Благодаря френду valery-pavlov@lj познакомился с очередной статьей писателя Быкова, что опубликована в Известих в конце прошлой недели. Пообсуждали немного... Решил отголосок у себя сохранить. Но не потому что так уж интересен сей казус сам по себе, а потому что он ложится в ощущаемую мной все сильней всеобщую тенденцию сознательного бегства от того, что можно назвать подлинным. По крайней мере, объяснять многое из вокруг происходящего элементарным недомыслием или обостренной чувствительностью некоторых игроков к потребностям политмомента у меня уже плохо получается. Такое впечатление, что люди просто стали бояться называть вещи своими именами, потому и недомысливают, производя ерунду, а не только потому, что они глупы или, напротив, в себе слишком умные. Обратил на это внимание еще весной, когда популярный затейник amoro@lj уподобил Путина старой лошади Канта. А ведь почти буквально так и произошло - описанное Кантом отношение человека к лошади он преподнес за основу кантовской этики в приложении для политики. Сильней всего поразило, что это стали обсуждать в "философской среде". И вроде все всё понимали, но дискурсу не дали умереть, не говоря уж о том, чтобы кто-нибудь замахнулся убить. Теперь вот Быков свое либеральничание оправдывает авторитетом Бл. Августина. Боже, идеолог святой инквизиции и либерал! Поэту, конечно, простительно, у него это искренне, ему не нужно открывать политический клуб. И все равно заплатки видать, когда заплатки шьют белыми нитками, даже  если их шьют не по нищете интеллекта и очень художественно. Тут мне могут возразить, что постмодерн давно уже ввел в моду заплатки на видном месте. Согласен. Сам без стыда хожу в штанах с дыркой. Но в области общественной мысли прорехи старались скрывать. Ой, обманывать-то всегда обманывали, однако... с трудом. То есть, чтобы обмануть, надо было трудиться. А когда все знают, что все друг друга обманывают, это не труд, это игра. Принципиально разные вещи. Поэтому нужно обязательно объявить - мода такая, в этом будем ходить, и так будем жить. Понарошку. И ничего, что на дворе модернизация, а от постмодерна в модернизации раздирает мозги, мол, так оно все и задумано...  Хорошо. Карнавал. Кто-то примет всласть, кому-то ляжет в масть. Переживем. Но тогда чего вы клянете советскую власть? Мы при ней минимум десять лет таким образом жили. И таки пережили, прикончили ее известно как.

Что же касается Августина, то уместно начать с его отношения к пыткам, чтобы сразу развеять сомнения, нет ли у меня тут навешивания ярлыков. Он их оправдывал, и по простой причине -  по его мнению они учат любить благо нетленное, как и велел Господь. Более того, он признавал их полезность в профилактических целях. Да и вообще, причинение зла от других он рассматривал как и благостное наказание, и профилактику. Особливо за грех гордости. Допустим, гордились слишком монашки своей чистотой, в наказание их грязно и трахнули. А если были смирные, то тоже получили полезный урок, который поможет им уберечься от этого греха в будущем.

Теперь, собственно, про быковский либерализм.

Опасно "в себе" искать бога. Конечно, хорошо бы себя найти, прежде чем искать дорогу к богу, о чем и пишет Августин. Тут ошибиться нельзя, ведь от "бога в себе" один шаг до отождествления себя с богом. И если "я - бог", то действительно, непозволительно о такого меня "вытирать ноги". А вот Августин считал, что это может оказаться полезным, даже когда ноги о тебя вытирает сатана - "чтобы душа человеческая испытывала саму себя и, наконец, осознала, насколько она, в силу одного только благочестия, бескорыстно любит Бога". 

Короче, в признании благостности страданий, в том числе, и через бедствия от других людей, Августин был однозначен. Что и входит в прямое противоречие с пафосом статьи, пафосом нетерпимости, точнее, либеральной нетерпимости к страданиям личности. Августин тоже истово призывал обличать злых, но для него несомненно, что ради блага часто приходится терпеть и терпеть всякое. Отличие между Быковым и Августином в том, что Быков лишь прикрывается богом, дабы защитить любимое "я" от неудобств, а Августин отвергает любые наветы на бога из-за любви к нему, из-за чего готов и на муки (также признавая их возможность для других).

Иначе сказать, благо Августина объективно, у Быкова же, подозреваю, нет ничего заведомо благого, кроме себя. Поскольку, хотя он и ссылается на знание своей христианской души о том, «что хорошо и что плохо», на то, что у него и у других, не сомневаюсь, тоже приличных людей «нравственный компас» получен от бога, но забывает  почему-то, что и «начальники-идиоты», и властители этим тоже не обделены. И в чем тут преимущество перед богом у выделенных приличных людей остается совершенно неясным. Скорей всего, речь идет о какой-то групповой морали, где благо рассматривается лишь с точки зрения блага каждого из ее приверженцев – благостно то, что кажется благостным каждому (но идиотов к себе не берем). 

И поскольку ни о каком групповом божестве открыто не заявляется, то «бога» здесь следует понимать как формальное обобщение личных божков, «в себе» найденных, которые, в свою очередь, никому не нужны без личного тела. Понятно, почему каждый человек в ответе за такого «бога». Отсюда же недопустимость страданий, прежде всего, страданий физических и практическая эквивалентность блага как такового и блага «физического», ибо первым делом всякое, в том числе, самое возвышенное благо приходится рассматривать с точки зрения физического благосостояния каждого. Отсюда же и бессилие этого «бога» при страданиях человека, а также весь прочий Шушарен. Приведенная же к универсальному виду это есть самая обыкновенная либеральная мораль, лишь сдобренная «христианской душой» и «Богом».

«Когда мы позволяем себя унижать - мы унижаем Бога» - тезис статьи, который легко может стать девизом любого бычары, вот только научите. А слишком все у Быкова просто, быковатым получился и его Августин. Мир устроен сложней. В понимании чего подлинному Августину уж никак не откажешь.

Ибо такие блага справедливым, которыми бы не пользовались несправедливые, и такие бедствия нечестивым, от которых бы не страдали добрые, божественному провидению угодно уготовить в жизни будущей. А эти временные блага и бедствия оно пожелало сделать общими для тех и других. Это для того, чтобы не было слишком жадного стремления к благам, которые оказываются в распоряжении и людей злых, и нравственного отвращения от бедствий, от которых очень часто страдают и люди добрые. (О граде Божьем, 1, 8)

Если это так, и если какие-нибудь добрые и злые одинаково подвергаются бедствиям, — из того, что не различено, что терпят те и другие, отнюдь не следует, чтобы между ними самими не было никакого различия. Различие между терпящими остается даже при сходстве того, что они терпят; и под одним и тем же орудием пытки добродетель и порок не делаются одним и тем же. Как в одном и том же огне золото блестит, а солома — дымит; и в одной и той же молотилке стебли изламываются, а зерна — очищаются; и отстой масляный не смешивается с маслом только потому, что выдавливается одной и той же тяжестью пресса: так одна и та же обрушивающаяся бедствиями сила добрых испытывает, очищает, отцеживает, а злых обнаруживает, опустошает и искореняет. Поэтому, терпя одно и то же бедствие, злые клянут и хулят Бога, а добрые молятся Ему и хвалят Его. Важно не то, каково испытание, а только то, каков испытуемый, ибо одинаковым движением взболтанные — навоз невыносимо смердит, а благовоние — благоухает. (О граде Божьем, 1, 8)

Но, говорят, некоторых и добрых-де христиан подвергли пыткам, чтобы они выдали врагам свои имущества. Но они не могли ни выдать, ни потерять того добра, которое их самих делало добрыми. А если захотели лучше подвергнуться пыткам, чем выдать маммону неправды, то не были добрыми. Потерпевшие же столько из-за золота получили урок, сколько должны они претерпевать за Христа. Они научились, что следует любить Того, Кто пострадавших за Него обогатит вечным блаженством, а не золото и серебро, страдать ради которого было глупо, скрыть которое можно было только прибегнув ко лжи, но которое приходилось выдать, если говорить правду. Ибо в пытках никто не потерял Христа через исповедание Его, а золото никто не сохранил иначе, как только через его отрицание. Поэтому пытки могли быть весьма полезны: они учили любить благо нетленное вместо тех благ, из-за любви к которым их владельцы подвергались истязаниям безо всякой для себя пользы.
Но некоторые-де, говорят, даже не имевшие ничего, что могли бы выдать, были подвергнуты пыткам из-за недоверия к ним. Но не исключено, что эти желали иметь и были бедны не по своей воле. Таким следовало показать, что не имущество, а пристрастие к нему достойно таких истязаний. Если же возлагая надежды на лучшую жизнь они не имели здесь скрытого золота и серебра, — хотя я и не знаю, случилось ли кому-либо из таких быть подвергнутым пыткам, но если и случилось, — то несомненно, что исповедавшие в пытках святую нищету исповедали Христа. Поэтому, если кто-то из них и не заслужил у врагов доверия, он не мог, однако же, как исповедник святой нищеты, терпеть истязания без небесной награды. (О граде Божьем, 1, 10)