общие кухня и удобства. Мамлееву надо было звонить шесть раз. В конце длиннющего коридора у Мамлеева были две маленьких смежных комнатки, в одной из которой окно смотрело в стену соседнего дома. Никакой особенной салонной обстановки, книги и книги. И очень тесно.

Этот салон носил отчетливый мистический оттенок. Люди, собиравшиеся там, называли себя «шизами» или «шизоидами», чтобы обозначить: еще не совсем сумасшедшие, но от нормы далеки. Создавались и вывешивались стенгазеты «Вечная женственность» и «Ее слезы»…

( далее - очень интересно! )

( Салон мадам Фриде )

Man Ray от sensen@lj


( + )

Благодаря френду kolosok@lj можно увидеть видео о выставке Балтюса в музее Людвига (кликать по картинке выше или здесь).
Что касается меня - то я купил когда-то в Бобуре в Париже вот эту открытку:



С тех пор очень люблю эту картину.
Потом видел в Киноцентре фильм про него ( из цикла "Палитры" Алена Жобера).

kolosok@lj пишет:

...The Guitar Lesson - полный <...>

( см )

Эта картина толкнула меня на прочтение всей книги о Бальтусе.
Слишком интенсивная вещь для тридцатых годов. Ни на одну выставку не брали.

Она - явная, в отличие от "Жан Миро и его дочь Долорес". Там просто портретная вещь отца и дочери. Но краски и выражения лиц... здесь

...Даже  курьёзно, что именно Вы вышли на Бальтуса. Ведь девочки в трусиках - это Алисы, коты с полунеживотными лицами-мордами - типа чеширские, а ..  здесь

Balthus
Balthazar Klossowski de Rola

Бальтазар Клоссовский де Рола,  Бальтус (фр. Balthus; February 29, 1908 , Париж — February 18, 2001, Россиньер, Швейцария) — французский художник — живописец, театральный художник.



Родился в художественной семье: отец Бальтуса, Эрик Клоссовский, — историк искусства, но так же — декоратор театра, живописец, и мать — художница Элизабет Доротея Спиро, которая позже станет музой австрийского поэта Р. М. Рильке.

Детство прошло в Швейцарии. В 1924 г. мать с детьми возвращается в Париж. Бальтус становится вольнослушателем в Академии Гранд Шомьер; он показывает свои работы художникам П.Боннару и М.Дени (оба они, как и Анри Матисс, — друзья семьи Клоссовских), которые советуют Бальтусу копировать Пуссена в Лувре.

( далее )

Особое влияние на Бальтуса оказали повести Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» и «В Зазеркалье» (он их прочёл в детстве). С Алисой связаны образы кошек, мечтающих котов, которым девочка подставляет зеркало.

Бальтус претендовал на религиозность своего искусства. Девушки для него — ангелы: «Я никогда не писал ничего другого, кроме ангелов. Вся моя живопись религиозна.»

( далее )




( смотреть много произведений )


1 часть материала

Бальтазар Клоссовский де Рола Бальтус
(фр. Balthus; 1908, Париж — 2001, Россиньер, Швейцария)



для Аксиньи

( см далее )

Lynn Shaler


Peter Vilhelm Ilsted

Cнова интерьер в живописи

( много )

Замечательную коллекцию вееров в искусстве собрала real-funny-lady


Но для начала небольшой анекдот о веерах, из "Настоящих мемуаров гейши" Минеко Ивасаки:

"В тот год я развлекала много важных персон. В апреле 1970 года меня пригласили на банкет, устраиваемый для принца Чарльза. Вечеринка проходила в ресторане «Китчо» в Сагано, он считается лучшим рестораном в Японии.

Был прекрасный солнечный день, и, казалось, принц Чарльз прекрасно проводит время. Он ел и хвалил все, что ему подавали. Мы сидели в саду. Хозяин ресторана готовил крошечную сладкую рыбку, местное лакомство. Я обмахивала себя одним из самых любимых моих вееров. Принц улыбнулся мне и попросил дать ему возможность получше его рассмотреть. Я протянула ему веер. Прежде чем я поняла, что происходит, принц Чарльз вытащил ручку и поставил мне на моем веере свой автограф. «Только не это», — ужаснувшись, подумала я. Я любила этот веер и не могла поверить, что принц расписался на нем, не спросив меня. Мне было неважно, кто он такой. Я считала такой поступок неприличным. Он протянул мне веер обратно, конечно же думая, что я буду польщена
— Пожалуйста, примите этот веер в подарок от меня, — сказала я на своем лучшем английском, — это один из моих самых любимых.

Гость выглядел озадаченным.

— Вы не хотите мой автограф? — спросил он.
— Нет, спасибо.
— Я никогда еще не слышал таких слов.
— В таком случае, сэр, возьмите этот веер и подарите кому-нибудь, кому нужен ваш автограф. Когда я уйду отсюда, мне нужно посетить другой банкет, и будет неприлично, если я появлюсь перед гостем с веером, на котором расписался кто-то другой. Если вы не хотите забрать его, я сама позабочусь о нем.
— Хорошо, — ответил принц Чарльз.

Он все еще выглядел растерянным, а я продолжала держать в руках испорченный веер.
У меня не было времени бежать домой и брать другой веер, так что я позвонила и попросила служанку принести мне его. Отдавая ей испорченный Чарльзом веер, я приказала избавиться от него.

( далее )


Utamaro Kitagawa


Carroll Beckwith

Смотреть далее: Веласкес, Пикассо, Энгр( его альбом был для меня в детстве чем-то вроде запретного плода - какие там были женщины!),  Гоген, Ренуар, Тьеполо, Рубен, Дега, Гойа и мн. др.

( смотреть много )