Saturday, January 29th, 2000

Time	Event
1:46a	Архив военно-исторических статей Война в России больше, чем война. Обобщение военного опыта России. Генерал Мороз или русский солдат?(о том, почему провалился план Барбаросса) (материал вышел в газете "Завтра" без указания автора, однако редкаторский коллектив газеты, позаимствовав текст из сети, сохранил авторские ремарки в цитатах, маркированные А.М.) Битва за Москву: математика и храбрость Cоветские и немецкие асы. Как немецкие "короли неба" остались без своего королевства. Небольшой статистический материал по немецкой штурмовой авиации Восточного фронта. О битве за Сталинград и о зимней кампании 1942-1943 гг вообще. Статья о лете 1941 года для "Спецназа". Статья о Втором фронте для "Спецназа". Часть первая. Часть вторая. История о том, как Гитлер помог Сталину, а Сталин - Рузвельту (Статья о наступлении в Арденнах и Висло-Одерской операции для "Спецназа") Немногие дочитавшие. Рецензия на книгу Эудженио Корти “Немногие возвратившиеся. Записки офицера итальянского экспедиционного корпуса 1942-1943” Черновик главы из книги о ленд-лизе и военном сотрудничестве в годы Второй Мировой войны, посвященной поставкам железнодорожного оборудовния Полемические материалы: АнтиБешанов Полемика с Ю.И. Мухиным на тему летчиков-асов Второй Мировой Разбор классических доводов критиков пакта Молотова-Риббентропа Альтернативная история: 1948 (т.н. "Вариант Минкина" - СССР сдаётся Гитлеру и ждёт, пока его освободят союзники) (Comment on this)
1:49a	Архив публицистики Имперские амбиции России. История и современность. Призрак русского фашизма в зеркале свободного рынка Кто увяз в Ираке? Россиянский тупик, часть I. Укрепление вертикали любой ценой: государственное строительство “по Церетели” Россиянский тупик, часть II. Экономика трех толстяков Россиянский тупик, часть III. Пираты российского моря Последняя мировая война Кризис наперсточной экономики Текст доклада "Экономика либерпанка", написанный для конференции "Либерпанк - литература сопротивления", прошедшей 12 марта 2005 года О природе власти Капитал с почти человеческим лицом Эрзац-либерализм или Майдан будет красным Об Украине. Вторая часть Марлезонского балета Осеннее обострение Россия – страна шутов, космических туристов и третьего могильщика Фикция как основная форма политической жизни в России после 1991 года Украина: Пиздец как предчувствие, Россия как икона Кому на Москве жить хорошо Русского национализма больше нет Скушать нипиздину Ну и типа первый опыт крупной публицистики образца 2003-2004 гг. :-) Когда Э. Лимонов ещё писал дельные вещи, было написано продолжение его "Дисциплинарного санатория". Меня заинтересовал вопрос, может ли быть доведен описанный у автора "санаторный режим" до неразрушимого абсолюта. Тексту вот уже как пара с лишним лет, кое-что можно было бы и подправить, но вешаю то, как думалось и писалось тогда. Для истории, так сказать. "Идеальный дисциплинарный санаторий" От автора Часть I. Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Часть II. Глава 1. Пункт 1.1 Пункт 1.2 Пункт 1.3 Пункт 1.4 Пункт 1.5 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Часть III. Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Часть IV Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Часть V (Comment on this)
1:58a	Кто увяз в Ираке? Кто увяз в Ираке? (размещено на портале rustrana.ru) Величайшая ценность – независимость Родины. Хо Ши Мин Недавние события в Фаллудже наглядно показали - американцы увязли в Ираке. Это утверждение предоставляет сомнительный повод для радости российским патриотическим силам, традиционно и далеко не беспочвенно настроенным антиамерикански. Только очень недалекие люди могут рассматривать саму по себе американскую агрессию против Ирака, во что бы она, в конце концов, не вылилась, как нечто стратегически полезное для России. Тот факт, что международное сообщество эту агрессию допустило, перекрывает любые мелкие тактические выгоды вроде повышения цен на нефть. Все эти тактические выгоды можно обернуть в реальную пользу для экономики только очень большим мастерством при принятии политических и экономических решений правительства и, главное, хорошо продуманным сознательным экономическим поведением нации - чем, увы, Россия пока похвастаться не может. И примерно такое же мастерство и сознательность потребуются тогда, когда придется переживать стратегические последствия Иракской войны. Уже сейчас понятно, что при сохранении нынешнего положения, Россия не получит, вернее, уже не получила, никаких тактических выгод от ситуации, а чуть позже получит и все стратегические минусы. Иракские события – часть очередного этапа “последнего передела мира”. То, каким способом был бы разрешен иракский вопрос, определяло, частью какого именно этапа эти события являются, насколько близко мир подошел к горячей фазе передела, насколько к ней готовы будущие противостоящие коалиции, насколько хороши будут стартовые позиции обеих сторон. Политическое разрешение вопроса, дававшее американцам международную санкцию на ввод войск в Ирак, означало бы отдаление горячей фазы и ухудшение позиций антиамериканских сил. Политическое решение, блокировавшее американские инициативы по разоружению Ирака, означало бы усиление и консолидацию антиамериканских сил. Имевшее место в реальности силовое решение без санкции ООН означало прямой переход к горячей фазе, причем с позиций далеко не худших для США. Югославию таким переходом назвать было сложно, так как какие-никакие санкции если не ООН, то хотя бы всех своих союзников из НАТО США на эту акцию получили. В Ираке силовые действия осуществлялись и осуществляются полностью в обход ООН, что свидетельствует о закономерной деградации этой организации. Как и Лига наций в свое время, ООН была хороша для урегулирования мелких конфликтов между небольшими государствами, гарантами которого выступали great powers (“большие силы”, то есть мировые державы). Когда же в каком-либо послевоенном конфликте были задеты прямые жизненные интересы США или СССР, обсуждение вопроса в ООН заходило в тупик, и каждая из стран действовала вне международного правового поля. Ситуация с Ираком продемонстрировала, что, по мере приближения к открытому общемировому военно-политическому противостоянию, такие организации по поддержанию мира и порядка, созданные крупными державами, теряют всякий смысл. Они не могут ни предотвратить агрессию, ни остановить ее расширение. Единственной силой, противостоящей агрессии, становятся представители противного лагеря в будущем конфликте, пока еще четко не обозначившегося. Одним из тех, кто мог если не предотвратить, то максимально затруднить проведение силовой операции в Ираке, была Россия. Один из крупнейших производителей нефти, Россия вполне могла бы во время военной операции прекратить, или хотя бы сократить, поставки топлива в США и в другие страны антииракской коалиции, что серьезно затруднило бы проведение силовой акции, если вообще не отменило бы ее. В союзе с Францией, Германией и Китаем, Россия могла бы нейтрализовать военно-политическую мощь Англии и США, однако президент России, видимо, предпочел роль американского засланного казачка по образу и подобию роли России в Югославском конфликте. Тогда российские представители должны были “уговорить Югославов на почетную капитуляцию”, и в результате из международного престижа России была вычтена разность между тем, что американцы обещали в качестве “почетной капитуляции” и тем, что получилось. В случае Ирака Россия, сказав много слов о недопустимости агрессии против Ирака, ничего на деле для ее предотвращения не сделала, а наоборот помогла США пережить трудности войны своими поставками нефти. В результате блок Европа-Китай, открыто противостоявший США в “иракском вопросе”, оказался бессилен переломить ситуацию, и Россия одной рукой подписывавшая гневные петиции против агрессии, а другой открывавшая нефтяной кран для США, на международной арене выглядела предателем. Желание российской власти и капитала подзаработать на войне дорого обошлось нашей стране. Россия стала и политическим и экономическим заложником Америки, о чем свидетельствует поведение Путина перед выборами президента США и вся нынешняя российская внешнеполитическая линия. Уже признана и избыточная долларизация российской экономики и то, что бум нефтедобычи, подавший в страну массу валюты и опустивший долларовый курс, убил в России всякую надежду на скорое восстановление хоть какого-то промышленного производства и крепко подсадил страну на нефтяную иглу. Одновременно с этим захват Ирака, сделавший Персидский залив, фактически, американским военным лагерем, поставил перед Европой и Китаем вопрос о собственных, независимых источниках углеводородного сырья, особенно нефти. Многие современные аналитики упускают из виду то, что снабжение нефтью является ключевым звеном не только экономики, но и обороноспособности страны. К примеру, истребительная авиация, в том числе палубная авианосная, решающая исход борьбы за господство в воздухе и, следовательно, почти всегда определяющая сам исход любой современной войны, использует в качестве топлива авиационный керосин, который не так-то просто синтезировать искусственно, без нефти. Что уж говорить о современных мобильных наземных войсках, для которых бензин является кровью. Каждая дивизия – это тысячи грузовиков и сотни единиц бронетехники, требующие топлива, не говоря уже о поддерживающих сухопутные войска боевых вертолетах. Ни один военно-политический блок не сможет самостоятельно действовать, не имея собственного источника нефти. Если учесть, что вся нефть Америки по умолчанию под контролем США, а теперь американцам принадлежит еще и почти полный контроль над Персидским заливом, то окажется, что кроме Ирана и России таких источников для любой антиамериканской коалиции не осталось. Учтем то, что Иран в случае конфликта легко накрывается авиацией США, базирующейся в Ираке, Кувейте и на авианосцах в заливе, и вывод будет однозначен – следующий раунд войны – борьба за Россию. Борьба, в которой американцы с удовольствием сдадут своего верного союзника Путина китайцам или европейцам, а русский народ вновь узнает, что такое оккупация и партизанщина, пусть даже все это действо будет называться “международная гуманитарная операция” или “операция по разоружению диктаторского режима Путина”, пусть даже поначалу с участием самих США. Рассуждая о подобных перспективах очень полезно глубже изучить иракский пример. Особенно полезно изучить его тем, кто верит в то, что подобная операция в России принесет ее народу какую-то пользу. Перед началом войны в Ираке только очень большой оптимист мог полагать, что иракская армия окажет серьезное организованное сопротивление англо-американским войскам. Во-первых: десять лет экономической блокады создали у многих иракских солдат впечатление, что им особенно не за что воевать, мол, Родину на хлеб не намажешь. Должно было пройти некоторое время оккупации, чтобы иракцы поняли, что за Родину надо воевать всегда, потому что без Родины не будет ни хлеба, ни масла. Во-вторых: учитывая полное превосходство американцев в воздухе, их превосходство в средствах связи и разведке, самым лучшим, пусть и не самым храбрым, выходом для всей армии было разойтись по домам с оружием и подождать, пока американцы предоставят возможность убивать себя из-за угла. Американцев же в тот момент больше интересовал политический, а не практический вопрос - первоначальный быстрый захват страны без больших потерь со своей стороны, поэтому, трезво рассудив, что без света, воды и пищи обороняться затруднительно, они просто блокировали оборонявшиеся города, перерезая подачу воды и электричества, а также подвоз продовольствия, и ждали, пока среди защитников начнутся волнения. Соберись иракская армия серьезно оборонять Багдад, он был бы окружен и обложен точно так же как Басра – американцы обладали подавляющим преимуществом в воздухе, что обеспечило им свободу движения колонн через пустыню. В результате американский блицкриг на первый взгляд удался. Удалось даже поймать Хусейна, однако осталась главная проблема этой войны – иракский народ, численность которого с 1982 года, когда он насчитывал 13 миллионов, почти удвоилась. Как и Россия после развала Союза, Ирак после уничтожения режима Хусейна обречен стать сырьевым придатком так называемой “мировой экономики”, и финансирование всех промышленных и научных проектов, не завязанных прямо на нефтедобычу и нефтепереработку, прекратится. Прекратит существование и социальная сфера Ирака, содержавшаяся Хусейном и поддерживавшая рост населения пособиями на детей. Кроме того, с падением Хусейна многим жителям Ирака суждено было узнать, что, оказывается, Хусейн, якобы мученически затравивший сколько-то самых активных курдских сепаратистов какой-то химией, обеспечил спокойствие в стране и отсутствие перманентной гражданской войны. Так как американцев, в отличие от Хусейна, мало интересует то, что происходит за пределами крупных городов, трубопроводов и нефтяных полей, скоро окажется, что из обычных автоматов можно убить людей не меньше, а то и больше, чем при помощи пресловутого ядовитого газа. Собственно, первое, что сделали американцы, это разделили иракцев на две команды дабы те могли хорошенько поубивать друг друга. Одна команда состояла из подозреваемых в нехорошем, которым светила тюрьма Абу-Гариб с очень дружелюбным персоналом, вторая команда из тех, кто должен был их поймать. Для приличия вторую команду назвали иракской полицией, а чтобы в нее кто-нибудь записался, пообещали хорошее жалование. Оставшиеся иракцы были кое-как приспособлены к добыче нефти, перешедшей в полное ведение американцев. На столь типичное поведение оккупантов, местное население ответило не менее типичным поведением народа, страну которого оккупировала чужая армия, присвоив себе все ценное. Для начала самые активные иракцы немного помародерствовали, причем некоторые начали делать это заблаговременно, и в результате в закромах скромных хижин простых иракцев наверняка осела масса интересных вещей с армейских складов. После этого оказалось, что стрельба по американцам – единственный способ скоротать время между визитами на рынок с целью обменять цинк с патронами на коробку с гуманитарной помощью. Моментально возникла масса мелких партизанских отрядов, из тех самых “простых иракцев”, которым классовое чутье подсказало, что в новом Ираке они будут сильно лишними. (В самом деле! Почему это американцы должны кормить порядка 25 миллионов Иракцев? Они за нефтью пришли, а не за иракцами.) Некоторым отрядам повезло с харизматичными религиозными лидерами, некоторым повезло с командирами, сменившими военную форму на гражданское. И когда на улицах Багдада и других городов загорелись первые “Абрамсы” и “Хаммеры”, стало ясно – завязли. Началась партизанщина. Сценарий этой партизанской войны оказался вполне стандартным. Повстанцы или партизаны, находясь на оккупированной территории, собирают свои силы и наносят удары по отдельным постам, опорным пунктам или линиям снабжения оккупантов. Армия оккупантов, будучи в целом гораздо сильнее партизан, не успевает отреагировать на удары, перебросить необходимые силы, изолировать и уничтожить партизан до того, как они скроются. Действия оккупационной администрации, помимо пассивной обороны, ограничиваются поиском и уничтожением партизанских баз, обысками и карательными операциями, а также агентурной работой и пропагандой. Надо сказать, что суть любой партизанской войны достаточно неприглядна. Если обычная война – это буквально размен солдат на солдат, то партизанская война, в любом ее проявлении, это размен вражеских солдат на свое мирное население по плавающему курсу. Результат такого размена, помимо навыков командиров и солдат, а также их количества с обеих сторон, существенно зависит от внешних факторов – движения линии фронта, если таковая есть, событий на других фронтах, зависит от политической ситуации. Например, большие потери оккупационных войск и частые карательные рейды, не дающие видимых результатов, могут склонить общественное мнение страны-оккупанта в пользу прекращения борьбы, а необходимость переброски войск на другой фронт создаст благоприятные условия для партизан. Нынешняя основная форма действий иракских партизан – захват и удержание городов или кварталов – чрезвычайно невыгодная для них форма действий, хотя и навязывает американцам самую неудобную для них форму боя – городской бой. Во-первых: большинство групп партизан все еще не имеет опытных командиров и отлаженной системы связи (если бы положение было иным, их действия были бы иными). Поэтому окруженные в городе или квартале партизаны до самого последнего момента не могут координировать свои действия, блокировать возможность сужения кольца. Соответственно, скоординировано прорываться из кольца они тоже могут только в самый последний момент, тогда, когда это связано с наибольшими потерями. Во-вторых: партизаны не имеют такой развитой системы снабжения, как у регулярной армии и, следовательно, не могут вести бои достаточно долгое время – элементарно заканчиваются патроны, еда, перевязочные материалы. Каждый город или район сдается после нескольких дней борьбы, причем, чем дальше заходит дело, тем больше бесполезных потерь несут партизаны. В-третьих: бой в городе, начатый и продолжаемый самими партизанами дает вполне приемлимое, в глазах общественности, оправдание убийству мирных жителей. Мол, неизбежные случайные жертвы при уничтожении партизан, напавших на правительственные учреждения. Партизаны вынуждены действовать так, как они действуют, потому что иначе пока просто не умеют. По мере того, как иракцы будут набираться опыта, их действия будут становиться все менее импульсивными и все более прагматичными и скоординированными, изменяясь в точности так, как они изменялись, например, у чеченских боевиков. По мере того, как рос профессионализм чеченцев и воевавших на их стороне иностранцев, они от захвата и обороны населенных пунктов, от захватов и казней заложников перешли к самому эффективному методу действий – к минной войне, к нападениям на транспортные колонны федеральных сил, к набеговым действиям, пытаясь, таким образом, перехватить инициативу у федералов. Однако стоило федеральному правительству как следует заняться вопросом Чечни и в значительно степени, хотя и далеко не полностью, решить самые острые вопросы тамошней партизанщины, как в результате боевики вынужденно перешли к эффектным, но самым неэффективным со стратегической точки зрения действиям – взрывам и захватам заложников в российских городах. Подобные захваты и взрывы – суть просто отработка чеченскими боевиками получаемого жалования. Вдохновенные шедевры своего стратегического искусства они берегут до очередного послабления со стороны центра в отношении Чечни. Стоит только вывести из Чечни армию с артиллерией, авиацией и вертолетчиками, как боевики незамедлительно вернутся к более эффективным действиям. История обеих чеченских войн ярко отражает зависимость партизанских действий от внешних условий. Исторически самостоятельные партизанские действия никогда не приводили к конечной победе, если противник имел мощные источники военной силы за пределами оккупированных территорий. Героическое массовое сопротивление советского народа во время Великой Отечественной без ударов советской армии по фашистам на фронте было бы просто ритуальным самоубийством. Партизанская война в Испании времен Наполеоновских войн не дала бы эффекта без поддержки Англии, без похода почти всей наполеоновской армии в Россию, победа коммунистов во Вьетнаме была бы невозможна без помощи СССР. Если США, будучи заняты какими-либо еще силовыми или политическими вопросами, не найдут достаточно военных сил для ликвидации повстанческого движения и достаточно политических ресурсов для нейтрализации его связей с внешним миром, то повстанческое движение будет расширяться и дальше. С течением времени иракцы осознают, что если у кого-то из них при американцах и есть шансы на богатую жизнь, то у весьма ограниченного числа. Постепенно, иракцы методом проб и ошибок и ценой значительных потерь наладят скоординированное управление партизанскими отрядами, для которых роль брянских лесов, афганских или чеченских гор сыграют городские кварталы. Поначалу американцы даже не очень будут этим озабочены, так как бои в городах будут носить прежний характер, позволяющий применять танки, авиацию и вертолеты, уничтожая мирных жителей и их жилища. Бои в городе, подобные боям в Фаллудже, не устраивали бы их во время захвата страны, который требовалось завершить быстро. Во время оккупации такие бои не будут причинять им особых неудобств, пока иракцы не перейдут к более гибким действиям малыми, но хорошо координируемыми группами, которые, просачиваясь в города и совместно атакуя посты или колонны, будут скрываться в жилых массивах, провоцируя американцев на облавы, зачистки и репрессии по отношению к мирному населению. Американцы будут получать одну пощечину за другой, не имея возможности толком ответить. При недостатке сил их ответ выродится в карательные акции, которые вызовут соответствующие политические последствия. Как может возникнуть недостаток сил? Здесь все зависит от того, кто станет следующим кандидатом на “разоружение” армией США и как он будет разоружаться – сразу или “лучше помучаться”. Не исключено, что, глядя на иракский пример, многие выберут второй путь. Контролируют ли сейчас американцы ситуацию в Ираке? Конечно, полностью – нет, но нет сомнения в том, что степень контроля в ключевых точках их устраивает. Смогут ли они контролировать ситуацию дальше? Спокойствие в Ираке, не требующее дополнительных ресурсов для поддержания порядка, американцам даст только уничтожение достаточного количества иракцев, возможно даже их собственными руками, или выдавливание их в качестве беженцев в соседние страны. Контролируемая нестабильность, этакий презентабельный кровавый хаос в конституционном русле, вполне подойдет для этого при одном условии – расширении военно-политических ресурсов так называемой антииракской коалиции. Одним из первых пунктов в списке возможных кандидатов на роль нового ресурса стоит Россия. Ошибки внешней политики России привели к тому, что страна, в надежде сохранить свое положение в Ираке, не только не сохранила никаких экономических связей с Ираком после падения режима Хусейна, но и вынуждена была списать Ираку большую часть долгов, опять же в надежде получит хоть что-то. Не исключено, что опять ничего не получив, российское руководство понадеется на Америку еще раз и теперь уже поддержит США отправкой в Ирак своих войск (в прессе уже проскальзывали сообщения о возможности отправки в Ирак российских военных инструкторов). Увы, политическая линия России зашла в самый грандиозный из тупиков – понадеявшись снять легкие денежки с покупателей на высоких ценах во время войны, российские верхи вроде бы и получили свое, однако оказались в долговременной зависимости от курса доллара, которому они теперь не в коем случае не должны давать падать. Оказывается, нефтяная игла привела к “долларизации экономики”, и теперь Россия вынуждена, чтобы не допустить худшего, поддерживать США даже тогда, когда ей это невыгодно. Очередная попытка заключить сделку с дьяволом провалилась, и наша страна стала слугой и заложником американской политики не только в иракском вопросе, но и в масштабах планетарного конфликта между блоком Европа-Китай и англо-американским блоком. Россия из мощной фигуры постепенно и незаметно для себя превратилась в разменную пешку, и на данный момент она “увязла в Ираке” гораздо сильнее самих США. Американцы, стимулируя экспансию Китая вглубь материка и продвижение евроструктур на восток, провоцируя на границах России напряженность и конфликты, как в случае с Украиной, хотят создать крупный конфликт, в котором они бы первоначально выступали на стороне “западного мира”, а потом внезапно исключили бы из этого западного мира Европейский союз. Европейцам, как в свое время Хусейну, будет дано негласное разрешение на экспансию, а потом они внезапно окажутся врагами Америки. И кто-то вроде Дональда Рамсфельда, в свое пожимавшего руку Саддаму, будет пожимать, или уже пожимает, руки еврокомиссарам, другой рукой копая им глубокую яму, размером и формой схожую с могилой. Для Хусейна такой ямой был Кувейт, для Европы в качестве такой ямы готовится Россия, в которой всего-то надо повторить в 2008 году сценарий “Украины-2004”, чтобы Европа тут же возжелала восстановить у нас демократию. Для России в этой ситуации возможны две основные линии поведения. Первая – продолжать идти на поводу у своих нефтяных магнатов, которые в результате станут прямыми наместниками США в России, а их компании будут скуплены американцами и англичанами. Чем заканчивается эта линия уже понятно. Вторая линия – попытаться выйти из-под плотной финансово-экономической опеки США, перестав быть “Пути-путом”. Такой резкий поворот, суверенизация России, будет стоить очень дорого собственно в момент поворота, но в перспективе принесет массу дивидендов и политических и экономических. Однако для того, чтобы он стал реальностью, еще очень многим предстоит понять, что независимость лучше полного кармана, содержимым которого ты, к тому же, не так уж волен распоряжаться. В противном случае Россия вполне может повторить судьбу Ирака с той лишь разницей, что в Ираке внезапно образовалось пятнадцать миллионов лишнего населения, в России лишних будет сто миллионов. http://www.rustrana.ru/article.php?nid=4002 (Comment on this)
2:07a	Битва за Москву: математика и храбрость Битва за Москву: математика и храбрость "Сейчас не май месяц и мы не во Франции!" Полковник Фон Либенштейн, начальник штаба 2-й танковой армии. "Хорошо идти по замерзшим дорогам этой страны с холмами, увенчанными деревнями. Но пятьдесят пять километров - это очень много." Гельмут Пабст, артиллерист События, происходившие под Москвой 63 года назад, до сих пор являются предметом спора историков, обсуждающих как конкретные эпизоды боев и достоверность их описания в тех или иных источниках, так и поведение командующих по обе стороны фронта. Получить четкую и ясную картину тех событий, понять, насколько верными были те или иные решения, можно лишь глубоко проанализировав ход боевых действий и состав сил, принимавших участие в боях. Редкий автор, пишущий для широкой публики, утруждает себя глубоким анализом механизмов той военной кампании, а между тем именно такой анализ позволяет понять огромную роль беспримерного подвига наших предков, опиравшегося на точный стратегический расчет командования. Как это ни удивительно, но больше всего в подобном исследовании помогают документы и воспоминания наших противников. Да, лето 1941 года было полно победных реляций – были взяты Минск, Киев, Харьков, Смоленск, была захвачена Прибалтика, немецкие танки шли на Москву, Ленинград, Ростов. Однако при всех громких победах, выполнение плана “Барбаросса” выходило из намеченного графика. Немцам не удалось охватить танковыми клещами и разгромить всю Красную армию западнее Днепра так, как планировалось. Русские, теряя обозы и тыловые части, сохраняли боеспособность и отступали на восток, сдерживая немцев арьергардными боями. Русские шли день и ночь, сражались день и ночь, терпели поражения в этих боях, спасаясь ими от поражения в войне. Потеряв в этот период только пленными около 2 миллионов человек, Красная армия, тем не менее, оставалась боеспособной силой. Сражаясь до последнего, часто в полном окружении удерживая ключевые пункты в тылу врага, русские дивизии и полки выдерживали такие потери, какие развалили бы любую другую армию. Это сопротивление сковывало немцев, не давая быстро двигаться вперед, мешая закончить войну до поздней осени - так, как это планировалось. В тылу формировались свежие части, иногда не слишком хорошо обученные и оснащенные, но они были, они приходили на фронт и сражались, задерживая немцев, по-прежнему имевших превосходство в моторизации и управлении войсками. При всех тяжелых потерях советских войск оказалось, что ни одна другая армия еще не сражалась с немцами столь успешно. “До войны с Советским Союзом немецкая армия несла удивительно малые потери. Во всех военных кампаниях с начала войны немецкие сухопутные силы потеряли убитыми и пропавшими без вести в общей сложности менее 100 000 человек. Столько же только убитыми потеряли уже в первые восемь недель войны против Советского Союза”, – писал генерал Б. Мюллер-Гиллебрандт. Советская армия заставила немцев заплатить за летние бои столько же, сколько им стоил захват Польши, Норвегии, Франции, Балкан, Крита и победы в Северной Африке лета 1941 года, вместе взятые. Располагая военно-промышленными и сельскохозяйственными ресурсами всей континентальной Европы, немцы не смогли сломить русских первым ударом, и теперь требовалось пересмотреть планы будущих наступлений. Наименее авантюристично настроенные немецкие генералы предлагали осенью отвести войска на зимние квартиры, понимая, что очередное рискованное наступление может задержаться, как и предыдущее, после чего слякотная осень и холодная зима сведут на нет преимущество немцев в моторизации - в результате чего немецкие войска окажутся в критическом положении. Отвод войск давал надежные позиции на сравнительно коротком фронте, на которых можно было встретить русское наступление, выделив для его отражения маневренные резервы. Гитлер был другого мнения. Он верил в то, что Советский Союз находится на грани катастрофы, верил, что у русских больше нет ни людских резервов, ни технических. Тот факт, что по всем правилам войны СССР уже должен был сдаться, но не сдался, разубедить его в этом не мог. Вся суть немецкой военной политики строилась на риске и авантюре, и на новой авантюре как средстве ликвидации последствий авантюры неудавшейся. Первые неудачи молниеносной войны должны были быть компенсированы еще более молниеносными операциями. Теперь, в действиях восточнее Днепра, “сражения на окружение и уничтожение” были уже не так полезны немцам сами по себе. Требовалось не столько уничтожать русские войска, сколько в кратчайшие сроки искоренить сам источник их появления. Именно поэтому следующей целью вермахта стал захват крупных городов - коммуникационных, мобилизационных и промышленных центров – Москвы, Ленинграда, Ростова. Главной целью была Москва, для ее захвата на центральный участок фронта была переброшена в добавление к двум танковым армиям еще одна. После прорыва в начале октября Ржевско-Вяземского оборонительного рубежа советских войск, 3-я танковая армия Гота развивала наступление на Калинин, по коридору к северу от Волоколамска, 4-я танковая Гепнера к югу от него шла на Истру, Звенигород, Наро-Фоминск. 2-я танковая Гудериана обходила Москву с юга, через Тулу. Немцы готовились в последний раз использовать свое преимущество в моторизации, пока погода этому способствовала, пока это преимущество не стало недостатком. Мобильные части должны были перерезать одну за другой железнодорожные линии, служащие основными транспортными артериями Красной армии и, получив за счет этого дополнительное преимущество в мобильности, замкнуть кольцо вокруг города. Ключевым моментом плана были сроки его осуществления – малейшее промедление на начальном этапе влекло за собой еще большие проблемы в дальнейшем, которые, в свою очередь, со временем стремительно росли подобно снежному кому. Немецкое главное командование стремилось, в соответствии с приказом фюрера, максимально ускорить темпы наступления и потому, регламентируя отправку грузов для войск, особенно упирало на доставку боеприпасов, технику и горючего. Заготовленное для армии зимнее снаряжение не спешили доставлять в войска, так как захваченные железные дороги и так едва справлялись с потоком грузов – добиться советской эффективности перевозок по железным дорогам немцам не удавалось: не хватало квалифицированного персонала и локомотивов, пригодных для работы в России. Распутица и раскисшие в октябре проселочные дороги не входили в предвоенные немецкие расчеты – воевать в октябре вообще не планировалось. “Колесные машины могли передвигаться только с помощью гусеничных машин, – писал позже Гудериан. - Это приводило к большой перегрузке гусеничных машин, не предусмотренной при их конструировании, вследствие чего машины быстро изнашивались. Ввиду отсутствия тросов и других средств, необходимых для сцепления машин, самолетам приходилось сбрасывать для застрявших по дороге машин связки веревок. Обеспечение снабжением сотен застрявших машин и их личного состава должно было отныне в течение многих недель производиться самолетами. Подготовка к зиме находилась в плачевном состоянии. Затребованный нами еще 8 недель тому назад глизатин (составная часть антифризной смеси) доставлялся в незначительных количествах, так же как и зимнее обмундирование для личного состава. Последнее обстоятельство явилось в течение последующих тяжелых месяцев причиной затруднений и лишений, которые легко могли быть устранены…” Гитлер рисковал, рисковал все больше и больше, подобно азартному игроку, удваивающему ставки в надежде на то, что новый выигрыш покроет все предыдущие проигрыши. Топливо, боеприпасы и запчасти отправлялись в войска, они двигались вперед, коммуникации растягивались, а грузов требовалось доставлять как минимум не меньше, чем раньше. Успех наступления такого упирался в единственный вопрос – сопротивление Красной армии. Только оно могло превратить смелый бросок немцев к столице в катастрофу. Надо было заставить врага тратить как можно больше сил и средств на свое продвижение вперед, заставить его обходить фланги обороняющихся максимально широким маневром, требующим большего количества топлива. Надо было заставить их тратить больше артиллерийских снарядов и самолето-вылетов на подавление каждого нового рубежа обороны. Надо было иметь как можно больше этих рубежей в тылу… Все эти “надо” были прекрасно известны Жукову, фактически, лично координировавшему действия советских фронтов, оборонявших город. Бывший унтер царской армии, прошедший многолетнюю советскую военную школу, сочетал в себе два качества, которые были необходимы командующему в такой ситуации - хладнокровие и перспективное видение ситуации. Жуков хорошо знал свои войска со всеми их недостатками – нехваткой танков, транспорта, вооружения, опытного кадрового состава. Остановить немцев мощными контрударами пока было невозможно – не было армий, которые могли бы выполнить эти удары. Немцы оказались бы и сильнее, и быстрее. Оставалась только активная оборона – крепкая оборона пехотных частей, подкрепленная контратаками сравнительно небольших но хорошо управляемых танковых подразделений. Жуков понимал, что выиграть время означает выиграть всё – каждый день и каждый час задержки были вкладом в победу, на который, в свою очередь, каждый день и каждый час росли проценты. Чем дальше продвигались немцы, тем меньше ресурсов у них оставалось, и тем более предсказуемыми были направления и цели их ударов, тем меньше была сила этих ударов, тем выше был шанс на то, что немцы встретят самые суровые зимние месяцы “в чистом поле” без необходимого обмундирования и снаряжения. Успех обороны более всего зависел теперь от стойкости советских солдат. “Современный читатель, в том числе молодежь, - говорил Жуков после войны в беседе Константином Симоновым, - не должен думать, что все зависит только от начальства. Нет, победа зависит от всех, от каждого человека, от его личной стойкости в бою”. “Русские, - замечал немецкий историк генерал Курт Типпельскирх, - держались с неожиданной твердостью и упорством, даже когда их обходили и окружали. Этим они выигрывали время и стягивали для контрударов из глубины страны все новые и новые резервы, которые к тому же были сильнее, чем это предполагалось… противник показал совершенно невероятную способность к сопротивлению”. Самой масштабной драмой осени и зимы 1941 года были именно отчаянное сопротивление все новых и новых армий, формируемых и отправляемых на фронт советским командованием. Советский пехотинец, в большинстве случаев сравнительно плохо обученный новобранец или резервист, вставал против немецких танков и мотопехоты, компенсируя отчаянной храбростью недостаток вооружения и мобильности советских войск. “Несмотря на эти недостатки, названные армии включились в боевые действия и вопреки ожиданиям имели успех, - писал после войны западногерманский историк Рейнгард в своем исследовании “Поворот под Москвой”. - При этом следует учитывать, что во время их ввода в бой немецкие войска, как с точки зрения вооружения, так и в психологическом и физическом отношении были на пределе своих сил и было достаточно только появления новых соединений противника, чтобы фронт дрогнул”. Своей смертью герои, проходившие 7 ноября 1941 года парадом по Красной площади, спасали от гибели всю страну, выигрывая решающие часы и дни для Победы. И, по мере того, как продвижение вермахта замедлялось, теперь уже немецкие войска оказывались во все более и более бедственном положении. Как вспоминает Гудериан, уже после боев в районе Брянска и Вязьмы, закончившихся победой немцев, возник “вопрос о том, в состоянии ли группа армий “Центр” продолжать наступление, чтобы превратить этот тактический успех в оперативный”. Естественно, вопрос был решен Гитлером положительно. Расхлебывать последствия такого риска пришлось Гудериану и его солдатам. 29 октября Гудериану доложили, что части подчиненного ему 43-го армейского корпуса не получают хлеба с 20-го числа. 6 ноября сам Гудериан писал о положении в подчиненных ему войсках, штурмовавших Тулу и обходивших ее с востока следующее: “Наши войска испытывают мучения, и наше дело находится в бедственном состоянии, ибо противник выигрывает время, а мы со своими планами находимся перед неизбежностью ведения боевых действий в зимних условиях… Единственная в своем роде возможность нанести противнику мощный удар улетучивается все быстрее и быстрее, и я не уверен, что она может когда-либо возвратиться. Одному только Богу известно, как сложится обстановка в дальнейшем…” Лобовой удар на Тулу встретил сильное сопротивление защитников города, и немцы решили обойти город с юга. Им удалось обойти город и перерезать железную дорогу Тула-Москва, но на большее сил уже не хватило. К середине ноября в некоторых ротах осталось по 50 человек. Запасы горючего вместо четырех суток - на одни. 14 ноября Гудериан во время посещения 112-й пехотной дивизии отметил, что ”Наших солдат, одетых в русские шинели и меховые шапки, можно было узнать только по эмблемам”. 21 ноября – пессимистично: “Страшный холод, жалкие условия расквартирования, недостаток в обмундировании, тяжелые потери в личном составе и материальной части, а также совершенно неудовлетворительное состояние снабжения горючим – все это превращает руководство боевыми операциями в сплошное мучение…” 27 ноября подчиненная ему 29-я моторизованная дивизия оказалась в критическом положении, так как ее ослабшие силы не смогли удержать в окружении советскую дивизию, и она вырвалась, прорвав слабые заслоны немцев. Наступление буксовало, сил не хватало, темп постепенно падал. “Лишь тот, кто в эту зиму нашего несчастья лично видел бесконечные просторы русских снежных равнин, где ледяной ветер мгновенно заметал всякие следы, лишь тот, кто часами ехал по “ничейной” территории, встречая лишь незначительные охраняющие подразделения, солдаты которых не имели необходимого обмундирования и питания, в то время как свежие сибирские части противника были одеты в отличное зимнее обмундирование и получали хорошее питание, лишь тот мог правильно оценить последовавшие вскоре серьезные события…” – так охарактеризовал Гудериан положение вещей к переломному моменту сражения за Москву. На северном фланге дела у немцев обстояли не лучше. Взяв Калинин, они, из-за незапланированно низких темпов наступления и большого расхода сил не смогли провести более широкого охвата города и двинулись через Клин на Яхрому, где продвижение застопорилось. Все то время, пока немцы отчаянно пытались выжать все, что можно из своих войск, стоявших в 20 километрах от Москвы, Жуков готовил контрудар. Одиннадцать суток, с 25 ноября по 5 декабря, Жуков почти не спал. Сдерживая противника, он накапливал резервы на решающих направлениях будущего контрнаступления, на флангах вытянутых немецких клиньев. К фронту шли колонны и эшелоны со снабжением и пополнением. За это время войска противника пришли в то состояние, когда оперативные возможности их практически сравнялись с возможностями русских, на стороне которых к тому же теперь были стратегические преимущества, такие как четко работающие железные дороги в тылу и постоянно подходящие резервы. Удар, нанесенный 5 декабря, был неотразим. Одна за другой два десятка советских армий на растянутом фронте от Старой Руссы до Воронежа перешли в наступление против 8 немецких. Немецкие штабы немедленно запросили разрешения на отвод войск, однако Гитлер запретил отходить, приказав сражаться до последнего. Еще долго, и во время войны, и после нее, немецкие генералы считали этот приказ ошибкой, полагая, что отвод войск мог спасти их от тяжелейших потерь, которые они понесли в ту зиму. Однако есть основания полагать, что, оставь они свои позиции, в том числе в районе Ржева и Вязьмы, русские, благодаря хорошо отлаженной системе железнодорожных перевозок, смогли бы поддерживать такой темп наступления, какой не выдержали бы в зимних условиях отходящие немецкие части. Проще говоря, вполне возможно, что Гитлер был единственным, кто понял, что сдача русским железнодорожных развязок летом – одно дело, а зимой – совсем другое, то есть – полный развал фронта. Справедливости ради надо отметить, что приказ “выстоять или умереть” немцы выполняли – там, где не могли выстоять – умирали. Например, в полку “Фюрер” дивизии СС “Рейх”, сражавшейся против частей советской 39-й армии, после 17 дней боев осталось 35 человек, а весной, по окончании советского наступления, вся дивизия, перешедшая 22 июня границу в составе 20 000 человек, была сведена в два батальона и убыла во Францию на отдых и пополнение. В январе 1942 вследствие критической обстановки на фронте и из-за транспортных затруднений в немецких частях было введено запрещение на отпуска для личного состава. Говорить о такой роскоши, как смена частей на линии фронта, вообще не приходилось. Критической была ситуация и со снабжением - если в сентябре 1941 года немцы на Восточном фронте получили 2093 эшелона военных грузов, то в январе эта цифра составила всего 1420. В нечеловеческих условиях, в холоде и голоде удерживая “любой ценой” узлы коммуникаций, теперь уже немцы ждали, пока выдохнется советское наступление. Русские, “обжав” клещами общевойсковых и ударных армий, а также конно-механизированных групп Ржевско-Вяземский “балкон”, к концу апреля вышли на его флангах к Кирову и Великим Лукам, где и остановились. Потенциал ситуации, сложившейся к декабрю 1941 года, был советскими войсками выработан, к тому же немцы спешно перебросили на восток несколько десятков дивизий из Европы. Наступало время зализывать раны и подводить итоги, набираться сил перед летними боями. Основным положительным результатом осенней и зимней кампаний для Красной армии, помимо того, что враг был отброшен от Москвы, было то, что война затягивалась, и эта затяжка работала на нас. Механизм немецкой быстрой, “молниеносной”, войны начал перестраиваться под войну длительную, саморазрушаясь в процессе этой перестройки, и постепенно теряя свои выигрышные стороны. Провал авантюры с наступлением на Москву требовал следующим летом еще более авантюрного замысла, который, в результате, привел к поражению под Сталинградом. Зима на Восточном фронте, в том числе и Битва под Москвой, произвели невиданное ранее опустошение в рядах вермахта. К 743 000 общих потерь с 22 июня до конца ноября (из них 244 000 убитыми и пропавшими без вести) прибавились еще 400 000 солдат и офицеров – порядка полусотни дивизий потеряли более 50% процентов своего состава. Вдобавок к потерянным с 22 июня до конца года 100 000 единиц автотранспорта из 500 000, которыми располагал вермахт к началу войны, в зимних боях немцами, по их собственным данным, было потеряно еще 74 000 единиц автотранспорта (пополнение – всего 7400 машин). Обозы и артиллерия лишились за зиму 179 000 лошадей (на замену прибыло только 20 000). Значительными были потери в танках и артиллерии. Виновников за провал наступления на Москву и предшествовавшее ему поражение под Ростовом назначили быстро – были отстранены от своих должностей 35 генералов и фельдмаршалов, в том числе главнокомандующий сухопутными войсками фельдмаршал фон Браухич, командующий группой армий “Центр” фон Бок, командующий группой армий “Юг” фельдмаршал фон Рундштедт, командующий 2-й танковой армией генерал Гудериан. Однако подобный поиск виноватых и выявление причин поражения были слишком поверхностными, как являются поверхностными споры о том, кто был прав тогда – Гитлер или его генералы. Наша победа под Москвой, как и наша победа в войне в целом, началась не с ошибок в азартных играх немецких командующих, она началась чуть раньше, когда в журнале боевых действий 9-й гвардейской стрелковой дивизии появилась следующая запись: “Захвачен в плен обер-ефрейтор, 1920 г. рождения, 90-го разведывательного батальона 10 танковой дивизии. Из Германии прибыл в октябре. Имеет массу вшей”. декабрь 2004 http://www.rustrana.ru/article.php?nid=4189 (Comment on this)
2:17a	Россиянский тупик, часть I Россиянский тупик, часть I Укрепление вертикали любой ценой: государственное строительство “по Церетели” опубликовано на rustrana.ru Все современные попытки анализа российского общества и его проблем, публикуемые российской прессой, упираются в частности. За деревьями социологических опросов исследователь не видит леса, не видит самого общества, не может определить точно, в чем именно порок общественной и экономической системы и как с ним следует бороться. Рядовой читатель не может получить ясной картины и, следовательно, не может сам для себя решить, что же он должен сделать для того, чтобы помочь в исправлении ситуации. Иными словами, российская социология “бесконечно далека от народа”. В то же время любой достаточно наблюдательный исследователь, обладающий к тому же хорошим пространственным мышлением, может построить модель современного российского общества, ясно показывающую принцип его работы, его весьма сомнительные цели и средства их достижения. Представим себе классическую модель общественного устройства – пирамиду. Наибеднейшее население, стоящее на самой первой ступеньке достатка, составляет основание пирамиды. Чем выше, тем очередной слой общества меньше, ибо он обслуживается предыдущим слоем. Пока высота пирамиды не превышает ее основания, пока большинство верхов не слишком оторвано от большинства низов, пока у стоящего на низкой ступеньке есть хорошие шансы через некоторое время встать на более высокую, общество стабильно развивается. Пирамида растет и вверх и вширь. Нижестоящие выполняют простую работу, несут минимум ответственности и производят потомство, которое не только занимает их место в следующем поколении, но и достаточно многочисленно, чтобы дать пополнение следующему слою общества, который, в свою очередь, в следующем поколении не только восполнится сам, но и даст материал для более высоких слоев общества. Такое пирамидальное устройство общества гармонично (схема 1, контур 1), оно обеспечивает достаточную вертикальную мобильность в обществе, то есть каждый следующий слой общества достаточно широк по отношению к соседу снизу. Естественно, в случае общественных кризисов, чаще всего экономических, пирамида претерпевает изменения. Осознав кризисное состояние, общество мобилизуется. Выражается это в том, что часть людей и часть общих усилий вынужденно направляется на некую внешнюю по отношению к обществу цель. Например, на победу в войне или на научно-технический рывок. При этом боковые ребра пирамиды прогибаются на определенном уровне, слое общества, в зависимости от степени его мобилизации (схема 1, контуры 2 и 3). Например, в случае войны ребра общества сжимаются в районе тех слоев, которые уходят на фронт и гибнут. Вертикальная мобильность на этом пороге резко сокращается. Человеческий потенциал общества попросту сжигается на этой границе в пламени войны или приносится в жертву технической революции через рабский труд в каменоломнях или на стройках, уходя на дело прогресса данного общества. При этом из двух соревнующихся обществ побеждает то, которое сможет дольше и эффективнее проводить такую мобилизацию. Проигравший оплачивает свою прошлую нерасторопность своим будущим – его человеческий потенциал переходит во владение победителя. Как, через прямую военную оккупацию, или через инвестиционный контроль – не суть важно. Общество-победитель, подмяв под себя побежденного, расширяется (схема 1, контур 4). Примером нескольких последовательных успехов в таком соревновании до середины двадцатого века могла служить Англия. На примере подобной колониальной державы можно пояснить, как общество может снизить количество бедных внутри себя, вернее, дифференцировать их таким образом, чтобы при этом не возникло социальной напряженности. Структура общества в колониальной стране (схема 2)такова, что общества-колонии, включенные в это общество, находятся в состоянии постоянной мобилизации, в то время как колонии с обществом в целом – в состоянии спокойного развития. Достигается это за счет того, что общества колоний, законсервированные в форме пиков с широким основанием, снимают проблему бедности в стране, владеющей колониями, обеспечивая там, к тому же, прекрасную вертикальную мобильность, позволяющую нижестоящим “белым хозяевам” быстро взбираться вверх, в то время как их черные (желтые, красные или такие же белые, но все равно бесправные) подчиненные в колониях такой возможности не имеют. Жители колоний служат человеческим топливом для общества, владеющего колониями, даже в мирное время, не говоря уже о войне. Социальная напряженность в колониях, живущих формально в состоянии постоянной мобилизации человеческого потенциала, ликвидируется надсмотрщиками самых различных рангов – от простых белых колониальных полицейских, лупящих дубинками “цветной сброд”, до более респектабельных “колониальных представителей”, разъясняющих политику великой державы колониальным чинам из местных вполне цивилизованным языком. По мере того, как топорное прямое колониальное завоевание со временем уступало место более гибкому “инвестиционному проникновению”, прямой колониальный контроль сменялся опосредованным. Теперь уже крупные компании доминирующей державы распоряжались бывшей колонией, решая, сколько и каких рабочих мест там будет создано. Естественно, создавались там рабочие места наименее престижные и вовсе не по злому умыслу – просто туземцы все еще мало что умели. Проблема заключалась и заключается в том, что колонии, как бы они не назывались, зажимаются торгующими с ними метрополиями в клещи неэквивалентного товарообмена сырья на готовый и весьма сложный товар, например на компьютеры, автомашины, бытовая техника и драгоценности для местных царьков. Политическая задача метрополии состоит лишь в том, чтобы держать у власти такого царька, который не станет покровительствовать образованию и социальной сфере до тех пор, пока это не потребуется метрополии. Ведь случись такое – граждане колоний составят ненужную конкуренцию жителям метрополии в борьбе за выигрышные рабочие места с высокими зарплатами. В таком ракурсе весьма забавно смотрятся попытки нынешних лидеров африканских стран вместе и порознь заявить западу свое “фи” относительно того, что, мол, Африка не развивается. Что могут ответить им лидеры запада? Извините, мест пока нет! Лидеры Африки не понимают, почему им еще не дали инвестиций. Ведь теперь уже нет страшного призрака коммунизма, на борьбу с которым уходила раньше вся их колбаса и черная икра… С колбасой и черной икрой связано и падение главного оплота коммунизма - СССР. История преобразований его общественной структуры в двадцатом и двадцать первом веке весьма богата. В начале века страна, тогда еще Российская Империя, начинала первую мобилизацию, необходимость которой подтвердила русско-японская война. В этой войне Россия “проиграла какой-то там маленькой Японии”, и судьба страны в любом европейском конфликте после такого представлялась печальной. Правящие классы, начиная реформы, решили провести их, как и раньше, за счет низов, поэтому мобилизационный “пояс” затягивали на общественной пирамиде ближе к низу. Хлеб пережигался на госмонопольную водку, а водкой крестьянская душа вместе с телом пережигалась на рубли для бюджета. Вторым источником средств для мобилизации были иностранные кредиты. Однако модернизация потерпела крах – и без того нищий пролетариат не мог дать достаточных для модернизации средств, а остальные общественные уровни делиться своей долей пирога для общего блага не хотели. Кроме того, иностранные кредиты, как оказалось, давались не столько под денежный процент, сколько под политический – под немедленное вступление России в Мировую войну на стороне Антанты. Даже Италия была более свободна в этом плане, оттянув свое участие в войне до 1915 года. В результате общество, уже находившееся в состоянии мобилизационного напряжения, было подвергнуто дополнительному мобилизационному шоку, теперь уже военно-мобилизационному. Страна вступила в войну не только технически отсталой, но и, главное, с истощившейся верой в “доброго царя”, последней попыткой воскресить которую была наивная радость городских масс по поводу вступления в войну. Но ни стойкий русский солдат, ни безмерно выносливый русский пахарь не удержали на своем горбу Империю, управляемую столь авантюрной верхушкой. В 1917 году не столько сам голод даже, его-то уж научились терпеть, сколько угроза еще худшего голода повлекли за собой падение сначала царя, а потом – временного правительства. У большинства населения уже не было веры в то, что власть сможет что-то исправить к лучшему. Двадцать пять лет спустя, когда немецкие армии стояли не где-нибудь в Польше, а под Ленинградом, Москвой и Сталинградом, когда голодали уже миллионы, такая вера была, и в результате народ, воюя уже не с Австрией и частью сил Германии, а со всей Европой, вынес куда большие страдания перед тем, как русские армии встали у Берлина. Народ знал, за что страдает, за что воюет и погибает, и народ победил. Предвоенная советская общественная пирамида, несмотря на всю ее мобилизационную суть, имела запас прочности. Сталин, как мог естественно, сглаживал мобилизационную суть военного коммунизма. Форсированной индустриализацией были раздвинуты сжавшиеся ребра пирамиды, пропуская наверх, прежде всего в ряды технической интеллигенции, простых людей “снизу”. Естественно, при этом временно падало среднее качество кадров, допускались многочисленные ошибки, но устойчивость системы росла, и именно об эту устойчивость сломались расчеты немецких генералов. После войны советское общество временно обрело классическую пирамидальную форму. Завоеванные страны не содержались на положении колоний, так как это было попросту невыгодно – Восточная Европа была выгодна нам в качестве партнеров, и СССР активно развивал ее. По обе стороны Берлинской стены строились не только военные оборонительные линии и наступательные базы, строились витрины – восточная и западная. Западная показывала райскую жизнь в свободном мире, восточная – прелести социализма. Советское руководство сдало часть выгодных производств Восточной Европе, промышленную сферу которой само и модернизировало после Второй Мировой войны. В самом же СССР был силен перекос в сторону самой важной сферы экономики холодной войны – производства вооружений, поддерживавших военную мощь блока достаточной для отражения нападения. Это дело СССР никому перепоручить не мог. Однако гонка вооружений как форма длительной войны оказалась для СССР губительна, не оставалось сил на не силовое противостояние - идеологическое, пропагандистское, культурное, на поддержание нормальной, не мобилизационной, общественной структуры. Если СССР к 1945 году завоевал только Восточную Европу, то США завоевали не только Западную Европу, но и Азию, наконец-то выдворили всех лишних из Южной и Центральной Америки. Для западного общества сразу нашлась масса бедняков, которых подложили под основание новой пирамиды, нареченной “Свободный мир”. Во главе свободного мира встал “арсенал демократии” – США. В СССР со временем неизбежные мобилизационные перегибы многолетней холодной войны становились все отчетливее. От пирамидальной структуры общества СССР постепенно переходил к пиковой (схема 3, контуры 1 и 2). Победитель в Холодной войне определялся тем, сколько сможет СССР в такой структуре продержаться. Срок этот, в свою очередь, определялся влиянием мобилизации общества на вертикальную мобильность. Выдвижение новых, более адекватных, кадров наверх сдерживалось все больше по мере того, как росла степень мобилизованности общества. Полная неадекватность горбачевской верхушки – прямое следствие затянувшейся войны и мобилизации. Те, кто должен был придти в государственное планирование, в президиумы и на съезды, просидели свою жизнь за пультами в бункерах или за чертежами в КБ. Лучшие годы многих лучших умов ушли на создание военной техники и ее применение, в то время как их не хватало в других местах. Из “оборонки” забрать их было нельзя. В Холодной войне нельзя было отказаться от гонки вооружений, так как сама неуверенность в военном паритете в стане одной из сторон порождала сначала панику а потом, если паника не была ликвидирована, паралич и поражение. Если резюмировать вышесказанное – мы 40 лет воевали своими лучшими мозгами, перенапряглись, и страна сошла с ума, запросив колбасы, икры и почетной капитуляции, не понимая, что в сорокалетних мировых войнах почетных капитуляций не бывает. От первого удара поражения “советского блока”, естественно, больше всех участников пострадал СССР, а в СССР – Россия. Идеология полной экономической свободы на уровне “моя хата со свечным заводиком с краю” привела к тому, что большинство технологических цепочек в экономике страны было разрушено и население бывшей имперской метрополии осталось с экономикой сырьевого придатка на руках. Шпиль мобилизации, стоявший на месте пирамиды, рванул еще выше, при этом сплющивая свое основание и сужаясь, аки известная стелла на Поклонной горе. (схема 3, контур 3) IMGR3 Параллельно с этим неизвестно откуда возник фетиш “возрождения среднего класса в России”, поднятый в качестве флага всеми правительствами России по очереди с такой же обязательностью, с какой все они не сделали ничего, чтобы хоть чуть-чуть поднять вверх линию излома, разграничившую наше общество на бедных и богатых. Ни одно правительство так и не осознало, как, в прочем, и народ в целом не осознал еще, что средний класс - это класс своих, национальных менеджеров-управленцев, и если есть желание иметь таковых 30-40% населения, “как в развитых странах”, то надо бы завести в стране что-то из национального производства, кроме пары банков и пары нефтяных труб. Никто так и не понял, что 30-40% от населения, являющиеся средним классом в странах “золотого миллиарда”, управляют не столько собственно экономикой этого миллиарда, сколько экономиками его доминионов, численностью в несколько миллиардов, с их “международным разделением труда”. У России нет ни колоний, ни национального производства, поэтому в такой России, какова она сейчас, никогда не будет среднего класса. Будет большое число тех, кто мечтает им стать, балансируя на грани достаток/бедность, у основания пика богатых. Будет малое число тех, кому это временно удалось и кто боится завтрашнего дня – “не разориться бы”. И будет очень большое количество бедняков и нищих, тайно или открыто ненавидящих первые две категории. И беднякам и нищим будет глубоко наплевать, честно или нечестно те заработали свой “средний” достаток. Ненависть в данном случае будет классовой и бедняки будут не первыми, кто начнет ее питать. Уже сейчас богатые подумывают, как бы получше, подешевше и потише устранить в России бедных. Мол, раздражают люмпены своим присутствием. При этом сами богатые делают все, чтобы маргиналов наплодилось побольше, причем наплодилось самым пакостным образом – стаскиванием в маргиналы со следующей ступеньки общественной структуры во время глобальных и локальных кризисов, наплодилось из тех самых бедных, у кого при иной структуре общества могли быть перспективы. Современное же российское общество по форме уже давно не напоминает пирамиду, а величественный пик, воздвигнутый на широком, плоском основании. Российское общество удушается петлей “реформ”, наброшенной на общественную пирамиду и стягивающей основание высокого шпиля, тянушегося узкими прослойками менеджеров различных звеньев к заоблачным высотам руководства сырьевыми компаниями и силовыми структурами. Географически эта удавка пролегает по границам российских столиц. С одной стороны – миллионы клерков, участвующие в “попиле бабок”, с другой стороны – нищая по сравнению с ними провинция, вырваться из которой в одну из цветущих столиц считается подвигом. По существу сейчас на рубеже провинция-столицы работает “демография внутреннего сгорания” (демография внешнего сгорания – это обычная война), конвертирующая человека провинциального в человека городского путем уничтожения нескольких других провинциалов. Постсоветское пространство это вообще огромная социальная печь, в которой сжигается без пользы огромный человеческий потенциал, накопленный Союзом. Воспетые в кино и книгах герои нашего времени – проститутка и бандит – это типажи самого невыгодного использования человеческого материала. Ни одно государство, позволяющее преступности поглощать такое огромное количество людей, не сможет выйти из кризисного состояния. Дополнительно осложняет ситуацию и то, что кадровые проблемы власти усугубляются день ото дня по причине катастрофически низкой вертикальной мобильности, обусловленной все большей тонкостью шпиля, возвышающегося над пластом бедноты и полубедноты, делающей власть все менее адекватной, подобно властям позднего СССР. Власть все больше варится в своем соку, в своих проблемах, в одних и тех же кадрах, тасуемых с должности на должность. Власть просто плывет по течению уже не первый год, создавая видимость бурной деятельности. А шпиль все уже и уже, все выше и выше, чрезвычайно напоминая известные московские скульптурные композиции. Вертикаль власти, увы, не усиливается так, как этого хочет президент. Она костенеет и становится хрупкой. С ней такой же хрупкой, хотя и твердой на вид, становится вся структура нашего общества. Вообще, если в последние годы кем-то была поставлена задача сделать Россию страной, максимально зависимой от внешних обстоятельств, то эта задача была с успехом выполнена. Любой легкий ветерок, будь то теракт, катастрофа, колебание курса доллара или нефтяных цен или внешнеполитической какого-либо государства, раскачивает верхушку шпиля так, что висящие на самом конце властители должны обеими руками вцепиться в шпиль, дабы не свалиться и проблемы электората их в такие периоды не волнуют. Не исключено, что в один прекрасный день величественный монумент российской демократии рухнет во время очередного “дуновения”. Шпиль свалится на бок и “преуспевающие менеджеры” станут в ряды простого электората, который примется за строительство новой общественной пирамиды, классических очертаний, в том числе и их трудовыми руками. Для того чтобы этого не произошло, вышестоящие в общественной пирамиде должны найти общий язык с нижестоящими, иначе потом, когда пирамида рухнет, будет поздно. Язык будет один – язык насилия. Народ должен потребовать ответа от правительства - за что он страдает уже 15 лет, должен получить вразумительный ответ относительно своего будущего, должен почувствовать в государстве более друга, чем врага. Государство должно сменить приоритеты с любви к красивой отчетности на любовь к народу, на желание видеть его сытым, здоровым, обученным и многочисленным. Государство должно, наконец, выработать стратегию развития, которая вернет общественной пирамиде форму пирамиды и внятно объяснить эту стратегию населению. Каждый, кто понимает суть этой проблемы, вне зависимости от места в пирамиде, должен сделать все от него зависящее, чтобы приблизить “момент понимания”. Экономический и политический резонанс от такого момента единства народа и власти перекроет все самые смелые планы на тему “догнать и обогнать Португалию”. В противном случае Российское общество будет по-прежнему жить в формате, основным свойством которого является уничтожение собственных граждан во всевозрастающих количествах без всякой существенной пользы. Схемы 1 - http://www.rustrana.ru/articles/4135/1.jpg 2 - http://www.rustrana.ru/articles/4135/3.jpg 3 - ttp://www.rustrana.ru/articles/4135/0.jpg осень 2004 http://www.rustrana.ru/article.php?nid=4135 (Comment on this)
2:32a	Экономика трех толстяков (Россиянский тупик II) опубликовано на rustrana.ru Какой бы нелепой поначалу не выглядела аналогия между “Тремя толстяками” Олеши и современной Россией на первый взгляд, она имеет право на жизнь куда большее, чем все мифические прожекты ураганного развития нашей экономики, порождаемые в недрах минэкономразвития и все статистические сводки о наступающей гармонии в нашей экономике. Все чаще создается впечатление, что Путин не просто унаследовал сырьевую структуру экономики, закрепившуюся в России при Ельцине, но и (вольно или невольно, действием или бездействием) сделал все для того, чтобы выправить сырьевой перекос было невозможно. Суть производственной системы любого общества состоит в том, что производство и потребление находятся в тесной связи с общественной структурой. Как их развитие, так и деградация идут параллельно. Общественные и экономические изменения тесно связаны между собой – какое-то экономическое событие может нанести удар по обществу или, наоборот, укрепить его, какие-то общественные волнения могут навредить экономике, а стабильность в обществе пойдет ей на пользу. Когда в стране с исчезающей на глазах грамотностью, с разваленным образованием, с разгромленной социальной сферой, говорят о создании гармоничной экономики – не очень верится. Умение составлять оптимистичные отчеты – полезный навык для правительственных функционеров, но только для них, а не для населения, которому в этой экономике жить. Кто будет производить то, что записано в планах по росту производства? Малограмотный узбекский гастарбайтер-нелегал, возводящий очередную элитную многоэтажку? Армянин, торгующий на рынке? Мафиози-наркодилер или бомжующий алкаш с Курского вокзала? Или может быть “менеджеры среднего и младшего звена”, засучив рукава, встанут к станкам? Как вообще устроена наша экономика, если отложить в сторонку абстрактные цифры? Никто не спорит, что фундаментом нашей экономики является сырьевой сектор. Собственно, у любого государства, не захватившего половину мира в качестве колонии, сырьевой сектор будет фундаментом, вопрос только в том, сумеет ли это государство построить на нем прочное здание экономики. Деньги за сырье, куда бы оно ни шло, на внутренний рынок или на внешний, должны направляться не только на развитие сырьевого производства, но и, через банковскую систему государства, на развитие промышленности и современных технологий. Наши банкиры, тесно связанные с сырьевиками, чьи капиталы составляют львиную долю их начальных капиталов, не спешат вкладываться в обрабатывающую промышленность или в крупные проекты по “высоким технологиям”. Не спешат по одной простой причине – они умеют считать деньги и понимают, что им, лично им, гораздо выгоднее рубли и доллары, которые пока не выгодно вложить в нефть, вложить в торговлю импортным ширпотребом и бытовой техникой и в “сферу услуг”. Одновременно международные торговые кампании, ввозящие к нам шмотьё и телевизоры в обмен на нефтедоллары, служат прекрасным каналом для вывода денег из России. (Почему-то далеко не все наши сырьевые олигархи хотят встретить безбедную старость в России. К чему бы это?) Развитие нашего, российского производства для этих людей невыгодно – вкладывать надо много, прибыль, если она вообще будет, будет существенно меньше. Проще ввозить иностранное. Что касается хайтека, то максимум, который в такой ситуации нужен самим олигархам – электронные банковские системы, которые связали бы их с заграничными счетами, обеспечив, заодно, и комфортное ведение дел здесь, в России. Собственно, вся экономика России сейчас и в ближайшем будущем – это сырьевики, созданные для них удобства и средства для постепенного уничтожения лишнего населения, средства самые разные, от ларьков с паленой водкой до телевизоров с мыльными операми. Причем контроль над сырьевыми гигантами все больше и больше переходит в руки иностранцев, преимущественно американцев и англичан. Особо умные олигархи покупают себе вместо нефтяных вышек футбольные клубы, а прочие - остаются при иностранцах наемными менеджерами. После того, как границы республик бывшего СССР открылись для товаров и капиталов Запада, Запад, находясь в господствующем положении победителя в Холодной войне, буквально разобрал нашу страну на запасные части для своей экономики, пользуясь апатией населения и корыстолюбием тех, кто прихватизировал страну. Потакая реформам в России, запад заботился прежде всего о себе, а не о благе жителей бывшего СССР, ибо избиратели Буша-старшего и Клинтона жили не где-нибудь под Смоленском, а в США. И когда стоял вопрос “Кому отдать самые выгодные рабочие места?”, ответ был неизменен - своим. Наше промышленное производство подорвали ввозом импорта, оставив только сырье, с которым самим уже лень возиться. Наши мозги, выращенные при СССР, выращенные его системой образования, также благополучно вывезли, прекрасно сознавая, что вывезенный “мозг” займет одно рабочее место, пусть и престижное, но создаст еще пару-тройку менее престижных, на которые можно пристроить своих. А когда “мозг” что-нибудь изобретет, можно будет производить это у себя, используя из российских компонентов разве что алюминиевые чушки. Ведь это только у нас до сих пор министры бредят “экономической эффективностью”, на западе ее давно уже выбросили на помойку и заботятся все больше о создании рабочих мест для своих избирателей. Если, например, сталелитейные заводы начинают вдруг переезжать из США в какую-нибудь Латинскую Америку, то немедленно запускается социальная программа, позволяющая большинству тех, кто должен был работать на этих заводах, подняться вверх по социальной лестнице, заняв место в других отраслях экономики. В современной России, славной отсутствием соцобеспечения, такого не дождешься. Всех интересует только прибыль, быстрая, сиюминутная, максимальная… Если для того, чтобы производство пшеницы в России было прибыльно, ее должно производиться в четыре раза меньше, ее будет производиться в четыре раза меньше, а трое и четырех крестьян будут пить горькую, сидя без работы. Цены на продовольствие при этом поднимутся, но кого это интересует? Прибыль, только прибыль! Кто указывал нам на пример сельского хозяйства в Европе и США? Там свое фермерство дотируют и оберегают от конкуренции с чужим, у нас – принудительно сокращают его численность в угоду прибыли. Объективно оценивать эффективность предприятий и их роль в нашей “экономике переходного периода” можно только в том случае, если оценивается и количество созданных ими рабочих мест, и количество рабочих мест, которые из-за экономической политики этих предприятий были потеряны. Сырьевой завод, давший своим рабочим “хорошую по нынешним временам зарплату”, отнял ее у рабочих обрабатывающей промышленности, если он поставляет сырье за рубеж. Конечно, рабочий скажет “А почему я должен получать меньше? Это их проблемы, обрабатывающей промышленности!” На первый взгляд он прав, однако отнял-то он вместе со своим работодателем, всю зарплату промышленных рабочих, а получил от отнятого только малую часть. Остальное получат те, кто будут обрабатывать его сырьевую продукцию за рубежом. И налоги из их зарплат получит чужое правительство, а не наше, у которого опять не найдется денег починить отопление в доме рабочего, не найдется денег, чтобы нанять хороших учителей в школу, где учатся его дети. А безработные будут толпиться у заводоуправлений, чтобы поработать хоть за какие-то деньги. Немногим это удастся, так как их труд обесценится настолько, что их продукцию можно будет продавать за рубеж. (Конечно, если не платить коммунальщикам и энергетикам реальной стоимости их услуг.) Экономика, таким образом, не приобретает капиталы, а теряет их. Сырьевой капитал по большей части не инвестируется в промышленность, которая должна его приумножить и, посредством банков, вложить в хайтек. Сырьевой капитал разрушает остатки этой промышленности, оставляя в стране лишь из несырьевых секторов экономики только сферу услуг с индустрией развлечений и обеспечивающим их узким сегментом хайтека - телекоммуникациями. Естественно, народу об этом знать вовсе не обязательно, поэтому правительство, показывая в своих отчетах рост экономики, роль в нем сырьевого сектора занижает. Принцип занижения роли того же нефтегазового комплекса в экономике страны весьма прост. Основу дезинформации составляет вполне верная цифра – мол, в бюджете доля “нефтяных” налогов составляет всего 15-20 или, в крайнем случае, 30%. Да, скорее всего это правда, проблема только в том, что эта цифра отражает только малую часть от объема сырьевых денег, вращающихся в экономике страны. Во-первых – это проценты от бюджета, а бюджет – это далеко не вся экономика, это только те деньги, которые государству удалось с экономики “стрясти”, чтобы профинансировать свои скромные расходы на разваливающиеся армию, образование и медицину. Во-вторых – это только те деньги, которые попали в бюджет прямо от нефтяников, а ведь налоги платили и все те, кто обслуживал нефтяников за их нефтяные деньги – строил им дома и квартиры, продавал машины - это тоже “нефтяные” деньги. С них уплачены налоги, однако эти налоги уже не считаются нефтяными – они считаются пошлинами на ввоз машин, налогами со строительных фирм. Более того, налоги уплаченные теми, кто обеспечивает всем необходимым продавцов машин и строителей, тоже уже для статистики не нефтяные. Таким образом, зарубежные эксперты оказываются ближе к истине, называя цифру не в 20 или 30, а в 70%. Им-то никому очки втирать не надо. В отчетах о росте экономики скрывается роль остального сырьевого сектора, а не только нефти и газа. Сталь, алюминий, никель, зерно, лес… список того, что Россия вывозит, не обрабатывая, длинный и печальный. И объемы этого экспорта растут, якобы улучшая положение в экономике? Так ли это? На самом деле – Нет. Российское общество с того момента, как опять начали расти цены на нефть, находится в положении обжирающегося толстяка. У нашей экономики развивается не “голландская болезнь”, которую нам приписывают некоторые, наша экономика больна банальным ожирением. Большая ее часть, именно производственная часть, атрофировалась, и экономика не в силах переваривать получаемые за сырье деньги. Каждый новый миллиард долларов, полученный за проданную нефть приносит больше проблем, чем пользы, однако не получать его, не требовать налогов с получающих его нефтяных компаний нельзя – такой экономике от таких мер будет еще хуже. Точно так же организм, отяжеленный жиром, не в силах ограничить себя разумным количеством пищи, а заплывшие жиром органы не в силах нормально усвоить и преобразовать в строительный материал и энергию новую пищу. Жир в данном случае – это безмерно раздутая торговля и сфера обслуживания. Торговля, не дающая роста экономике, а лишь высасывающая из нее деньги. Торговля на чужих условиях, которая всегда убыточна. Приток нефтедолларов страну с такой экономической структурой надо называть не стабильным, а хроническим, ибо это болезнь. Доллар, пришедший в экономику, попадает не в сферу производства, а в сферу торговли и обслуживания, и играет там роль, обратную той, какую должен бы играть. Сфера обслуживания и торговля вынуждены поднимать цены на свои товары и услуги в след за инфляцией (доллары-то в экономику идут потоком, предложение денег растет) и одновременно, чтобы выдержать конкуренцию за новые доллары, как минимум не повышать зарплату своим сотрудникам, а то и вынужденно задерживать ее или временно не платить вообще. Сырьевые доллары, вкладываемые сырьевиками через банковскую систему в экономику, по существу перестают приносить ожидаемый доход. Экономика, чрезмерно связанная внутренней конкурентной борьбой, расти не может, какие бы небоскребы не вздымались ввысь в черте МКАД. Эту невозможность роста убедительно показал мировой кризис 1929 года, кризис перепроизводства и излишней конкуренции в сфере промышленных товаров. Ожидаемые доходы крупных промышленных компаний оказались тогда существенно ниже прогнозов биржи и в результате США и весь мир, кроме изолированного СССР, погрузились в затяжную депрессию, выбросившую миллионы людей на улицу, поставившую их на грань голодной смерти. В России назревает точно такой же кризис перепроизводства сразу в нескольких сферах – в рекламе и медиа, сфере услуг, жилищном строительстве. Торможение роста цен на недвижимость и “кризис ликвидности” в нескольких банках этим летом знаменовали собой начало конца современной российской экономики. И чем дольше объявление об этом конце будет откладываться, тем сильнее будет удар, который финансовый кризис нанесет по стране. Рухнет экономика двух столиц – экономика двух “не напрягайся“: “не напрягайся” на работе - выбирай работу попроще и подоходнее, и “не напрягайся” в магазине – выбирай в магазине что помоднее и подешевле, то есть импортное. Всем тем, кто своим “не напрягайся” затягивал удавку на собственной шее, и сырьевикам, и “офисным работникам” предстоит еще раз узнать на практике, что без напряга никакой значимый результат не достижим. Оплывшая жиром переразвитого общества потребления, страна стала небывало экономически уязвимой. Вопрос краха современной российской финансовой пирамиды теперь – это уже не вопрос “Будет или не будет?”, а вопрос “Когда будет?”. И чем дольше все будут верить в то, что всё еще поправится само собой (а все, от министра до рядового ларечного торговца, видимо именно так сейчас и поступают), тем мощнее будет крах, тем больше денег будет прожрано нашей экономикой впустую – заплачено за ненужную работу, да к тому же еще и переплачено, как при любом типичном кризисе перепроизводства. Сегодняшнее правительство с его заботами о том, как бы сохранить стабилизационный фонд – это, по существу, матросы на палубе тонущего “Титаника”, рассуждающие, в какой цвет лучше перекрасить дымовую трубу. Какие именно ценные бумаги и как именно лучше выкинуть на рынок, чтобы оттянуть с него деньги? Конечно, конечно! Это очень важный вопрос - решить, каким именно образом деньги не будут инвестированы ни во что путное. Где жирок отложим – на пузе прирастим или двадцать второй подбородок соорудим? Какой именно еще соорудим финансовый инструмент, завязанный на рост экономики, забыв обеспечить этот рост реальным производством? Увы, наше государство сейчас перед лицом экономического тупика бессильно. Решись оно на действия, способные наладить элементарные условия для того, чтобы в России было бы выгодно вкладываться во что-то, кроме добычи сырья, эти меры не поддержат ни бизнес, ни “экономически активное” (живущее в достатке) население, все слишком заинтересованы своими личными проблемами – как не напрячься лишний раз. Еще меньше одобрения вызовут такие меры у Запада, так как конкуренты ему не нужны, ему нужна Россия в качестве нищего сырьевого придатка. Выход из ситуации один – осознание всеми слоями общества, всей нацией надвигающейся угрозы и оформление в четкую программу пакета экстренных мер по изменению структуры экономики. Программу, которую поддержит страна, а правительство сможет осуществить. Формула для внешнеэкономической политики должна быть такова: мы готовы к международному сотрудничеству, если оно принесет нам больше рабочих мест, чем отнимет или столько же мест, но более доходных. Формула внешней торговли: продавать ровно столько сырья, чтобы купить только самое необходимое, включая оборудование. “Мы хотим продавать и покупать только то, что мы хотим. Если кто-то по этой причине откажется что-то из этого нам продать, требуя купить и все остальное тоже, мы не купим у него ничего”. Формула внутренней экономической политики: рост реального производства за счет системы льгот и дотаций. Если дотация в 10% стоимости продукта окупает себя повышением конкурентоспособности и продаж продукта, эта дотация должна быть введена, дотация окупится из оставшихся 90% стоимости продукта, которые уйдут в нашу экономику, в наши налоги, а не за границу. Сельское хозяйство и промышленность должны дотироваться за счет более доходных сырьевых отраслей, поставляя помимо своей продукции также и население – детей фермеров, рабочих и инженеров, которые компенсируют провал рождаемости предыдущих лет. Таким образом, будет создана стабильно, пусть и не очень быстро, растущая экономика, появится наш собственный, российский капитал, достаточный для развития высоких технологий, которые смогут сломать монополию Запада в этой области. Если для подобной смены ценностных ориентиров стране и ее населению придется пройти через ужасы тотального экономического краха и социальных потрясений – это случится, однако можно было бы обойтись без этого. Достаточно самой малости – всем нам, каждому стать чуть более ответственным, дальновидным в рассуждениях о выгоде и прибыли. Достаточно президенту перестать быть вечным “наследником Тутти”, играющимся с приносимыми ему не работающими механическими куклами реформ… достаточно простого мужества, храбрости, зрелости… достаточно из россиян снова стать русскими. http://www.rustrana.ru/article.php?nid=4410 (51 Comments | Comment on this)
2:39a	Кризис наперсточной экономики Кризис наперсточной экономики Год назад, в приватных разговорах с друзьями намекая на то, что скорое банкротство многих наших сырьевых компаний, а за ними и коллапс финансово экономической системы, неизбежны, я не думал, что удастся отследить ситуацию настолько ясно и в таких подробностях путь российской экономической мысли от частичной неадекватности к полной. Однако, проследить удалось. Абстрагируясь от массы цифр, большая часть из которых мало что значат, если значат вообще, кратко состояние нашей нынешней экономики можно описать так. Есть сырьевики, имеющие некие пределы добычи сырья, продающие это сырье за рубеж, получающие валютную выручку и продающие указанную государством часть от нее на валютной бирже. На валютной бирже выручку покупают государство и банки. Государство занимается регулированием рынка и пополнением своих валютных запасов, банки, в свою очередь, участвуют в системе оборота валюты, продавая ее населению и торговым компаниям, занимающимся ввозом в страну промышленных товаров — от шариковых ручек до “мерседесов”. Остатки прибылей, которые государство не забирает в качестве налогов, сырьевики тратят на свой комфорт или вкладывают в банки. Весь комфорт от подтяжек до “бумеров” и “мерсов” завозится из-за бугра, а те, кто торгует им, тоже не особенно любят отечественные машины или одежду, так что этот кусок капитала, извлеченного из недр земли, безвозвратно уплывает из страны. Банки, в которых “крутятся деньги”, занимаются тем, что помогают обустраивать комфорт, кредитуя “элитное жилищное строительство” и возведение бесконечных торговых комплексов в обеих столицах. Они же, вместе с частными бизнесменами, держат массу мелких лавок, лавочек и лавчонок, создающих ту непередаваемую атмосферу прожигания жизни, какую нынче можно наблюдать в наших столицах, переполненных людьми и деньгами, двигающимися, впрочем, без особого смысла. Производство в стране, реальное производство, и развивалось бы, да вот беда — любители побыстрее и с прибылью обернуть деньги завозят в страну столько иностранных товаров и полуфабрикатов, что отечественный производитель оказывается задавленным конкуренцией. Банковский кредит дорог для него, промышленное производство просто не дает такой прибыли, выживают только те, кому есть что эксплуатировать из оставшегося еще с советских времен. Расширь производство — еще больше собьешь цену и разоришься, рынок-то и так завален иностранщиной. Сельское хозяйство в таком же незавидном положении — низкие цены ему невыгодны, потому что с ними любые, тем более большие, урожаи себя не окупают, а высокие цены перебиваются дешевым импортом. В результате из четырех крестьян трое должны пить и бездельничать, чтобы четвертый мог работать, обеспечивая 30% потребности страны в продуктах, в то время как остальные 70 обеспечивает импорт. Если в нынешних условиях будут работать все четверо — цены упадут и все четверо разорятся и не смогут выплатить процент по все тем же банковским кредитам. Во все времена такие проблемы решались государственным регулированием и не доводились до такого хронического состояния. Но, видимо, учебник истории наше правительство не любит еще больше, чем учебник экономики и оно не в курсе таких исторических событий как “навигационный акт” Кромвеля, “континентальная блокада” Наполеона и Гражданская война в Америке, причиной которой была исключительно необходимость единого экономического развития Севера и Юга страны. Суть всей жизни сегодняшней России — это шпаргалки вместо учебников. Попытка применить в решении задач чужие готовые формулы, подсунутые соседом по парте, без их понимания и осмысления. (Не исключено, что руководство на самом то деле всё понимает, и разрушает страну осознанно). Увы, из-за хронической неадекватности стратегического руководства политикой и экономикой, из-за пребывания народа в блаженном неведении относительно достаточно простых экономических механизмов, в стране сложилась парадоксальная ситуация — приток в страну валюты от сырьевиков не приводит ни к чему хорошему, а отсутствие этого притока или просто снижение приведет к немедленному краху. 50, 60, 80 долларов за баррель приведут к тому же, к чему приведут 15 или 20. То есть к тому, к чему вообще приводит экономическая жизнь чисто сырьевую экономику — к краху. Механизм кризиса, предзнаменованием которого является рост цен и инфляция, был запущен нефтяными прибылями, которые в России банально некуда было вложить, если под вложением иметь в виду производящую сферу. Именно производящая сфера, заполняющая внутренний рынок товарами, поддерживает рост объема капитала в стране или хотя бы сохраняет тот капитал, что есть. Если в такой экономике государство, купив у сырьевиков валютную выручку, вбросит в экономику напечатанные рубли, то вброшенные рубли с каждым годом будут становиться все более обеспеченными, потому что отношение наличных денег к капиталам и товарам выравнивается за счет работающего производства. В нашей экономике, из которой капитал вытекает, как вода из дырявой бочки, с каждым днем, месяцем эти рубли обесцениваются все больше, отсюда и инфляция. Обесценившиеся рубли, выпущенные в свое время в обмен на доллары, давят на экономику, создавая предпосылки для инфляции. Дополнительная подкачка долларов нефтяной трубой работает в этом случае как катализатор — государство должно выкупать все больше и больше долларов, чтобы удержать курс рубля от роста, так как рост курса рубля будет означать и рост расходов государства применительно к нефтяной выручке, приходящей в долларах. В результате инфляция раскручивается еще быстрее и единственный способ сдержать ее, не меняя структуры экономики, — “стерилизовать” денежную массу при помощи так называемого “стабилизационного фонда”. Что такое “стерилизация”, объяснить достаточно просто. Деньги, которых якобы так не хватает нашей экономике, те самые инвестиции о недостатке которых принято плакаться на каждом углу, “выводятся в резерв”. На 1 января 2005 года так “стерилизуют” 417 миллиардов рублей, через год — уже 795 миллиардов. То есть 15, а потом и 28 миллиардов долларов наших, российских денег будут просто где-то лежать, скорее всего в чужих ценных бумагах под низкий процент, а правительство будет заманивать иностранных инвесторов, хотя бы на миллиардик-другой. И, естественно, не заманит — кто будет вкладывать деньги в страну, в которую не вкладывает собственное правительство? Почему не вкладывает? Объяснить нетрудно — если сбросить эти деньги в экономику через нынешний бюджет, просто увеличив каждую из его статей пропорционально увеличению бюджета, то очень скоро, так как массовое производство в стране не развивается, инфляция сделает еще один скачок, и понадобится как-то вытянуть из экономики еще больше денег, чтобы их “стерилизовать”. Стабфонд, чуть-чуть замедливший инфляцию в этом году, — это чудовищно неэффективное использование денег, которое просто оттягивает крах нынешней экономической программы, которой, за исключением общих слов, в общем-то и нет. Оттягивает он крах, естественно, ценой увеличения размеров краха, иначе нельзя. И стабфонд — это не подушка на случай обвала, это — одна из его причин, его большущий краеугольный камень, который не покатит лавину, но, когда лавина начнется, прогромыхает вниз громче всех. Стабфонд — последний и самый очевидный знак полнейшего отсутствия ответственности и политической воли у нашего правительства. “У нас есть деньги. Мы не знаем, что с ними делать. Что нам надо? Правильно! Еще денег!” Государство последовательно изымает деньги из различных источников — выгребает все из регионов, берет по полной программе налоги с олигархов и просто крупных компаний типа недавно прижатого “Вымпелкома”… и ему все равно мало! Почему? Да потому что если не выгрести достаточно, то система рухнет сегодня, а так можно протянуть еще чуть-чуть. А уж найти, кто и когда у нас не платил налоги — пара пустяков. Говорят, что некоторых олигархов потрошат за то, что они вмешиваются в политику. Естественно, они вмешиваются. Когда нет никаких шансов достаточно доходно вложить свои олигархические прибыли в стране, а вывезти их не разрешают, олигархи вкладывают в политику все деньги, свободные от задач по созданию себе комфорта, с единственной целью — пробить себе возможность вывезти деньги и вложить их на западе или задавить конкурентов, чтобы отнять для себя выгодные проекты здесь. Государство, на самом деле, просто защищается. Оно знает, что, если олигархи выиграют, результат будет тот же, что и в случае, если рухнет текущая система. Основная проблема олигархов — такая же, как и у государства. Стремясь загрести под себя как можно больше денег сегодня, они теряют назавтра еще больше. А уж сколько в сумме проедает российских денег вся система сдержек и противовесов “олигархи-государство” — сказать страшно. В общем, подтверждается старый тезис о том, что если у вас есть деньги, но вы не умеете ими пользоваться, то можете считать, что у вас их уже нет. Не у правительства, а у тех граждан, которые безропотно следят за его действиями только потому, что им временно дали сытно пожить, обеспечив работой в банках, сфере услуг, в рекламных агентствах, средствах массовой информации. “Офисный планктон” считает, что его благоденствие будет вечным, что деньги будут всегда, однако никто не понимает, что реального капитала, то есть прибавочной стоимости, в стране всё меньше — она выкачивается день за днём, и в результате чего сами деньги стоят все меньше — долларовая инфляция сокращает реальную зарплату офисников, получающих ее, зачастую, просто наличной “зеленью”. Таков естественный механизм регуляции этого кризиса. Конкуренция в перегретых инвестициями сферах экономики — сфере обслуживания, на рынке недвижимости, в торговле и медиа такова, что для получения хоть какой-то прибыли приходится если не сокращать зарплаты, то уж точно не повышать их. И, конечно же, брать кредиты, обещая вернуть их с процентами от прибыли, которой еще нет… Из-за оттока капиталов, явного и неявного (в виде денег за импортные товары), реальная покупательная способность в стране практически не растет. Кто-то беднеет, кто-то становится чуть богаче, но национальное богатство не прирастает, а улетучивается. И улетучивается чем дальше, тем больше, несмотря на декларацию роста экономики, ВВП и других отстраненных статистических показателей. Если вместо одного человека, пинающего балду за 1000 долларов двое будут пинать балду за 1000 долларов — это рост экономики? Рост, потому что балды напинано на 2000 долларов. Это рост ВВП? Рост. А вот о росте реальной доходности говорить не приходится. Напинанная балда в зачет не идет, ее продавать за рубеж не получится, берут только нефть, газ, лес, алюминий... Пагубность излишнего перегревания какого-либо сектора рыночной экономики инвестициями и, следовательно, конкуренцией, была доказана еще промышленным кризисом 1929 года, обрушившим экономику США и погрузившим мирового лидера, а за ним и весь мир, в десятилетнюю депрессию. Сегодня такая угроза нависла над гордостью российского правительства — экономикой общества потребления, взращенной в двух наших столицах на базе банковских и коммерческих структур, “вертящих” деньгами и государственных структур, угадывающих, под каким же наперстком шарик в этот раз. Если представить в качестве шарика взаимные долги, растущие в нашей экономике как снежной ком, то грядущий кризис предстанет перед нами в виде игры в наперстки, при которой после каждого переката от наперстка к наперстку шарик растет, становясь все больше и больше. Перекатили из нефтяной сферы в банки — подрос, перекатили из банков в недвижимость — подрос, перекатили из недвижимости в торговлю — подрос, из торговли опять в банки — опять подрос. Рано или поздно шарик уже не будет помещаться ни под одном из наперстков, и в результате кто-то будет вынужден признать себя банкротом. Или сырьевые компании, или банки, или государство — кто-то окажется с этим разбухшим шариком на руках, а днем позже окажется, что должен он не кому-нибудь, а всем остальным игрокам. Которые тоже друг другу должны. Иначе и не бывает при том гигантском несоответствии денежной массы и реальных ценностей в стране, которое внезапно обнаружится. Ведь что такое реальные ценности? Например, является ли недвижимость реальной ценностью? Вроде бы да. Иначе бы люди не вкладывали в нее деньги. Почему они вкладывают? Надеются получить доход. От чего? От того, чтобы продать ее дороже или сдать в аренду. При каких условиях это можно сделать? При условии, что завтра совершенно точно найдется больше желающих купить или арендовать. Когда обеспечивается такое условие? Когда растет экономика, появляются новые богатые, которые хотят или открыть новый бизнес или купить себе “элитное жилье”. Если же роста суммарных реальных доходов в стране нет, то рынок этот растет только за счет вложений людей, надеющихся потом продать подороже то, что покупают сейчас. То есть за счет спекулянтов. Когда цены на рынке расти перестают, спекулянты начинают сбрасывать купленное, что, естественно, сбивает цену. Если же спекуляций и спекулянтов, надеявшихся на дальнейший рост рынка, слишком много, то цена падает очень резко, превращая недвижимость из ценности, каковой она является в случае экономического роста, в обузу, каковой она является в случае экономического спада. Как только рынок недвижимости в России начал тормозить свой рост, достигнутый в предыдущие годы, правительство бросилось его спасать при помощи ипотеки, в очередной раз перекатывая шарик под новый наперсток. Людям предлагается покупать квартиры в кредит, выплачивая его постепенно — подразумевается, что у людей после покупки лет 10-15 будет такая же высокая зарплата, как и сейчас. Шарик долгов таким образом перекатывается от дельцов, оперирующих недвижимостью в банк, а от банка — к тому, кто берет кредит. Куда же потратят эти деньги банки и торговцы недвижимостью, если исключить траты на поддержание собственного комфорта? Правильно — они снова вложат получаемые деньги в те же самые махинации, которые хороши, если реальная экономика страны растет, если в стране прибавляется хорошо образованных или хотя бы просто трудолюбивых людей, что-то реально производящих. Но когда население страны тает и деградирует год от года, а деньги из экономики деньги утекают рекой — это именно перекатывание шарика до того момента, пока он не станет слишком большим. А потом — новое 17 августа. День, когда все узнают, что у них, на самом деле, нет денег, потому что они были пропиты и потрачены на всевозможные стеклянные бусы в предыдущие семь лет. И ипотека, и стабилизационный фонд — все это припарки мертворожденной “свободной рыночной экономике в России”, ненадолго оттягивающие крушение за счет того, что в страну влезает волосатая лапа иностранного капитала, прибирающего к рукам те же сырьевые компании за малую долю тех денег, которые уплыли из России за границу. Кризис, который обрушит эту финансовую пирамиду, составленную из множества более мелких пирамид, по масштабам превзойдет 1998 год в разы, если не на порядки. Суммы невыплаченных долгов и неполученных прибылей будут намного превосходить те, семилетней давности, а на фоне того, что произойдет с “эффективным менеджментом” нашей “развивающейся экономики”, сталинские “кадровые чистки” покажутся детской забавой. Кризис очень много отнимет у всех, в особенности у “офисного планктона”, считающего себя средним классом и строящего планы о поездках на курорты, о покупке новых иномарок или. У кого-то этот день отнимет карьеру, у кого-то семью, у кого-то, может быть, жизнь. И все те, кто эти семь лет старательно прожигал национальное достояние страны, станут, наконец-то, настолько бедны, что вспомнят о Родине. О том, что если достаешь из кармана страны — достаешь из своего кармана. О том, что если причиняешь стране убыток — причиняешь убыток себе. О том, что “все эти люди вокруг” — народ, неотделимой частью которого ты являешься и на который ты должен работать, чтобы в трудную минуту он тебя поддержал, а более всего для того, чтобы этой трудной минуты не случилось. Если вы, граждане, не хотите купить национальную идею за рубль, вы или умрете, или купите ее позже, за два рубля, когда поумнеете. И если кризис разразится в 2005-м году, его еще можно будет переварить без большой крови. Но вот начиная с 2007 года без концлагерей и ударных строек национал-социализма уже будет не обойтись. Слишком много прольют пота и слез к этому времени одни, слишком много дорогого коньяка выпьют другие. Так что ешь ананасы, рябчиков жуй, дорогой наш офисный планктон. декабрь 2004 http://contr-tv.ru/print/13/ (Comment on this)
2:55a	Пираты российского моря Пираты российского моря (Россиянский тупик - 3) опубликовано на rustrana.ru С кем только не сравнивали патриоты наших демократов, какие только страшные образы не рисовали. А между тем самое адекватное название – самоназвание. Кем же мыслят себя демократы? Сложный вопрос, у большинства из них туго с образным мышлением, с присвоением денег и материальных ценностей гораздо лучше. Пожалуй, единственный, кто радует меткой и точной характеристикой – один из идеологов нашей “демократии” Валерия Ильинична Новодворская. Вот характерная цитата из ее лекций: “Каждый из нас, прогрессоров, флибустьеров, идеалистов хотел бы порулить Россией. У каждого свои карты, свои лоции, свой компас…”, “…Мы десантники Запада на русской земле, мы пришли сюда с варягами в VIII веке, и мы никому не отдадим наш плацдарм”. Вот кто, оказывается, наши демократы – славные варяги, викинги, благородные флибустьеры. Вот как живописует этот типаж Валькирия Ильинична в одной из своих статей: “…А еще раньше флибустьеры и авантюристы, яростные и непохожие, презревшие грошовый уют, два века подряд (XVII и XVIII) упорно плыли и на край судьбы, и за край, не зная, что ждет их за пеной океанского прибоя, за дымчатой гладью Атлантики, алкая великого Дела и непосильного труда…” Романтика, что ни говори. Смотришь на рвущиеся к небу элитные новостройки, потом оглядываешься на вымирающую страну и понимаешь, что “Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рому!” – это про них. Действительно про них, ибо из всех технологических цепочек они за время наладили бесперебойную работу только одной - обмена населения на материальные блага по рыночному курсу. Ну и про бутылку рома тоже очень наглядно. Безмерно симпатичен нашим демократам имидж вольных корсаров, “грозы морей”, однако были ли корсары такими смелыми, храбрыми и благородными, какими их хотят видеть демократы? Если разобраться в природе появления массового пиратства в Вест-Индии, то окажется, как и в случае с российской демократией, что в массе своей они таковыми, конечно же, не были. И уж тем более не были “благородными искателями приключений”. Зачем, спрашивается, плыли воспеваемые флибустьеры за океан, “алкая великого Дела и непосильного труда”, если рядом были фабрики и пашни, на которых требовался этот самый непосильный труд? Ах, оказывается, “непосильный труд” обеспечивал только “грошовый уют”, а широкой душе будущих флибустьеров хотелось негрошового. Причем не было ни таланта, ни связей, ни простого усердия и терпения, чтобы продвинуться на государственной службе, не было ничего кроме, как принято сегодня выражаться, дешевых понтов. Реализовать их можно было только в одном месте, там, куда не распространялась государственная власть европейских держав – в Вест-Индии. Туда устремлялся в поисках сказочных богатств поток авантюристов всех мастей, чтобы там без всяких законов разобраться между собой за право обладания “сундуками мертвецов”. Говоря, опять же, современным языком, невообразимая масса лузеров, которых уже не могла прокормить старушка-Европа, сбежалась на новые земли, где каждый мог ночью безнаказанно зарезать соседа и, проходив весь день в радостном возбуждении, немного поспать, пока не зарежут его самого. Естественно, что в мире, где есть армия, полиция или любые другие зачатки организованной силы с ночным караулом, сменяющимся через два часа, таким героям было делать особо нечего. Но как они развернулись в хаосе Нового Света! Воистину, размеры кровопролития там определялись только количеством вновь прибывших. Резко форсированный “естественный отбор”, поглощая массу людей, отбирал из них тех, кто первым додумывался, что в коллективе выжить проще и сколачивал более или менее организованные бандитские шайки. Как только Испания, открыв новые земли и кое-как закрепившись на них, вступила в борьбу с остальными европейскими государствами, в сочный колониальный загривок тут же вцепились пираты, поощряемые соперниками Испании, захватившими в Новом Свете куда более скромные куски. Испания, вынужденная сосредотачивать самые лучшие свои организационные, материальные и человеческие ресурсы в Европе, подставилась – ни на нормальную защиту Вест-Индии, ни на нормальную политику в ней сил уже не хватало. Но, что интересно, самыми известными пиратами поначалу стали вовсе не “вольные добытчики”, а “государственные пираты”, каперы, действовавшие частным порядком, но с разрешения того или иного государства. “Пират или морской разбойник, - гласит словарь Даля, - грабит всякого самовольно, а капер только врага отечества, и на право это получает каперное свидетельство”. Френсис Дрейк и другие английские классические джентльмены удачи времен Елизаветы Тюдор были именно каперами, частными коммерческими вояками, которые, за долю в добыче, пользовались благосклонностью английской короны, базировались в английских портах, в конце концов, просто воевали в составе английского флота в масштабной битве с испанской Армадой. В результате именно психология не столько пиратов, сколько каперов, закрепилась как базовая у “деловых людей” из числа англосаксов: “Ты, государство, меня прикрой в случае чего, а я тебе за это потом отстегну твою долю”. А что же случилось с “рыцарями свободы и борцами против тирании”? От большей части из них история не сохранила ни громких имен, ни биографий, наполненных пьянками, резней и попытками найти среди взятых пленных врача, плотника или хорошего штурмана. Та же малая часть, которой удалось выделиться из основной массы наиболее кровавой резней и наибольшим количеством награбленного, смогла вписать себя в историю только после того, как испанские репрессии против французских колонистов-охотников, буканьеров, пополнили ряды пиратов настоящими бойцами. Будучи, в силу своего сурового промысла, отличными стрелками и бесстрашными людьми буканьеры, помимо прочего, жили подобием коммуны, имели общую собственность, были небывало для Нового Света дружны между собой и потому оказали испанцам, вздумавшим обложить их данью, серьезное сопротивление. Фактически, начало массовому антииспанскому пиратству семнадцатого века положили не “вольные добытчики”, а колонисты-коммунары, взявшиеся за оружие и захватившие один за другим несколько испанских кораблей. Бесстрашие этих людей, их сплоченность, организация и навыки выживания - вот что послужило почвой для распространения пиратства по всему Карибскому морю и его окрестностям, а не вовсе не тяга к свободе и вольному ветру господ мифических флибустьеров-индивидуалистов. Другим мощным стимулом стало продолжавшееся ослабление Испании, исчерпавшей свои ресурсы и вынужденной посылать в колонии войска и корабельные команды все более посредственного качества. Помогали пиратам и европейские державы. Франция, например, открыто патронировала морской грабеж, создав пиратам все условия для снабжения и культурного отдыха на Тортуге и наживаясь на скупке краденого. Какова же в результате чистая, дистиллированная, история собственно флибустьеров? Воры. Обыкновенные уличные воры, неорганизованная преступность, с той лишь разницей, что для грабежа на морских “улицах” надо было иметь корабль. Воры, очень немногим из которых удалось сбежать из Нового Света, когда там появилась новые мощные власти, теперь уже британские и французские. Харизма алкашей, увешанных пистолетами и абордажными саблями, тихо курила в уголке, когда на горизонте замаячили паруса французских и британских эскадр, искоренивших пиратство сразу, как только в нем отпала необходимость. Новодворская, по ее собственному признанию, вскормленная на “Одиссее капитана Блада” (ставшей для нее, похоже, в силу восприятия, интеллигентским суррогатом уркаганских историй о благородных ворах), забыла, что сам Блад жил именно “грошовым уютом” провинциального доктора, ушедшего с военной службы, пока не оказался по милости британской фемиды в Новом Свете в роли раба на плантациях. И капитаном Бладом он в итоге стал только потому, что возглавил шайку посаженных вместе с ним ирландских бунтовщиков-националистов, управляя ими при помощи совершенно тоталитарных методов. Про то, что в конце истории, описанной Сабатини, Блад стал губернатором Ямайки, то есть государственным человеком, мы вообще скромно умолчим. Кстати, Новодворская, рассказывающая своим читателям, что “со времен капитана Блада усвоила, что убивать можно только в бою, а безоружного нельзя и пальцем тронуть”, тем не менее, готова проделывать некоторые вещи, более подходящие для реального прототипа Блада, пирата Моргана, прославившегося своей жестокостью по отношению как к врагам, в том числе и пленным, так и к мирному населению. “ Россия, - пишет Валькирия Ильинична, - гигантский корабль, дредноут, броненосец. Я веду ее туда, где из горьких вод Атлантики поднимается окрыленный и мощный символ свободного мира: грозная и прекрасная женщина со светочем и книгой, осеняющая и возглавляющая всех, кто готов стать под знамена свободы и знания, независимости, гордыни и мужества. Россия должна уплыть на Запад: с Магаданом, Якутией, Уральским хребтом, Байкалом. И сколько бы канатов ни пришлось обрубить, сколько балласта ни пришлось сбросить, я не пожалею и не остановлюсь. И не оглянусь назад”. Понятно, что под балластом имеется в виду тоталитарный и националистичный русский народ, которому викинговско-флибустьерская эстетика разгула и грабежа, полностью свободного предпринимательства, чужда по определению. Не доплывет до Священного запада наш броненосец, если на нем будут толпиться полтораста миллионов, надо бы выкинуть за борт сотню, посмотреть, что будет. Впрочем, до штурвала наших демократических морских ястребов тоже не особенно допускают. Оказывается, можно долго безнаказанно делать мелкие пакости за спиной у СССР, который дерется в Холодной войне с Западом, но вот когда окажешься лицом к лицу с какой-нибудь системой, тут уж приходится туго – от штурвала, от реальных денег, от реальной власти, свободных творческих личностей флибустьерского склада быстренько оттирают. Отодвинула организованная преступность, отодвинули бывшие комсомольские вожаки, отодвинули бывшие “работники органов”. От всей демократической власти остался только ее пиратский флаг на мачте, которым удобно прикрываться тем, кто на самом деле стоит у руля. Весь вой демократов о коррупции, о бюрократии и расплодившемся и укрепившемся чиновничестве, о том, что власть в России взяли гадкие ФСБшники, - это вой беспомощности. В наличии 15 лет “демократической тусовки” и ни одной жизнеспособной демократической партии, которая, если и не выиграла бы выборы, то хотя бы пережила проигранные, не развалившись. Вот свяжет себя власть, скажем, войной в Чечне, можно потыкать кулачком в спину: “Мы - десантники Запада на русской земле, мы пришли сюда с варягами в VIII веке, и мы никому не отдадим наш плацдарм…” Что тут скажешь? Опыт противодесантных операций против таких флибустьерствующих “десантников запада” у русских копится с 1240 года. Впрочем, не только этих придется выпроваживать с их “плацдармов”. Как и в случае с грабежом в Новом Свете, в грабеже России заглавную роль играют не вольные флибустьеры, а личности, вполне уже оформившиеся как каперы, и даже получившие свои патенты на грабеж за океаном. Демократам, обменявшим полную пиратскую вольницу на вершины государственной власти, такой виртуальный патент выдают во время “официальных визитов”, сидящим же в корпорациях – подсаживают своих “смотрящих”. Пока страна представляет из себя хоть какую-то силу, пока есть достаточно людей, способных “в случае чего постоять за страну”, пока есть ядерное оружие и, главное, пока достаточно людей убежденных в том, что оно стране необходимо, страну не будут грабить прямо и открыто, под американским флагом, под флагом победителей в Холодной войне. Очередной вроде бы “сам по себе корсар”, на самом деле давно получивший западный патент на свою “коммерческую деятельность”, будет откусывать кусок национального достояния, ловко его продавать и отчаливать на спокойную стоянку в Лондон или на Гибралтар. А народ будет сокрушаться - “Воруют! Как всегда!”. В конечном же итоге судьба и вольных демократических корсаров, и тех, кто озаботился приобретением западной “крыши”, будет подобна исторической судьбе пиратов Карибского моря. Те, кого не повесят, станут на сторону организованной силы, борющейся с пиратами, и будут в этой борьбе так же жестоки, как Морган, боровшийся со своими бывшими собратьями по ремеслу, пребывая на посту губернатора Ямайки. Назначать “губернаторов” будут, естественно, новые хозяева ограбленного “Нового Света”, западные кураторы нынешних каперов. Тех же, кто отправится на запад с заветным “сундуком мертвеца” на плече, ожидает разочарование. Там чужие пираты не нужны, а все хлебные места уже давно заняты своими собственными каперами, у которых отлажена система связи со своим государством. Таким образом, безвременная кончина Билли Бонса в трактире “Подзорная труба”, случившаяся от чрезмерного употребления рома, станет куда более характерным эпизодом из жизни современных флибустьеров, чем подвиги капитана Блада. декабрь 2004 http://www.rustrana.ru/article.php?nid=4959 (6 Comments | Comment on this)
3:01a	Советские и немецкие асы. Советские и немецкие асы. Как немецкие "короли неба" стали королями без королевства. опубликовано на rustrana.ru Тема результативности воздушных асов Второй Мировой – одна из самых обсуждаемых в широком кругу любителей военной истории. Но обычно дискуссии ограничиваются поверхностным обсуждением темы на уровне примитивных вопросов "Чьи асы были круче?", "Мог ли Хартманн сбить три с половиной сотни советских самолетов?" и так далее. Редкий спорящий историк, редкий автор книги на эту тему углубляется в нее достаточно для того, чтобы объяснить причины той или иной результативности воздушных асов разных держав, показать разницу в функционировании военных машин сторон, породившую разницу в тех или иных боевых показателях пилотов. В основном споры носят поверхностный характер, обсуждается достоверность того или иного метода подтверждения побед, процент реально уничтоженных самолетов из записанных сбитыми, в то время как гораздо важнее найти и показать глубинные закономерности, которые привели не только к тому, что многие немецкие истребители сделали себе астрономические счета, но и к тому, что, при всем при этом, весной 1945 года советские танки вошли в Берлин. На самом деле, каким бы асом пилот не был, каким бы мастерством не обладал, он воюет не один и, начиная свою карьеру, оказывается одним из многих пилотов, ведущих воздушные бои в той обстановке, которая складывается из результатов действия всей армии в целом. В зависимости от ситуации пилот получает задачи, в зависимости от ситуации находится сложность их выполнения и их количество. Все это плюс качество боевой техники и ее обслуживания влияет на боевые показатели пилота не меньше, чем его собственные качества и способности. Немцы, владея инициативой с июня 1941 года, имели в своем распоряжении систему наведения по радио, техобслуживание, систему снабжения и материально-техническую базу, позволяющие пилотам во время крупных операций длительное время делать по нескольку вылетов в день. При этом численно они советским ВВС уступали и объем летной работы, которую проделывал средний пилот люфтваффе на Востоке, был несравнимо больше, чем на Западе. Несколько истребительных эскадр, каждая по численности - аналог нашей истребительной авиадивизии в 100-120 самолетов, должны были обеспечивать эту работу на фронте от Мурманска до Черного моря. Подобные реалии Восточного фронта поначалу здорово сказались на всех немецких ВВС, а не только на истребителях, - к концу декабря 1941 года процент боеготовых самолетов из общего числа авиапарка снизился на треть – с 64% до 44%. “И в эти осенние дни на полевых аэродромах России в изобилии имелись авиагруппы, в которых оставалось 3-4 боеготовые машины”(Каюс Беккер, “Люфтваффе: рабочая высота 4 000 м”). Так богатое на победы лето 1941 года сменилось осенью. Пришло время и посчитать потери, которые оказались вполне соизмеримы с потерями в воздушной “Битве за Англию”. С затягиваем войны люфтваффе как ВВС “блицкрига”, войны молниеносной, вынуждены были приспосабливаться к новым условиям. Выражалось это не в увеличении количества истребительных подразделений постоянно задействованных на Восточном фронте, а в увеличении нагрузки на них. Среди асов, или, как их называли немцы, “экспертов” Восточного фронта 500 боевых вылетов для пилота по итогам войны не были таким уж выдающимся достижением. Такие немецкие асы как Граф, Рудорффер, Баркхорн, Бэр, Хакль, Штайнхофф, Крупински имели 800-1100 боевых вылетов, а упоминавшийся уже лучший немецкий ас среди дневных истребителей Эрих Хартманн - 1425. В то же время в немецкой авиации на западном фронте и в советской истребительной авиации пилоты, совершившие 500 вылетов, были редкостью, Иван Кожедуб, например, лучший ас антигитлеровской коалиции, сделал 330 боевых вылетов. Однако советские пилоты не делали по 1000 вылетов вовсе не потому, что “не доживали”. Просто организационный механизм советской авиации работал совершенно иначе. Оказавшись в начале войны после поражений лета 1941-го в положении догоняющего, советские пилоты были поставлены в очень жесткие условия борьбы. Противник, имея к началу войны с СССР отработанную систему наведения авиации по радио, мог в каждом бою концентрировать против наших пилотов превосходящие силы, даже без формального превосходства в общей численности самолетов на фронте. Все равно как моторизованная и радиофицированная пехотная дивизия может бить одну за другой дивизии обычной “окопной” пехоты, умело перебрасывая и концентрируя силы. Отбиться от немцев, обладавших к тому же существенным превосходством в технике и уже выработавших совершенную тактику применения этой техники, наши пилоты могли только за счет четких и слаженных командных действий. Нашим воздушным командирам 1942-43 года было не до гонок за воздушными победами – требовалось наладить совместную работу полков, эскадрилий, пар и отдельных пилотов, тогда как немецкие истребители уже успели сделать это в боях над Европой в 1939-1941 годах. Требовалось научить молодых пилотов не гоняться за немцами “на вертикалях”, советские самолеты проигрывали немцам в разгонных характеристиках, а максимально использовать виражи, горизонтальный маневр, в котором советские самолеты были сравнимы с немецкими. Необходимо было приучить новичков постоянно следить за воздушным пространством вокруг, вовремя обнаруживать противника, уклоняться от его атаки или внезапно атаковать самому, не давая врагу возможности использовать преимущества его самолетов. На выработку новой тактики и обучение требовалось время, а на войне время стоит крови… Другим фундаментальным моментом, определившим образ действия и структуру советской авиации, помимо чисто военной ситуации, было то, что СССР, догонявший, но так и не догнавший к началу войны по промышленному развитию США, Великобританию и Германию, не мог производить в достаточных количествах самолеты, по своим характеристикам равные немецким. Во-первых – не поднялось еще на должную высоту двигателестроение, уровень промышленности, особенно в военное время, не позволял крупносерийно производить достаточно мощные и надежные авиамоторы. Немецкие двигатели были пока еще мощнее, надежнее и имели больший ресурс работы. Во-вторых – в условиях дефицита легких сплавов советские авиаконструкторы использовали в качестве основного конструкционного материала более тяжелый и менее прочный, зато очень доступный материал - древесину. Кому-то покажется совершеннейшей фантастикой, но не только “ЛаГГи” и “Яки” начала войны, но и знаменитые “Ла” были преимущественно деревянными конструкциями. Дерево по сравнению с “летучим металлом” при равном весе давало меньшую прочность, а при равной прочности – больший вес. Хочешь сделать скоростной самолет – облегчай его в ущерб прочности, хочешь прочный – потеряешь скорость. Создавая и модифицируя свои машины, конструкторы вынуждены были максимально адаптировать их к советской авиапромышленности, еще только набиравшей обороты. Они не только выгадывали каждый километр скорости, “вылизывая” аэродинамику, под заданную скорость урезалось и потенциально возможное вооружение, и запас горючего. Откроем автобиографию Ивана Кожедуба, “Верность отчизне”. Он расстроен, получив в качестве первого боевого самолета “пятибачный” Ла-5 вместо “трехбачного” – сложно будет догнать немца. А между тем именно преимущество в скорости определяет, какая из сторон будет владеть инициативой в бою. У кого скорость, тот решает, принимать ему бой или выйти из него. Ну а будешь летать на “трехбачном” – куда меньше время полета и радиус действия… Естественно, можно было в качестве эксперимента построить один, два или три цельнометаллических самолета с идеально сделанными авиамоторами, которые бы сравнялись с серийными немецкими машинами, но повторить то же самое в условиях массового военного производства, когда за станки вставали подростки, было нереально. Поэтому-то и “образцы”, с которых снимались характеристики для сравнения с немцами, серьезно отличались в лучшую сторону от серийных машин, не говоря уже о машинах, латанных-перелатанных нашими механиками во фронтовых условиях. В то же время немцы к началу войны на Восточном фронте как минимум половину своей истребительной авиации немцы пересадили с Ме-109Е, на параметры которого равнялись наши конструкторы, создавая первые ЛаГГи и Яки, на Ме-109 последней модификации F. Двигатель большей мощности и усовершенствованные аэродинамические формы значительно добавили машине скорости, и “мессер” намного обошел наши новые массовые машины этого класса – Як-1 и ЛаГГ-3. Спустя два года под Курском тон задавали еще более совершенные Ме-109G, а также воевавшие на Востоке с 1942 года и постоянно совершенствовавшиеся Fw-190A со звездообразным двигателем воздушного охлаждения. Наш аналог Fw-190, Ла-5, опять уступал немцу. Появившийся позже Ла-5ФН несколько исправил положение, а Ла-7, появившийся в 1944 году даже вышел на один уровень с Fw-190A, однако и здесь немецкая машина имела небольшое преимущество – многие немецкие пилоты имели обыкновение снимать со своих “фоккеров” пару крыльевых пушек вместе с боекомплектом, что добавляло самолету скорости и маневренности. При этом вооружение его по-прежнему оставалось лучше, чем у Ла-5 – две пушки и два пулемета против двух пушек. На новом Fw-190D, выпущенном в 1944-м году и призванном снова обеспечить немецким пилотам превосходство в скорости, крыльевых пушек не было изначально – не до жиру. Что касается постоянно модернизировавшегося Ме-109, то и на нем установку дополнительного пушечного вооружения к этому времени могли себе позволить только асы из асов. Параллельно с некоторым сокращением технического разрыва росла и численность советской истребительной авиации, резко сократившаяся в начале войны, и летное мастерство. В 1943 году советские пилоты в среднем еще отставали от немцев по боевым качествам, но советское командование, благодаря более капитальной и всесторонней подготовке к войне, могло обучить больше пилотов. По мере увеличения числа этих “не самых лучших пилотов”, летающих на “не самых лучших самолетах”, увеличивалась и суммарная мощь советских ВВС. Количество медленно, но верно переходило в качество. И количество этого качества становилось для немцев угрожающим. Удары, наносимые мечом люфтваффе по этому щиту, уже не могли его разломить, а вот сам меч притуплялся. Радикальный перелом в ситуации должен был наступить в тот момент, когда немецкий пилот-новичок по уровню уступил бы советскому, а у немецких строевых командиров не хватило бы навыков, сил и времени подтянуть его уровень. И этот момент, созревавший на протяжении жестоких боев 1943 года, наступил в 1944-м. Проследить процесс “притупления” можно на примере двух “лучших асов”, советского Кожедуба и немецкого Хартманна. Оба пилота начали войну на рубеже 1942-1943 года на южном фланге Восточного фронта. Оба начали примерно одинаково неважно, хотя у обоих за плечами был большой опыт учебных полетов - Хартманн, вылетевший в первый бой в октябре 1942 года, пришел в люфтваффе в октябре 1940-го, Кожедуб, начавший воевать весной 1943-го, был опытным летчиком-инструктором, с начала войны обучавшим пилотов в тылу. Хартманн в своем первом бою, во время перехвата советских штурмовиков, потерял ведущего, выпал из боя и, когда кончилось горючее, посадил самолет на брюхо. Кожедуб, патрулируя над аэродромом, погнался за атаковавшей аэродром группой двухмоторных Ме-110 и попал под удар немецкого истребителя из группы прикрытия. Оба пилота хорошо запомнили первый опыт и подтвердили затем своими успехами поговорку “За одного битого двух небитых дают”. Хартманн после этого пролетал ведомым 110 боевых вылетов, почти 10% своего общего стажа, до апреля 1943 года. К июлю он, став ведущим пары, имел уже полтора десятка побед. Кожедуб, отлетав до боев на Курской дуге тоже примерно 10% общего стажа, 30 вылетов, также стал ведущим пары. С этого момента можно вести отсчет самостоятельных карьер знаменитых асов и сравнивать их показатели. В начавшихся жестоких летних боях оба пилота имели возможность увеличить счет, и они ею воспользовались. Во время первой своей “победной серии” с 5 июля 1943 года по 19 августа Хартманн одержал 72 победы в 113 боевых вылетах. То есть за 45 дней, делая, в среднем, по 2,5 вылета в день, он одерживал в день 1,5-2 победы, а на каждый вылет приходилось 0,63 победы. Кожедуб, сбив 6 июля свой первый “юнкерс”, к концу августа также набирает примерно пятую часть будущего боевого счета – дюжину сбитых, а с конца июля он уже водит в бой эскадрилью. Во время боев над Днепром Хартманн с 15 сентября по 29 октября 1943 года одерживает 57 побед в 89 вылетах, за те же 45 дней, что и в предыдущем случае, с тем же коэффициентом 0,63-0,64 победы на вылет. Кожедуб, летая, как и другие советские пилоты, в несколько раз меньше немцев, тем не менее, сбивает за октябрь 15 вражеских истребителей, причем 12 октября - три за один день. После боев за Днепр интенсивность воздушных схваток падает и остается низкой до начала больших сражений на Западной Украине и в Румынии. Кожедуб в это время летает и дерется сравнительно мало, до марта 1944 года на его счету только 3 вражеские машины. Хартманн и 52-я истребительная эскадра, в которой он служит, из боев выйти не могут – заменить их некем. С 7 декабря по 2 марта, он одерживает 53 победы – за вдвое больший срок, чем предыдущие 57. Кто были пилоты этих сбитых самолетов? Были это советские асы, с которыми всем так хочется сравнить Хартманна? По большей части - нет. Сущность “сбивал”, асов имеющих большие счета, по обе стороны фронта была вовсе не в том, чтобы охотиться за такими же асами противника. Поединок двух равных по мастерству пилотов был, как правило, безрезультатен. “Однажды, в 1943 году, - рассказывал немецкий ас Герхард Баркхорн (301 победа), - я выдержал сорокаминутный бой с упорным русским летчиком и не смог добиться никаких результатов. Я был настолько мокрым от пота, словно только что вышел из душевой. Интересно, было ли ему так же трудно, как и мне. Русский летал на ЛаГГ-3, и оба мы выписывали в воздухе все мыслимые и немыслимые фигуры пилотажа. Я не мог достать его, а он — меня”. Кожедуб и Хартманн в своих воспоминаниях неоднократно описывают вполне рациональную методу действий немецких и советских асов-охотников – внезапные атаки из облаков и со стороны солнца, “отщипывающие” одного за другим отставших неопытных пилотов. Зачем опытному пилоту ввязываться в долгую воздушную карусель с таким же опытным асом, который прекрасно знает свою машину, ее сильные и слабые стороны, и не даст себя сбить? Гораздо эффективнее подлавливать новичков, не давая им задержаться в небе, почувствовать себя в воздухе уверенно и с течением времени стать такими же асами. Предотвращение таких потерь было задачей воздушных командиров с обеих сторон. Опытные командиры эскадрилий и полков, которые могли и не иметь таких умопомрачительных счетов как у “сбивал”, втолковывали подчиненным необходимую летную дисциплину - непрерывно следить за ситуацией в небе, не отрываться от группы, выполнять команды ведущего. Они же в случае нападения охотников должны были вывести подчиненных им новичков из-под удара. Побеждала в итоге та сторона, которая наилучшим образом готовила новичков в тылу и оптимальным образом использовала на фронте выделившихся среди пилотов “командиров” и “сбивал”. “Командиры” занимались по большей части тем, что снижали потери своих, “сбивалы” в то же время чаще были озабочены уничтожением самолетов противника. Не даром по обе стороны фронта прозвище “Батя” стало почти общепринятым в отношении командиров полков и эскадрилий, а вот Хартманну совершенно справедливо досталось прозвище “Bubi”, по-русски - “Пацан”. Начавшиеся поздней весной жестокие воздушные бои над Румынией принесли новые победы советским и немецким пилотам-асам и новое опустошение в рядах новичков с обеих сторон. С 23 апреля по 24 августа 1944 года, за 4 месяца, Хартманн одерживает с 203-ей по 301-ю победы. 100 побед за 4 месяца - уже менее чем одна победа в день. При немецкой интенсивности вылетов это одна победа на 3 или 4 вылета, то есть среднее значение по итогам всей его карьеры – 352 победы на 1425 вылетов. Следующая “победная серия” Хартманна, уже после получения из рук фюрера бриллиантов к Рыцарскому кресту, высшей награды рейха, за 300 сбитых, приходится на 27 октября – 24 ноября. 302-331-я победы, 29 побед за месяц, результат неплохой, но за ним следует целый месяц без побед до самого новогоднего отпуска домой. В январе Хартманн возвращается на фронт в Венгрию “сбивать орды русских самолетов, поддерживавших наступление” - так описывают возвращение великого аса на фронт его биографы и не без эмоций добавляют что “в наступивших днях сумасшедших боев Белокурый Рыцарь довел свой счет до 336 побед”. С их слов получается, что сбитая Хартманном “орда русских самолетов” на этот раз состояла всего из пяти самолетов, ведь свой 331-й он сбил еще 24 ноября. За весь февраль “сумасшедших боев” он сбивает… всего 14 самолетов. Вызванный в срочном порядке с курсов переподготовки реактивных истребителей он 4 апреля, удачный день, сбивает еще 4 самолета и еще один, последний, 8 мая. И всё. Бессилие. Он летает, ведь у него 1425 вылетов, из которых несколько сотен уж точно приходится на 1945 год, но, похоже, “отщипывать” русских новичков он уже не может. Стройные ряды русских самолетов безнаказанно барражируют в небе, армады русских танков приближаются к аэродрому, на котором базируется эскадрилья Хартманна. Ас сжигает свои самолеты и отправляется сдаваться американцам. Жестокая несправедливая судьба! Или, может быть, стоит перечитать записанный со слов Хартманна его диалог с Гитлером после вручение вожделенных “бриллиантов” осенью 1944-го: - Скажите мне, Хартманн, вы считаете подготовку наших пилотов-истребителей недостаточной? - Я думаю, что она недостаточна. Я в России получил в свою эскадрилью множество молодых пилотов, имеющих налет менее 60 часов, причем на Ме-109 они летали менее 20 часов. Им приходилось совершать боевые вылеты, имея только основную подготовку. Это приводит к тяжелым потерям истребителей на Восточном фронте. Гитлер слушал с отсутствующим выражением. Тогда Хартманн перешел к собственной истории. - Эти юноши приходят к нам, и их практически немедленно сбивают. Они приходят и уходят, подобно волнам прибоя… Как видим, Хартманн сам признает, что к осени 1944 года немецкие новички не задерживаются в небе примерно так, как за полтора года до этого не задерживались советские, которых он тогда мог сбивать, пока не кончались боеприпасы. Не забудем и пересказанную биографами душещипательную историю сбитого ведомого Хартманна – переученного пилота бомбардировщика, заложившего в истребительной свалке широкий и спокойный бомбардировочный вираж. Что же произошло за эти полтора года? Русских просто стало настолько больше или они всё-таки пообщипали люфтваффе сильнее, чем те могли ущипнуть в ответ? На самом деле – и то, и другое. Уже в боях над Румынией летом 1944 года, (в которых среди прочих участвовал и 240-й истребительный авиаполк, где служил тогда Кожедуб), русские могли выставить по нескольку опытных пилотов на каждого супер-мега-аса 52-й истребительной эскадры немцев. На каждую немецкую эскадрилью из этого полка, в том числе и на эскадрилью Хартманна, приходилось как минимум по три советских, причем советское командование могло себе позволить сменить потрепанные части свежими, а вот у немцев такой возможности не было. Хартманн, закаленный опытный пилот, мог выдержать такие нагрузки, а вот приходившие к нему в часть зеленые юнцы? С марта по июнь 1944 года Кожедуб, летавший, напомним, почти в 4 раза реже Хартманна, увеличивает свой боевой счет до 45 сбитых немцев, причем не в последнюю очередь за счет самолетов Fw-190, истребителей-бомбардировщиков из немецких штурмовых авиагрупп. Средний немецкий новичок, приходящий в штурмовую авиацию в начале 1944 года уже не способен был выжить в воздухе, управляя тихоходным “Юнкерсом-87”, и ударные части оснащались новыми истребителями-бомбардировщиками, которые, хоть и не могли так точно “класть” бомбы с крутого пикирования, все же имели шансы в воздушном бою с русскими. Фактически, командование люфтваффе постепенно снимало со своих истребителей задачи по сопровождению бомбардировщиков – и сопровождать было уже особо некого, и помимо этого дел было по горло. Действовали немцы в точности так, как поступило советское командование в 1941 году, лишившееся значительной бомбардировочной авиации в летних боях. И именно поэтому с начала войны и чуть ли не до самого ее окончания советские истребители были по совместительству штурмовиками, выполняя массу вылетов на штурмовку колонн и позиций наземных сил противника. Только вот повторить советский результат и еще раз повернуть войну вспять у немцев не вышло. Летом-осенью 1944 года вчерашние пилоты немецких бомбардировщиков сопровождали себя истребителями сами, оставляя половину или треть своих “фоккеров” без бомб на случай атаки советских истребителей. Успешно ли? Например, в списке побед Кожедуба в марте-июне 109-х “мессеров”, чистых истребителей, скорее всего из 52-й эскадры, в которой воевал Хартманн, всего-то пара. Остальные – “юнкерсы”, “фоккеры” и двухмоторные немецкие штурмовики Hs-129, “хеншели”. Знать, притупился меч люфтваффе и не мог уже отогнать “красных соколов” от лакомых кусков воздушной дичи. Сами эксперты могли оставаться грозой для противника, их уровень был очень высок, но вот средний уровень истребителей люфтваффе неуклонно падал. В это время, в середине лета 1944 года Кожедуба перевели в авиаполк, вооруженный новыми Ла-7, воевавший на северном фланге, в Польше. В сентябре нескольких пилотов полка отправили “на борьбу с вражескими охотниками”. Во время первой же встречи, 22 сентября, немцы, почуяв равного противника, поспешили убраться. А вот Кожедуб, испортив немцам охоту, сам успел отщипнуть пару 190-х из тех, что собирались штурмовать переправы через Вислу. 27-го числа снова произошла встреча достойных противников. Напарник Кожедуба атакует пару “фоккеров”-истребителей, сбивает одного, сам попадает под удар еще одной пары, которую в таком же стиле атакует уже сам Кожедуб, сбивая ведущего. Третья пара немцев, которую наши пилоты сначала не замечают, атакует уже самого Кожедуба, после чего происходит “свалка” 2-на-4 с предсказуемым результатом – “асы против асов”. Нашим, по словам Кожедуба, “пришлось туго”, но сбить их немцы не смогли – наши пилоты отлично знали возможности своих боевых машин и отбились. А вот пилоты скоростного Fw-190D и реактивного Me-262 стали жертвами советского аса в феврале победного 45-го как раз потому, что опыта им не хватало. Итог - в боях над Одером февраля-марта 1945 года Кожедуб, летая на правах "свободного охотника", довел свой счет до 62 побед, сбив полдюжины одних только "фоккеров". К слову, не только динамика побед, но и конечные результаты асов, отвоевавших на фронте с конца 1942-начала 1943 до конца войны, тоже о многом говорят. На 330 боевых вылетов Кожедуба приходится 120 боев, на 120 боев – 62 победы. У Хартманна – 800 боев на 1425 вылетов и 352 победы на 800 боев. Получается, что, в среднем, вступая в бой с противником в каждом третьем вылете, Кожедуб в каждом втором случае одерживал победу. Хартманн, вступая в бой чаще, чем в половине вылетов, имел успех менее чем в половине боев. Если же брать не среднюю, а фактическую величину, то окажется, что, сбивая во многих боях по несколько советских самолетов, в двух третях боев самый результативный ас люфтваффе уходил ни с чем. Это мало вяжется с образом непобедимого аса, нарисованного биографами "Белокурого рыцаря". В реальности – обычное для пилотов всех стран “раз на раз не приходится” и “смотря на кого нарвешься”. Среднестатистическая судьба немецких "экспертов" тоже не напоминает бесконечное шествие непобедимых воздушных охотников. Чем дольше затягивалась война, тем больше нагрузок и риска выпадало на долю немецких пилотов. Постепенно выбывал из игры "становой хребет" люфтваффе, пилоты с 50-150 победами, опытные командиры эскадрилий и групп, способные вывести в небо и прикрыть новичков в их первых боях. 52-я истребительная эскадра тоже регулярно теряла своих пилотов-асов. Чего стоит список только “экспертов”-кавалеров Рыцарского креста из 52-й эскадры, выбывших в боях весны-лета 1943 года. 2 марта пропал без вести лейтенант Карл Хаммерль, 63 победы. 13 марта в бою у Николаева столкнулся с советским самолетом и разбился лейтенант Ханс Даммерс, 113 побед. 11 апреля близ Анапы погиб в бою с русскими Пе-2 лейтенант Вилли Немитц, 81 победа. 9 июля 1943 года в бою над Таманью был сбит и попал в плен оберфельдфебель Эдмунд Россман, опытный ас, имевший 93 победы в 640 вылетах, первый ведущий молодого Эриха Хартманна. 3 августа погиб в бою гауптманн Рудольф Майтлинг, 101 победа. 7 августа был сбит и попал в плен оберфельдфебель Вернер Кваст, 84 победы. 8 августа пропал оберфельдфебель Карл Штеффен, 59 побед. 29 августа в районе Макеевки пропал без вести лейтенант Бертольд Кортс, 113 побед. 5 сентября пропал над Кубанью кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями Хейнц Шмидт, 173 победы… Так воздушные бои, зенитный огонь и авиакатастрофы на всех фронтах постепенно выкашивали ряды немецких асов. Если верить данным книги Майка Спика “Асы люфтваффе”, их “выживаемость” была далеко не стопроцентной. Если из двух пилотов добившихся 300 и более побед (это были Эрих Хартманн и Герхард Баркхорн) выжили оба, то из 13 имевших 200-299 побед войну пережили уже только 8 человек - 61%. Из двадцати пилотов имевших 150-199 побед выжило 11 – 55%. Из 69 сбивших 100-149 выжило 34 – 49%. Из 127 пилотов в интервале 60-99 побед выжили 58 – 45%. Эти цифры, к тому же не учитывающие пилотов, сбитых на Восточном фронте, взятых в плен и сидевших остаток войны под замком, наглядно показывают, во что обошлись “экспертам” военные усилия люфтваффе. Что уж говорить о новичках. Впрочем, некоторым из них довелось все же стать "экспертами на час". Самый яркий пример – Гюнтер Шеель, пилот из воевавшей на Восточном фронте 54-й эскадры, обладатель лучшего показателя победы/вылеты - 71/70. Появившись на фронте весной 1943 года и провоевав всего несколько месяцев, он 16 июля столкнулся с советским Яком и разбился. Почему он не смог стать еще одним Хартманном? Каприз судьбы или всё-таки часть неумолимой статистики, отражающей переломный момент воздушной войны? январь 2005 http://www.rustrana.ru/article.php?nid=5428 (Comment on this)
3:09a	Последняя Мировая война Последняя Мировая война Историю Мировых войн, войн за доминирующее положение на просторах исследованного мира, логичнее всего было бы отсчитывать от трех Пунических войн, в процессе которых разрешался вопрос о мировом лидерстве между Римом и Карфагеном. Следующим конфликтом подобного масштаба стали Крестовые походы, вылившиеся в длительную борьбу между Западом и Востоком за бассейн Средиземного моря. Первой ярко выраженной и четко очерченной по временным рамкам Мировой войной нового времени, стали, пожалуй, Наполеоновские войны. Пятнадцать лет борьбы Франции против Англии и ее союзников закончились смертью Великой Армии Наполеона в России, походом русской армии в Европу, разгромом французов при Лейпциге, победой антифранцузской коалиции и небывалым взлетом Англии, лишившейся конкурентов на океанских просторах и торговых путях из Европы в колонии. Пошатнуть эту монополию на управление миром смогли только объединение Германии, закончившееся бисмарсковскими войнами, и гражданская война в США. Оба эти события, в конце концов, произвели на свет крупные экономически независимые государства с мощной промышленной базой, включившиеся в гонку за лидером. Когда экономическое оружие перестало быть эффективным в этой борьбе, грянул политический кризис, вылившийся в новую Мировую войну. В этой войне Британия, хотя и защитила свои основные позиции, многие все же уступила США. Франция же, понеся огромные потери, выбыла из числа лидеров. Несмотря на формальную победу Антанты, Первая Мировая война не дала позитивного результата. Ни одна из существовавших производственных систем не была существенно укрупнена, ни одна не могла “потянуть” следующий технологический скачок. Беда победителей была в том, что их оказалось слишком много – Англия, Франция, Япония, США, Италия делили скромные владения немцев и австрияков. Результатом стал тупик в развитии экономик стран-победительниц и повышенная вероятность новой войны, теперь уже преимущественно морской, нежели сухопутной, ибо, после раздела и разоружения Германии и Австрии, на континенте воевать было просто некому. Однако пацифистские настроения масс вызвали к жизни суррогат войны как механизма регулирования мировой политико-экономической системы – соглашения о сокращении вооружений. Вашингтонские соглашения 1922 года, ограничивавшие рост морской мощи крупных держав, были компромиссом, который консервировал политическую карту мира на неопределенное время. Проблема была в том, что рыночная экономика не поддается консервированию – она требует развития, и если его нет, приходит к кризису. В подобной ситуации, насильственно остановленный в индустриальной фазе, рынок должен был, рано или поздно, выдать кризис перепроизводства, и он разразился в 1929 году, ополовинив мировое производство и предоставив небывалый шанс для развития странам, доселе выключенным из мировой экономической системы – социалистической России и побежденной Германии. Одним из первых шагов нового президента США, Рузвельта, взявшегося в 1933 году выводить из кризиса самую мощную экономику мира, американскую, стала нормализация отношений с СССР и начало масштабных поставок в Советский Союз промышленного оборудования. Следующим шагом стали инвестиции в Германскую экономику и негласное лоббирование американцами снятия “версальских ограничений” с Германии. Одновременно американцами стимулировалась японская экономика и поощрялась японская экспансия на континент, в Китай. По мере того, как в США шли откровенно социалистические реформы Рузвельта, кредитуемые, добровольно или насильственно, имущими классами общества, все очевиднее становилась необходимость еще одного перекраивания карты мира. Американская мечта, американский социализм строились в долг, государственный долг, и нужен был тот, кто этот долго оплатит. Необходима была война, в ходе которой мобилизовавшиеся для борьбы общества разовьют новые технологии, за которые после войны заплатит побежденный, и которые победитель обратит себе на пользу уже в сфере гражданского производства. Раньше Рузвельта и его аналитиков неизбежность нового большого передела понял, видимо, только Сталин, вооруженной марксистским учением, чрезвычайно практичной вещью в плане постижения рыночных механизмов. Это понимание определило жесткость его курса на скорейшую индустриализацию страны и подготовку ее к обороне от империалистической агрессии. В результате благодаря Мировому кризису 1929 года СССР достиг невиданных темпов развития экономики, поражавших западных экспертов на фоне масштабного мирового спада производства. Разгадка “советского чуда” проста – СССР догонял передовые державы, еще только выходя на их технологический уровень, он имел пространство для развития, которое мог освоить при помощи полученных технологий, которые в остальном мире уже стали массовыми. В тоже время с середины тридцатых годов началась новая общемировая гонка вооружений – и морских, и сухопутных, и воздушных. Все крупные государства готовились отстаивать свои интересы в вооруженной борьбе, поддержанные своим крупным капиталом, который понимал, что если вложения в экономику не приносят прибыли, надо вкладывать в войну, в передел мира, который даст возможность развития. Спускались на воду линкоры, крейсера и авианосцы, строились и испытывались танки и самолеты новых моделей. Мир стоял перед выбором – или война, или новый кризис, а потом – война, причем не просто война, а война, начатая в условиях внутренней социальной нестабильности. В этом втором случае Советский Союз имел все шансы не воевать, а просто дождаться, пока озлобленный пролетариат во всех капиталистических странах не выйдет на улицы. Пробные камни новой войны полетели в Испании, Абиссинии и в Китае. Начиналось неизбежное укрупнение экономических блоков силовыми методами. Далее – ремилитаризация Рейнской области Германией, разделка Чехословакии Германией и Польшей, с благословения Англии и США. Следующей была уже сама Польша, недавний друг и союзник Германии. С 1 сентября 1939 года принято отсчитывать начало Второй Мировой войны. В этот день был окончательно решен вопрос – войне быть. Какой быть войне? – этот вопрос был решен 22 июня 1941 года, когда немецкие войска перешил границу СССР, начав четырехлетнюю континентальную бойню на радость Англии и США. Однако радость было сравнительно недолгой. Оказалось, что одолеть страны “оси” без существенного усиления позиций СССР не удастся. Фактически, русские перехватили из рук немцев строительство мощного континентального блока с той лишь разницей, что в их исполнении он был несколько сдвинут на восток. Естественно, экономическая мощь СССР не шла ни в какое сравнение с мощью остальной планеты, подмятой американским капиталом, однако СССР, просоветская Восточная Европа и коммунистический Китай серьезно ограничивали развитие “мирового рынка”. СССР взялся за восстановление своей экономики и индустриализацию Восточной Европы, Китай, последние двести лет служивший источником наживы для Европейцев и Американцев, тоже строил независимую экономику. Масса мелких государств тут же получила основания думать, что “социалистическое сотрудничество” будет для них выгоднее, чем капиталистическое “мировое разделение труда”. В этих условиях аналитики по обе стороны баррикад уже осознавали неизбежность нового передела, пусть даже и через много лет, когда исчерпают себя достижения очередного витка прогресса. Это осознание сработало молниеносно – еще толком не освоив захваченное, победители, совершенно логично надо сказать, начали готовиться к новой войне. Начало подготовки, фактически, означало начало самой войны с той лишь оговоркой, что собственно военные действия друг против друга стороны открыть не могли, ибо отчетливо понимали, что, даже если все не закончится обменом ядерными ударами, война сведется к тупиковым воздушно-морским баталиям Евразии с Америкой и Англией. Оружие, способное решить эту проблему, еще не было создано, его только предстояло создать, поэтому Великая Холодная война приняла более причудливые формы, нежели форма прямого военного столкновения. Цель любой войны – не уничтожить противника и в большинстве случаев даже не захватить его земли. Целью является заставить противника работать на своей земле за гроши, отдавая большую часть богатств победителю, психологически сломить его, чтобы он на какое-то время, а лучше – навсегда, с этим смирился. Эта цель, заставить его дрогнуть, отступить, а потом побежать и, в конце концов, сдаться на милость победителя, далеко не всегда достигается прямым применением оружия, то есть применением силы. Изощренная демонстрация силы, убеждение противника в его собственной слабости, шквалы пропагандистских ударов, экономическая блокада или, наоборот, демпинг – вот что сегодня предшествует войне или вовсе заменяет её. Промышленная и военная мощь всего мира, мощнейший пропагандистский аппарат – все это работало против советского блока. (Некоторые западные аналитики 60-х годов сетовали, что каждый третий доллар в “свободном мире” уходил на оснащение “арсенала демократии”, сдерживающего “красную угрозу”. Имея “под крылом” почти весь мир, можно себе позволить себе такие траты на содержание “арсенала демократии”.) По обе стороны баррикад производились огромные массы боевой техники и оружия, которое не должно было выстрелить в настоящем бою, но, тем не менее, должно было быть произведено, ибо гонка вооружений с их публичными испытаниями и применением в локальных конфликтах, в данном случае заменяла собственно войну. Оставалось только выяснить, сможет ли СССР сдерживать давление США до тех пор, пока потенциал захваченного американцами в ходе войны жизненного пространства не будет полностью использован, пока рыночная система не столкнется с новым кризисом перепроизводства, уже на новой ступени технологий. Не на комбайнах и тракторах 30-х годов, а на телевизорах и легковых автомобилях 80-х. Увы, силы СССР иссякли в самый критический момент. Сумей Андропов переломить ситуацию, возможно, мы могли бы победить и застать очередной “мировой биржевой крах”, очень искусно сдерживавшийся очередным американским “развитием в долг”. Увы, наша страна, хоть и не была мобилизована на борьбу так, как во время войны, но находилась в состоянии постоянного напряжения материальных и, главное, человеческих ресурсов. В результате того, что масса наиболее адекватных и преданных делу людей занималась практическими проблемами Холодной войны (армия, ВПК, разведка и контрразведка), произошел кризис системы управления. Власти принялись за реформы системы, в функционировании которой толком не разбирались, социалистический блок начал рушиться, и в этой ситуации они сочли за лучшее подписать “почетную капитуляцию”. Но не тут-то было. Если в Первой Мировой войне и во Второй Мировой, в конфликтах протяженностью всего в несколько лет, капитуляции были безоговорочными и побежденные обирались до нитки, чтобы окупить расходы победителей на войну, то можно было не сомневаться, что сорокалетняя Мировая война закончится тем же самым и никто на Западе не согласится остановиться на достигнутом. Почувствовав слабину, враг надавил еще сильнее, вкладываясь в антисоветскую пропаганду и поддержку антисоветских сил. Точно так, как сразу после войны вливались деньги в Европу, в которой были сильны коммунистические движения, теперь вливались деньги в Восточную Европу, в карманы прозападных политиков. При первой же возможности оказали поддержку и антисоветским силам внутри СССР, в том числе региональным элитам, наивно полагавшим, что независимость от Москвы даст им самостоятельность и богатство. Мощнейшим ударом стало открытие торговых барьеров советского блока – западные товары, сделанные, правда, уже по большей части в Корее и в Китае, хлынули в Восточную Европу и СССР, удовлетворяя ставших капризными потребителей, но выбивая у них же из-под ног твердую экономическую почву в виде собственного производства. Результатом такого политического и экономического нажима стал развал, следом за социалистическим блоком, и самого СССР. Огромная хозяйственная система, объединявшая сотни миллионов людей, обеспечивавшая им неплохой заработок и приличную жизнь была сломана, ее куски на правах запчастей были включены в “мировую экономику”. Был разрушен огромный центр накопления средств и управления ими – эту функцию теперь должны были за весь мир полностью выполнять США. Они занялись пересчетом военной добычи и ее вывозом, вложением контрибуций, получаемых с побежденных, в собственную экономику. В бывший социалистический блок вбрасывались партии залежавшихся на складах “товаров народного потребления”, в обратном направлении утекали сделавшие себя безработными “мозги” и “рабочие руки”, ставшие одной из опор развития “новых технологий”, заменяя в капиталистической системе кадры, уходившие в новые отрасли. Образовалась новая гигантская единая экономическая система, однополярный мир с США в качестве единственного полюса силы. Именно она произвела конверсию оборонных технологий, накопленных в годы Холодной войны, в гражданское производство в точности так, как это происходило после всех мировых войн. Свершилась телекоммуникационная революция, Интернет вылупился из компьютерной сети министерства обороны США точно так, как в свое время первые ЭВМ “демобилизовались” из дешифровальных комплексов времен Второй Мировой. Казалось бы – мечта англосаксов о полном мировом господстве была достигнута, но и в этот раз их ожидало разочарование. Для того чтобы одолеть СССР раньше критического срока, пришлось вложить слишком много средств в Европу и слишком активно помогать развитию Китая, пришлось допустить усиление Японии, пусть и пока полностью подконтрольной в политическом и военном плане Соединенным Штатам. Теперь, после победы, приходилось еще и делиться трофеями. Результат – образование нескольких самостоятельных систем накопления капитала и управления им, таких как “зона евро” и “зона юаня”. Как следствие – первый звонок нового кризиса перепроизводства, теперь уже в сфере телекоммуникаций и в сфере услуг, сопряженных с ними. Многочисленные скандалы с завышением прибыли в отчетах крупных телекоммуникационных компаний показали, что экономический потенциал победы над СССР исчерпан, Америке надо расширять единую хозяйственную систему дальше, ликвидируя самостоятельные системы. Но как ликвидировать растущую мощь Китая, как остановить расширение “зоны Евро”? Арсенал холодной войны под рукой. Да, август 1991 года закончил Третью мировую войну проигрышем СССР, но Беловежские соглашения, разделившие нашу страну, ознаменовали начало новой войны, теперь уже между вчерашними союзниками. Европа почуяла запах больших денег и начала новый “дранг нах остен”, Китай, еще недавно считавший своим главным врагом “ревизионистов из СССР”, начал усиливать давление на проамериканский Тайвань, Япония засуетилась вокруг Курильской гряды… Едва пал СССР, образовались новые линии противостояния, на которых тут же вспыхнули конфликты. Пала под ударами НАТО и была поделена на куски еще недавно независимая Югославия, потекли рекой деньги к исламским боевикам в Чечню, сковывающую силы России на юге. Да, Европа и США все еще вместе добивают и захватывают остатки советского блока, но по мере продвижения вперед этого процесса у Европы появляется все больше конфликтов с США. Отдавая Европе новые территории, американцы везде стараются насадить максимум конфликтов и раздоров, как в случае с Югославией. Вспоминая 1999-й год нельзя не подивиться тому, как мелкий локальный конфликт был раздут до полномасштабной войны. Как одной рукой США всеми силами помогали бандам албанских наркобаронов, а другой – тормозили переговорный процесс между Югославией и Евросоюзом, бряцая оружием. Результат – вместо чисто политической борьбы мы получили маленькую европейскую войну, которая, однако, серьезно подкосила нарождавшийся евро и в итоге породила мощную вооруженную группировку мусульман в той самой “пороховой бочке Европы”. И даже прекращение американского покровительства не сразу остудило головы албанцам – кое-кто еще помнит их не слишком удачную попытку похода на Македонию, в чем-то напоминающую начало второй чеченской войны с рейдом Басаева-Хаттаба в Дагестан. Беда Европы, стремительно движущейся на восток в том, что ею, в отличие от первых двух объединений, управляет не великий человек вроде Наполеона или Гитлера, а группы финансистов и бюрократов, не замечающих очевидного - США и Англия не просто не препятствуют продвижению Европы на восток, они ее активно толкают туда, попутно подставляя подножки, чтобы та почаще “пахала носом землю” и разбивала коленки. Европа уже не попытается оспорить океанское могущество морских держав так, как она пыталась это сделать при Абукире и Трафальгаре или во время Мировых войн 1914-1918 и 1939-1945 годов. Следовательно, ей можно помочь в экспансии, а потом признать эту экспансию незаконной и даже помочь “угнетаемым народам”, угнетению которых еще недавно активно способствовали. В роли угнетаемых народов будут, естественно, “народы бывшего СССР”. В роли баз для таковой помощи – базы американских войск, сдвигаемые в Восточную Европу и бывшую советскую Среднюю Азию. Что же в ответ можем сделать мы, русские, защищая интересы России в новой войне? Прежде всего – затвердить себе суровые заповеди того сурового капиталистического мира, в котором теперь живем все мы, на не только те, кому было положено по долгу службы общаться с капитализмом в годы “плановой экономики”. Прежде всего запомним, что война – это жестокий механизм общественной регуляции, используемый рыночной экономикой для определения нового лидера мирового развития. Борьба начинается с борьбы экономических систем, рождающих политические идеи, и выливается в политические, а потом и в военные противостояния. Побежденный в постоянно продолжающейся борьбе опускается на ступеньку ниже в мировом сообществе, победитель встает на его место со всеми вытекающими последствиями. Одним – экономический кризис и безработицу, другим – круглые счета в банках. Для того чтобы хотя бы попробовать отбиться в этой войне, необходимо иметь максимально независимую экономическую систему, собственную промышленность, в том числе самостоятельный военно-промышленный комплекс, необходимо иметь ядерное оружие – все это обеспечит хотя бы начальные позиции, на которых можно было бы строить фундамент программы развития, государственную идеологию, национальную идею. В условиях же, когда наши собственные “независимые” СМИ куплены Западом, а внутри страны, не таясь, работают чужие экономические агенты влияния, построить подобный фундамент невозможно – возводимый первый этаж здания будет перекашивать еще на стадии патриотических речей, которые никогда не дойдут до дела. А единственным осмысленным делом является возрождение системы накопления капитала и управления им, разрушенной в 1991-м году. Следующим шагом может стать привлечение на свою сторону союзников – всех тех стран евразийского континента, руководство которых осознает опасность того однополярного мира, за сохранение которого борются США – не мира, в котором человек выйдет в далекий космос и покорит пространство, а мира, в котором он, пав жертвой низменных страстей, окончательно деградирует в обществе потребления. В число таких потенциальных союзников, прежде всего, входят Индия, Иран и Китай. Возможен и компромисс с Европой в том случае, если России удастся показать свою силу и наглядно продемонстрировать, что в движении дальше на восток для Европы нет ничего долгосрочно полезного – только неприятности. Россия может стать центром общеконтинентального объединения, независимого от США и Великобритании, контролирующих мировые морские торговые пути и способных блокировать морские коммуникации любой страны. Начиная контрнаступление на экономическом фронте, следует помнить, что любая победа на экономическом фронте – воссоздание в России мощных собственных производств, накопление в стране собственного национального капитала, не вывозимого за границу, будет дополнительно обострять политическую борьбу, приближая тот момент, когда силовое выяснение отношений будет уже “одним из рассматриваемых сценариев”. Стоит нам только сделать шаг в сторону от пути в пропасть, как на нас сразу же обрушатся громы и молнии с Запада, во всем политическом и экономическом спектре, так как любое улучшение наших позиций будет приближать “выяснение отношений” между Европой и США, США и Китаем и придавать этому выяснению более резкий характер. Наша задача – дать Европе понять, что в этом выяснении у нее больше шансов на успех, чем в попытке окончательно превратить Россию в сырьевой придаток и источник дешевой рабочей силы. В случае проигрыша у нас не будет шанса красиво умереть с развернутыми знаменами подобно Старой гвардии Наполеона у Ватерлоо – для жителей России, наивно полагающих себя и свою страну никак не связанными между собой, в “новом дивном мире” будут зарезервированы миллионы мест чернорабочих и подзаборных алкашей. Экономика сырьевого придатка не прокормит и половины нынешнего населения страны, в результате чего огромные массы людей из самых разных социальных групп останутся без крыши над головой и средств к существованию, будут вынуждены искать хоть какой-то заработок, чтобы иметь возможность напиться и забыться. Как нам победить? Прежде всего – сделать свою экономику максимально независимой от действий других государств и их крупных компаний. При расчете выгодности или невыгодности того или иного производства должны учитываться не только чисто экономические издержки, но и влияние производства на товарную независимость. Рубль – вот оружие экономической войны. Научись им пользоваться, а не упускать сквозь пальцы, поддержи отечественного производителя, не пропей, не прогуляй, и победишь. Слово – вот оружие войны политической. Научись отбивать атаки иностранной прессы, помоги от них отбиться соседу, и, возможно, не придется брать в руки автомат. Не научишься пользоваться ни тем, ни другим – автомата под рукой может не оказаться, и законы рынка пройдутся и по твоему дому танковыми гусеницами очередной “гуманитарной операции”. Четвертая мировая война идет уже тринадцать лет, у нее тысяча лиц, ею пронизан каждый слой общественной и экономической жизни от выступления политика на площади до простой покупки продуктов в магазине. Вместо танковых армий движутся финансовые потоки, определяющие политические изменения, вместо солдат и офицеров воюют ученые, управленцы и простые рабочие. Эта война забирает людей не с помощью пуль. Ее оружие – голод, нищета, болезни, безработица, преступность, наркомания, конфликты на национальной почве. Список можно продолжать до бесконечности, ибо враг каждый день пробует на прочность остатки нашей обороны и, обнаружив слабину, проламывается внутрь, разрушая всё, что еще осталось от страны. Способ выиграть эту войну один – поменьше думать о себе и собственном сиюминутном благе и побольше о том, как помочь выстоять стране. Без сильной и независимой России каждый из нас будет долго и страшно гибнуть в одиночестве. И винить в этом, кроме себя, будет некого. Январь 2004 http://www.rustrana.ru/article.php?nid=5128 (Comment on this)
3:19a	Призрак русского фашизма в зеркале свободного рынка Призрак русского фашизма в зеркале свободного рынка опубликовано на rustrana.ru Хорошо бы вас всех, фашистов, да в концлагеря! (мечта демократа) Нет более сладостного занятия для нашей демократической прессы, чем погоня за призраками русского фашизма и обличение злобных русских националистов, которые только и думают о том, как бы в темном переулке избить иностранного студента или таджикскую девочку. Власти, в свою очередь, любят в порядке проявления активности побороться с русским фашизмом, переключив милицию с досмотра всех черных с носами на досмотр всех белых с бритыми черепами. Что же касается общественности, то критика “экстремизма” стала настолько общим местом любой публичной дискуссии на политические темы, что в недрах государственного аппарата родилась даже “Федеральная целевая программа воспитания толерантности” (терпимости), призванная, видимо, победить беспокойного призрака. Как победить – остается загадкой, потому что любые конструктивные дискуссии о причинах социальной напряженности и неприязни запрещены. Разрешено только ругать экстремизм, возникающий, подобно призраку, как бы из ниоткуда. На самом деле причину экстремизма легко понять, взглянув на наших соседей по бывшему социалистическому лагерю, проходящему сейчас полосу точно таких же “реформ”, как и Россия. В Эстонии гордо вышагивают по улицам ветераны эстонского легиона СС. На Украине ультраправые националисты давно уже играют не самую последнюю роль в политической жизни страны, а новодельная “нацистская символика” (немецкие знаки различия и награды времен Второй Мировой войны) не залеживается на прилавках. Следом подтягивается и Восточная Европа. Там ультраправые приобретают по мере продолжения реформ все больший вес, как и ультралевые. Причина проста – смена структуры экономики, резко поднявшая цены и уровень безработицы и опустившая уровень зарплат. Самостоятельной экономике Восточной Европы пришел конец, с крушением “советского блока” запад получил добро на ее скупку и присоединение к экономике Западной Европы на правах младшего брата со всеми вытекающими отсюда последствиями. Теперь Европа наводит в закупленном хозяйстве порядок, пристраивая экономики малых государств к экономике Евросоюза без всякой оглядки на судьбу тех, кто в новый порядок не вписывается. Естественным результатом ликвидации самостоятельной экономики являются как раз рост безработицы, снижение средней заработной платы, рост преступности и рост того самого пресловутого экстремизма. Вообще, механизм возникновения национал-радикализма очень плотно связан с механизмом кризиса-развала крупного государства или блока, крупной хозяйственной системы, которая растаскивается по кускам. В подобных случаях государству, явно и неявно полностью попавшему под “внешнее управление” иностранного крупного капитала, остается только роль мальчика для битья, получающего свою сравнительно скромную зарплату плюс премиальные в виде взяток за терпеливое выслушивание ругани, обрушивающейся со всех сторон. “Реальные дела” делают организованная преступность и иностранный капитал, а правительства сменяют друг друга с одним и тем же причитанием кобылы из анекдота - “Ну не шмогла я, не шмогла!”. Сила оргпреступности в данном случае прямо складывается, с одной стороны, из безработицы, толкающей на преступный путь массы людей, самые ловкие и сильные из которых оседают в числе бойцов и курьеров всевозможных “группировок”, и из коррупции с другой. (Чиновники, боящиеся потерять место при очередной реформе, “гребут под себя” с удвоенной энергией) Те же, кому и в этой структуре места не хватило, выпадают из силовой борьбы за деньги и власть и начинают борьбу за идеалы, пусть даже эта борьба начинается с того, что человек просто потрудится придумать, почему он дал кому-то в морду, а не просто подойдет и даст. И если подобное “сокращение штатов” в экономике государства продолжается достаточно долго, то именно последние обретают все больше силы. В то время как государство ослабляется коррупцией, а преступность ослабляется тем, что сама пилит ветку, на которой сидит, паразитируя на и без того разваливающейся экономике (рубль, “заработанный” преступником или коррупционером, приносит государству вреда хорошо если на десять рублей, а то и больше), национальная (или интернациональная) социальная идея обретает все больше сторонников, причем все более голодных и решительных. И вот тогда… Немногочисленные, пока еще, наши, отечественные скинхеды, образы которых размножены нашей истеричной прессой, – это не более чем болевой сигнал, свидетельствующий о том, что общество нездорово. Можно долго глотать обезболивающие в виде бесконечных призывов к толерантности, перемежаемых с облавами на бритоголовых, но если не принять лекарства, уничтожающего источник боли, то, рано или поздно, организм перестанет сопротивляться болезни. Если долго лупить скинхедов по загривку резиновыми дубинками, не придпринимая ничего для исправления перекосов в общественном устройстве, то кончится это только тем, что скинхеды сами научатся ловко обращаться с дубинками, а то и озаботятся своевременной заготовкой арматуры. А потом, когда очередной кризис или сокращение в рядах “партии власти” оставит за бортом жизни новую порцию ловких менеджеров среднего звена, они получат и хорошую организацию. Что тогда сможет сделать прогнившая власть, что сможет сделать разложившая ее организованная преступность, регулярно сокращающая свои ряды разборками? И, главное, кого тогда поддержит народ, из года в год наблюдающий “борьбу за бабки” с позиции того, за чьи бабки борются? Надо заметить, что в двадцатом веке подобные сценарии до логической развязки уже доходили. Точно так развивались события в Германии, потерпевшей поражение в Первой Мировой войне. Лишившаяся колоний, армии, флота, значительно урезанная территориально, Германия оказалась в ситуации, когда скованная репарациями экономика не могла прокормить достаточное количество людей, обеспечить их семьи хотя бы самым необходимым. Кто-то мог уехать, кто-то спивался, кто-то кончал жизнь самоубийством, кто-то “уходил в криминал”, но большая часть отверженных как-то перебивалась на хлебе и воде и копила злобу. В результате к моменту мирового экономического кризиса 1929 года Германия имела мощные крайне правое и крайне левое движения, которые и вступили в борьбу, стоило только кризису выставить за ворота заводов и фабрик миллионы людей. И всего через четыре года правый радикализм в лице гитлеровского национал-социализма, подкрепленного мощными отрядами штурмовиков, победил в жесткой политической борьбе и захватил власть в стране. Интересно, что после захвата власти правые радикалы не только благополучно истребили оппозицию и загнали подальше преступность, но и, следом за ликвидацией руководства собственных революционеров-штурмовиков, уничтожили условия, порождавшие орды штурмовиков, приведшие их к власти. Расстреляв руководство штурмовых отрядов, Гитлер нашёл работу для миллионов простых штурмовиков, сбросив ограничения, наложенные на Германию Версальскими соглашениями и начав восстановление национальной экономики. Старое общество, сигнализировавшее о своей болезни появлением ультраправых, умерло, родилось новое, родилось из самой этой болезни, но, наконец-то, решило проблемы, которые не могло решить правительство демократической, догитлеровской Германии. Как оно их решило, и что за этим последовало и могло ли следовать что-то иное – другой вопрос, главное – одно государственное устройство было сменено другим, причем смена эта прошла со всеми теми “перегибами на местах”, что положены любому резкому повороту курса. Ответственность за эти “перегибы”, как это ни дико звучит, вовсе не на тех, кто “гнул”, а, по большей части, на тех, кто запустил болезнь - на странах-победительницах, выжимавших соки из Германии выплатой контрибуций, на германских правительствах, беспомощно повторявших из года в год, среди хаоса коррумпированной демократии: “Ну не шмогла я, не шмогла!”. Нынешняя власть в отношении причин “правого экстремизма”, пока еще достаточно вялого, неорганизованного, эпизодического, действует точно так, как и в отношении всех других насущных вопросов. Если можно закрыть глаза – закрыть глаза, если закрыть глаза нельзя – составить оптимистичный отчет и закрыть глаза. Вместо реальных социальных программ, вместо восстановления качественного и доступного образования, вместо зарплат “бюджетникам”, тянущим на себе эту самую “социалку”, запускаются некие абстрактные программы типа “Федеральной целевой программы воспитания толератности”. Но сколько времени можно кормить голодного видами на плакат о вреде экстремизма? Сколько времени он будет верить объяснениям относительно того, что некто А национальности Б, “просто торгующий фруктами на рынке” и некто В национальности Б, продающий рядом в подворотне наркоту никак между собой не связаны? И, главное, как долго рядовой внутренних войск согласится лупить своего бритоголового ровесника дубинкой только за то, что тому надоело унылое бесперспективное существование за бортом новой российской экономики, несущей полноводные реки зеленых нефтедолларов долларов через теплые светлые офисы на счета в иностранные банки? Правительство, пассивно глядя на деградацию общества, дождется, что именно ультраправые будут выражать мысли большей части населения – бедного, нищего и, главное, на 90% именно русского населения, униженного и запуганного, вынужденного бессильно наблюдать, как его жизненное пространство съеживается, да в добавок еще и заполняется эмигрантами не самых спокойных нравов. Наступит день, когда люди, заученно повторяющие “деньги решают все”, обнаружат, что для тех, кому нечего терять, все их рыночные мантры не имеют никакого значения. Ультраправые будут не только выражать мысли навечно бедных, но будут и побуждать их к действию. Те, кто будут голосовать за них, пойдут голосовать в любую погоду и при любой, даже самой привлекательной, телепрограмме. И после их победы уже не будут ничего стоить объяснения гражданина А национальности Б относительно того, что он торговал на рынке фруктами, а не наркотиками и с гражданином В даже не знаком. Если нищета, люмпенизация приобретет глубоко национальный характер, то и террор победившего нищего большинства, которому нечего терять, будет не просто классовым, а классово-национальным. Демократы вроде Новодворской, провозглашающие, что “вчерашние коммунисты сегодня становятся фашистами” правы в этом даже больше, чем им самим хочется. Рядовой коммунист, видя банкротство компартии, видя четкий национальный характер расслоения общества, естественно встанет с социалистических позиций на национал-социалистические. Ультраправых, в конце концов, поддержат и умеренные правые, и даже центристы. Поддержат, потому что никакой другой дееспособной политической силы к тому моменту в стране не останется, а власть, успешно развалившая и скомпрометировавшая в свое время левые силы, разъеденная коррупцией, сама окончательно утратит остатки дееспособности. К этому моменту страна окажется в таком болоте, по сравнению с которым нынешнее – мелкая весенняя лужа, и вытаскивать страну из этого болота будут люди не просто жесткие, а жестокие, будут вытаскивать теми же методами, какими коммунисты вытаскивали Россию в двадцатые годы прошлого века, какими десятилетием позже восстанавливали Германию национал-социалисты. Избежать всего этого можно лишь при одном условии – власть должна прислушаться к националистам, взять на вооружение социальные экономические идеи, остановить уничтожение русского народа. Пять лет назад можно было даже не окрашивать этот социализм националистическими цветами – без этого еще можно было обойтись. Теперь – уже нельзя. Еще несколько лет – и нельзя будет обойтись без большой крови, которую придется пролить ради сохранения единства страны, пролить под флагом национализма. Когда будет эта кровь – после смены власти, как это было в Германии, или в процессе смены власти, как это было в России - не суть важно. Главное, что чем позже будет произведен поворот к новой национальной политике, тем больше будет этой крови. Но что мы видим в реальности? Каков курс правительства сегодня? В декларациях и отчетах фигурируют абстрактные цифры доходов бюджета, ВВП и других экономических величин, которые вроде бы растут и вроде бы даже быстро, однако судьба среднего русского все так же плачевна. Если исходить из статистических данных, то этот самый русский, даже если и создаст семью, то не в состоянии будет, оплачивая жилье, вырастить даже одного ребенка, который бы мог получить нормальное образование и занял в обществе место своего родителя, который, в свою очередь, если верить все той же статистике, не доживет до пенсии. Постоянно снижающийся качественный уровень образования и медицины наводит на мысли о том, что ни то, ни другое нашему правительству не нужно, ибо существование этих институтов для государства более не является необходимостью. Для своей медицины у высших государственных лиц есть ЦКБ, для образования своих детей - элитные школы и ВУЗы за границей. А уж обслуживающий персонал для Священной Нефтяной Трубы как-нибудь наберется из остатков сокращающегося населения. Никто не спорит, что те, кто отвечают за страну, должны иметь “материальных благ” пропорционально своей ответственности, но повод для споров и осуждения властей непременно возникает, если блага у них есть, есть более чем в избытке, а ответственности никакой нет. Когда за провал экономики типа кризиса 1998 года, грозящей миллионам нищетой, а тысячам людей – холодной и голодной смертью, человека просто снимают с должности – это ли не отсутствие ответственности? Увы, власть, покровительствующая отечественным нуворишам, не хочет понять, что бедные терпят сидящих у них на шее богатых только до тех пор, пока богатые создают перспективы для роста страны и экономики, пока богатые приносят стране пользу соразмерно своему богатству. Самый яркий пример тому – французская революция и последовавший за ней бонапартизм. Французский народ не простил деградировавшим Бурбонам и половины той роскоши, которую имел наполеоновский двор, окупавший эту роскошь развитием экономики и производства. Русский народ тоже простил бы многое и правительству и новым русским, если бы они не занимались геноцидом в собственной стране, но они занимаются, ведомые светлыми идеалам социал-дарвинизма. Глядя на нашу “свободную экономику”, на это торжество социал-дарвинизма, проглатывающее безвозвратно по миллиону человек в год, остается только напомнить, что социал-дарвинизм питается ни чем иным как социал-дарвинистами, такая у него социал-дарвинистская диета, поддерживающая крепость и свежесть учения. И, когда социал-дарвинисты достаточно сократят свое поголовье, волна социал-коллективистов, теперь уже точно правых, а не левых, схарчит их и даже не поперхнется, ибо фашизм, национал-социализм, военный коммунизм – все это варианты ответа солидарных масс социал-дарвинистскому меньшинству. И те, кто сейчас поплевывает свысока на народ, называя его быдлом, обрекая на нищенское существование и проповедуя народу терпимость, дождутся, что сначала в ответ полетят булыжники скинхедов, а потом – пули. осень 2004 http://www.rustrana.ru/article.php?nid=3809 (1 Comment | Comment on this)
3:40a	Статья о Втором фронте для "Спецназа", часть 2 НЕИЗВЕСТНЫЙ ВТОРОЙ ФРОНТ Опубликовано на specnaz.ru История в цифрах и фактах существует лишь для историков, профессионалов и любителей. В широких массах живут скорее образы войны, картины, нарисованные кинодокументалистами и публицистами, работающими для широкого круга читателей. После того, как демократические идеологи в нашей стране принялись перекраивать историю под себя, Вторая Мировая война существует для русских в виде двух совершенно непохожих образов. На Восточном фронте русские генералы-мясники бросают в лоб, на немецкие укрепления, танковые массы и «живые волны» пехоты, подгоняемые злобными комиссарами. На Западном фронте — человеколюбивые союзнические генералы ведут вперед своих солдат без потерь, сокрушая оборону противника налетами неуязвимых «летающих крепостей». На самом же деле у Западного фронта была своя изнанка — настоящая война, на которой нет места человеколюбию. Прежде всего, следует поподробнее изучить человеколюбие и гуманность американских и английских генералов. Каждый из них щадил своих солдат только в той степени, в какой мог распоряжаться солдатами других национальностей. У американцев для вытаскивания каштанов из огня под рукой обычно оказывались англичане, у англичан — австралийцы, новозеландцы, индийцы, южноафриканцы, канадцы, поляки и марокканцы. Помимо североафриканской эпопеи, наиболее ярким примером такой «командной работы» был штурм немецких укреплений «Линии Густава» в районе старинного итальянского монастыря Монте-Кассино зимой и весной 1944 года. После того, как первая атака 22 января, проведенная американскими войсками, не увенчалась успехом, в бой были брошены марокканские солдаты из «Свободной Франции». После многодневных атак, не достигнув особых успехов, американцы 15 февраля разбомбили аббатство, превратив его в бесформенные груды камня, идеально подходящие для маскировки обороняющихся. Немецкие пехотинцы и парашютисты, закрепившиеся у Кассино, через месяц выдержали еще один штурм и продолжали успешно обороняться до середины мая. К этому моменту союзники наконец-то нашли идеальный вариант наступления. После очередной бомбежки и шквального артиллерийского огня в атаку на немецкие укрепления с трех сторон отправлялись польский корпус, французский корпус и британский корпус (новозеландцы). Связав боями немцев, они давали американскому корпусу возможность прорыва южнее Кассино, которой американцы и пользовались. Основную тяжесть последнего штурма вынесли на себе поляки, потерявшие более 4000 человек. Выжившие получили на память о жестоких боях кресты «За Монте-Кассино» и сложили невесёлую песню про «Алые маки под Монте-Кассино», еще не подозревая, что в будущем это победа будет записана в великие победы американского оружия, так как и они, и марокканцы, и новозеландцы формально входили в состав одной из американских армий. Однако ни взятие Кассино, ни морской десант у Анцио, в тылу немецкой обороны, не помогли союзникам быстро и решительно разгромить немецкие войска в Италии. Плацдарм у Анцио немцам удалось блокировать, а последовавшее за взятием Кассино американское наступление, нацеленное на Рим, не помешало немцам отвести войска с «Линии Густава» на следующую линию обороны и сражаться в Северной Италии до самого конца войны. Естественно, те солдаты союзников, которым приходилось сражаться на правах пушечного мяса, имели не слишком приятные для пленных и местного населения привычки, приписываемые западными историками исключительно «варварству советской армии» или, в крайнем случае, «перегибам на местах» доблестного немецкого вермахта. Рыцарские правила войны в таких ситуациях, мягко говоря, чуждый элемент, и не было ничего удивительного в том, что маори из новозеландских дивизий вырезали захваченных немецких раненых, а марокканцы позволяли себе значительные вольности в приватном общении с итальянками. Американские снайперы, индейцы-полукровки, развлекались скальпированием своих жертв: «Хорошо все, что заставляет падать боевой дух противника!» Через полтора месяца после завершения боев у Монте-Кассино союзники вновь опробовали свое «международное разделение труда», теперь уже во Нормандии. 6 июня 1944 года американцы, британцы и канадцы высадились на побережье, обороняемое плохо вооруженными немецкими дивизиями, сформированными из тех, кого было бесполезно бросать на Восточный фронт. Однако расширение плацдарма существенно замедлилось, когда через несколько дней немцы подтянули резервы — танковые дивизии вермахта и СС, дислоцированные в глубине Франции. Здесь мы встречаемся со следующим мифом: о грандиозном значении западного наступления для войны на Востоке. Западные историки и кинодокументалисты любят упоминать якобы имевшие место постоянные переброски немецких войск с востока на запад «для затыкания дыр на фронте». Но внимательное исследование немецких данных позволяет сделать вывод о том, что ничего подобного не происходило. Высадка союзников на Сицилии летом 1943 года, в разгар Курской битвы, потребовала такой переброски, однако единственную бронетанковая часть, которую перевели в Италию с востока, потрепанную элитную дивизию СС «Адольф Гитлер», смогли снять с фронта только ближе к августу, когда судьба Сицилии уже была решена. Интересно, что перед отъездом дивизия вынуждена была сдать все свои танки соседям по фронту, а в конце осени и сама вернулась обратно — на выручку. Эту же легендарную дивизию поминают среди прочих западные историки, обсуждая, насколько сильно отвлекли союзники силы немцев от русского фронта, высадившись в Алжире и Марокко в ноябре 1942 года и двинувшись на Тунис. В самом деле: как бы тяжко пришлось русским, окажись под Сталинградом все те немцы со своими танками, что хлынули п отоком в Южную Францию! Западные историки, вероятно, не в курсе, что как раз перед этим моторизованное соединение СС «Адольф Гитлер» было отозвано с восточного фронта по той простой причине, что немцы уже не в силах были обеспечивать боевые действия такого количества моторизованных частей в глубине русской территории. Измотанных летними боями эсесовцев, уже ставших специалистами в маневренной войне, отводили в тыл, в то время как обычные дивизии, истекавшие кровью в городских боях на улицах Сталинграда, продолжали получать пополнения. Не отвлекла силы с русского фронта и высадка в Нормандии летом 1944 года: все немецкие части, отражавшие русских, уже были расквартированы в Западной Европе, пополняясь и отдыхая после жестоких весенних боев на востоке. А вот элитную парашютно-танковую (танковую с парашютистами в качестве мотопехоты) дивизию «Герман Геринг» ближе к осени пришлось даже перебросить из Италии на русский фронт, против Сандомирского плацдарма. Вообще с момента принятия решения об открытии Второго фронта политика союзников в оказании военной помощи Советскому Союзу заключалась в обеспечении Красной Армии автотранспортом и горючим, необходимыми для того, чтобы связать боями на востоке большую часть немецких мобильных сил. Русские же должны были принимать на себя контрудары бронированных кулаков вермахта, чтобы обеспечить союзникам свободу действий на западе. Ту самую свободу, благодаря которой они могли проявлять человеколюбие к своим войскам, удерживая уровень потерь достаточно низким и безнаказанно уничтожая бомбардировками и артобстрелами французские городки и деревушки, укрепленные немцами. При этом предполагалось, что сами русские не смогут воспользоваться своей возросшей мобильностью в достаточной степени, и в Берлин все-таки войдут англичане или американцы. Даже немцам, пережившим близкое общение с советскими танковыми армиями, еще долго казалось, что «русские создали инструмент, которым они никогда не научатся владеть». Однако русские научились, и летом 1944 года немецкий фронт на востоке рухнул. Союзники же в это время получали первый опыт боев с ветеранами Восточного фронта. В жестоких сражениях под Канном, сразу после высадки в Нормандии, в июне-июле 1944 года англичане и канадцы столкнулись с теми самыми эсесовскими дивизиями, которые набирались сил во Франции после мясорубки в России. Так, например, 12 июня ветераны Северной Африки из английской 7-й танковой дивизии решили расположиться на привал в деревушке Виллер-Бокаж. В оказавшейся поблизости роте «Тигров» из эсесовского 101-го батальона тяжелых танков служил ветеран Курска оберштурмфюрер Михаэль Виттман, решивший наказать врага за беспечность. Экипаж Виттмана на одном из «Тигров» ворвался в деревню, и в считанные минуты численность 7-й танковой сократилась почти на три десятка боевых машин. Получив несколько попаданий английских снарядов почти в упор, «Тигр» благополучно удалился. Погиб Виттман, самый известный из немецких асов-танкистов, 8 августа, в бою с польскими и канадскими танками «Шерман». Сумев ценой нескольких подбитых танков подойти к «Тигру» достаточно близко, союзные танкисты положили конец его двухмесячной охоте на западе. Никакой существенной разницы в методах по сравнению с действиями советских танкистов в подобных ситуациях не наблюдалось. Уже после первых боев с многоопытными эсесовцами, мало чем отличавшихся от описанного в плане результатов, командующий англичан Монтгомери понял всю серьезность ситуации на своем участке. Он отказался от широких маневров, опасных в ситуации, когда его неопытным в массе своей войскам противостояли моторизованные дивизии немецких ветеранов. Повторяя свои же наработки времен африканской кампании, Монтгомери начал постепенно теснить немцев, нанося один за другим небольшие удары, поддерживаемые всей мощью союзной авиации и артиллерии. В результате взятие Канна стоило англичанам достаточно больших потерь в людях и технике и массу времени, однако было проведено с тем и только тем риском, который был оправдан. Планировать хитрые охваты и прорывы можно только в тех случаях, когда есть отлично обученные солдаты, способные исполнить подобные планы. В остальных случаях куда полезнее до поры до времени проводить местные операции, в которых войска набираются опыта. Глубокая операция на охват или окружение, запланированная без учета опыта войск, может обернуться поражением с еще большими потерями, чем те, которые обещает позиционная война. Фактически и в тяжелых боях под Аламейном осенью 1942 года, и в боях под Канном летом 1944-го Монтгомери в уменьшенном масштабе воспроизводил советскую манеру реализации численного преимущества, постепенного превращения его из чисто количественного в количественное и качественное. Другое дело, что у него для этого было больше времени и более благоприятные условия, чем у советской армии, которая, собственно, эти условия и обеспечивала. Однако и на такую предельно рациональную манеру ведения войны немедленно нашлись критики. Нашлись они, естественно, на тех участках фронта, где у немцев были более скромные силы — и качественно, и количественно. Одним из таких критиков был американский генерал Паттон, имевший давний зуб на Монтгомери и неоднократно обвинявший его в медлительности и чрезмерной осторожности. Паттон забывал, что и в Италии, и в Нормандии англичане воевали на самых сложных участках фронта, против самых сильных немецких частей на Западе. Впрочем, и сам Монтгомери не был лишен честолюбия. «Сэр Уинстон Черчилль, — писал Монтгомери в своей « Краткой истории военных сражений», — однажды отозвался обо мне как о личности Кромвелева склада, ибо, по его словам, я всегда старался полагаться на Бога и махал рукой на боевое снабжение». К этакому портрету удалого рубаки неплохо бы добавить еще один штрих: «У Монтгомери, — писал еще во время войны его визави Роммель, — была абсолютная мания все время придерживать в запасе значительные резервы и рисковать настолько мало, насколько было возможно». Интересны и замечания Роммеля о боевых действиях в Нормандии, проливающие свет на методы войны обоих сторон. В своих рапортах о ситуации, отправляемых в Берлин, он неоднократно отмечал подавляющее превосходство союзников в количестве войск и техники, позволяющее им добиваться успехов в боях с опытными и храбрыми, но плохо обеспеченными немецкими войсками. В то же время в частных разговорах он постоянно сетовал на вмешательство Гитлера в руководство войсками: «В приказе, где мы пишем «сопротивляться до последнего патрона», приписывают «до последней капли крови». Надо заметить, что отрицательная оценка действий Гитлера, отдававшего подобные приказы, не всегда обоснована. Гитлер, не ограничиваясь в планировании чисто военными вопросами, проводил единственно возможную осмысленную линию для нацистской Германии — разменивал оставшиеся военные козыри, доблесть солдат и их жизни, на политические выгоды, которые хотел извлечь из затягивания войны. В случае устранения Гитлера от власти спектр возможных действий мог стать существенно шире, однако немецкие генералы, как известно, в этом не преуспели. «Заговор 20 июля» провалился. Что касается других британских генералов, кроме победоносного Монтгомери, то им в основном достались поражения первого периода войны, однако английский историк никогда не скажет о них, что они были глупы, недальновидны и не умели командовать. «Дело не в том, что британские генералы оказались менее способными, чем германские, — пишет известный английский историк и военный теоретик Джон Фуллер, — а в том, что их знания устарели. Британские генералы учились на опыте позиционной войны 1914-1916 гг. и не были подготовлены к танковой войне, которой им пришлось руководить». Да уж, «кровожадным и тупым советским генералам», бросающим своих солдат «в лоб на пулеметы», от наших нынешних демократических историков таких теплых ободряющих слов не дождаться. Помимо «советских методов ведения войны», особым почетом пользуется у современных историков тема завышения потерь противника в советских отчетах. Считается, что и здесь союзники безупречны, однако даже история первой их крупной победы на Западе заставляет в этом усомниться. В середине мая 1943 года союзники объявили, что капитулировавшая в Тунисе группировка немецко-итальянских войск насчитывает более 250 000 человек. Эту цифру (половина — немцы, половина — итальянцы) с точностью до 10 000 подтверждают в своих мемуарах все участники событий со стороны союзников — Брэдли, Монтгомери, Александер, Черчилль, Эйзенхауэр и другие. И только британский историк Лиддел-Гарт в своей «Истории Второй Мировой войны» скромно намекает на то, что еще до начала жестоких апрельских боев численность войск оси не превышала 180 тысяч. Немецкий генерал Мюллер-Гиллебранд, автор книги статистических материалов о вермахте, еще более точен — в плен в Африке попало только 94 000 немцев. В свою очередь немецкий фельдмаршал Роммель указывает в своих записках, что «ось» потеряла в Тунисе пленными всего 130 000. Видимо, союзным генералам не давали покоя лавры Советской армии, разгромившей под Сталинградом трехсоттысячную группировку Паулюса. Так почему бы не удвоить цифры? Союзники не обошли стороной и завышение потерь противника в технике, якобы свойственное только «советской пропаганде». Например, после неудачного рейда на Дьепп в августе 1942 года, когда семитысячный морской десант, состоявший из канадских войск, был частью пленен, частью уничтожен, англичане представили крайне оптимистичный отчет о воздушных боях над плацдармом — 97 сбитых и 137 поврежденных немецких самолетов. Реальные потери немцев оказались куда скромнее — 34 сбитых и 11 поврежденных, в то время как собственные потери англичан — 106 сбитых и 66 поврежденных. (После этого не удивительно, что для себя, в узком кругу, историки считают завышение потерь противника в 2-3 раза нормальным явлением: мол, точнее в военное время не сосчитаешь.) Вообще воздушная война на Западе оказалась для союзников удивительно тяжелым беременем, несмотря на то, что Восточный фронт приковывал к себе массу немецких самолетов, пилотов, техники и горючего, а союзники располагали всем этим в изобилии. (Средний вылет «Летающей крепости» представлял собой доставку экипажем из 10 человек 4 тонн бомб на территорию Германии с расходом 11 тонн высококачественного бензина.) Для начала англичане отказались от массированных глубоких рейдов дневных бомбардировщиков на территорию Германии, так как на практике убедились, что подобные рейды связаны с большими потерями. Дальних истребителей прикрытия для таких рейдов у них пока не было, и решено было ограничиться беспокоящими дневными налетами на не слишком удаленные объекты. Война и так представлялась англичанам чересчур тяжелой, чтобы еще позволять себе нести большие потери. Бомбить решили ночью, а так как попасть ночью по военным и индустриальным объектам сложно, было принято решение бомбить жилые кварталы. Англичане, защищенные Ла-Маншем и избавленные Восточным фронтом от угрозы вторжения, могли позволить себе такую войну, войну с низкой эффективностью, главное было — не допускать высоких потерь в собственной авиации. Потери среди немецкого мирного населения никого не интересовали. После войны гораздо больше, чем эти потери, всех интересовали «зверства русских в Европе». Сожженный заживо во время варварских воздушных рейдов миллион немцев не интересовал никого. Ну, а оплачена была эта «победа» потерей почти 12 000 британских бомбардировщиков за пять лет воздушной войны на Западном фронте. Американцы несли еще большие потери, так как они все же стремились добиться больших результатов. У пилота «Летающей крепости», совершавшей дневные полеты на бомбежку военных объектов, шансы на выживание были довольно умеренные — после 30 рейдов средняя бомбардировочная группа теряла 70% личного состава. В тех случаях, когда командование требовало более решительных результатов, потери были выше средних — некоторые бомбардировочные группы уничтожались немцами почти полностью. В конце концов, американцы пришли к выводу о необходимости обеспечивать и без того хорошо защищенные «Летающие крепости» истребительным прикрытием. Однако, несмотря на все меры предосторожности, воздушная война над Европой обошлась союзникам примерно в 159 000 человек убитыми, пленными и пропавшими без вести, а каждый из тысяч потерянных четырехмоторных гигантов стоил как шесть обычных истребителей. Создать огромную армаду из десятков тысяч таких самолетов, армаду, способную стирать с лица земли целые города, союзникам позволило время, выигранное ценой жизни советских солдат, которые не могли выпрыгнуть с парашютом из окопа под Москвой или под Сталинградом. И именно этот фронт, русский фронт, самый жестокий из всех фронтов той войны, стал настоящим Вторым фронтом, спасшим союзников, к лету 1941 года проигравших почти все на первом фронте, Западном. Как видим, прописная истина о том, что историю пишут победители, подтверждается и в наши дни. Победители в Третьей Мировой, Холодной, войне, переписывали и будут переписывать историю, вымарывая из нее неприглядные куски, замалчивая поражения, неудачи и потери, выписывая себя идеальными полководцами, прозорливыми и человеколюбивыми, свою военную машину — идеальной, технику — лучшей в мире, а своих солдат — неуязвимыми терминаторами. Однако же с суровой реальностью все это имеет очень мало общего. лето 2004 http://www.specnaz.ru/article/?603 (Comment on this)
2:55p	Архив юмора Россия и русские Мир с героями Мех-мат МГУ Халява как божество Халява как божество Финальные драки в фильмах-боевиках производства киностудий различных стран Отрывки крупноформатных литературных опытов: Лирическое отступление номер 1. О главном герое в фантастических произведениях начинающих фантастов. Лирическое отступление номер 2. О роли эпизодов спасения женщин от изнасилования в современной популярной художественной литературе и киноискусстве. Лирическое отступление номер N. Краткое руководство по ведению войн. Третий Рейх, Вторая Мировая, военная история вообще История танка Т-34 Чип и Дейл родом из Третьего Рейха Резиновые женщины Третьего Рейха Сила искусства Операция Северное сияние Доклад о состоянии лагерей уничтожения имперского протектората Остланд ЖЖ, политика, для узкого круга День некачественных моржей, антифашистская сказочка (Comment on this)

<< Previous Day

2000/01/29 [Calendar]

Next Day >>