(Типо рецензия) 

Когда-то для жителей Матрицы Кант написал "Критику чистого разума". В университетах учили! И там было сказано четко - не задавайте о Ноумене глупых вопросов, это бессмысленно. Что ваше, то ваше, и это абсолютно все феномены, а Ноумен это чужое. Но Кант нам уже не указ, и мы можем себе позволить выйти в метапозицию. Поэтому в известном фильме появился Морфеус, а Нео "проснулся" и научился перебираться на этаж повыше, где протекала "настоящая" или ноуменальная жизнь. Там баги выискивали, фичи придумывали, время от времени выпускали новую версию. Что естественным образом отражалось на восприятии внутри Матрицы своей сложной истории, эволюции мира. Заметим, что без функционирования Матрицы была бы невозможна не только ее эволюция, но и продвижение программеров тоже (хотя бы по служебной лестнице).

Стало быть, все взаимоувязано, и нет сугубо феноменальной или ноуменальной эволюции. Причем, это верно и с феноменальной, и с ноуменальной точки зрения. Эволюция миров едина, хотя есть мир ведущий и мир ведомый. При этом их связывает время. Или поток сигналов, это уже зависит от точки зрения. Программеры Ноумена отслеживают феномены нижнего уровня и на этой основе исправляют и восполняют программную темпоральность, таким образом, продвигают Матрицу вперед. Понятно, что они занимаются высоким творчеством, ведь Матрица это даже круче, чем искусственный интеллект (ИИ). Поэтому они развиваются сами. Тем самым, развивают свой мир.

Однако с точки зрения субъекта внутри Матрицы эволюция тоже может быть описана как субъективное творчество, причем для субъектов, умеющих и любящих фантазировать, даже эволюция в самом глобальном смысле. Разумеется, субъект, лишенный фантазии, остается субъектом, но лишь на собственном уровне иерархии матричного бытия. Например, на атомном уровне он сшибается с другими атомами и строит молекулы, а на организменном он просто по жизни хомяк без фантазии. И так далее...

Но если у субъекта хватает фантазии для представления об историческом субъекте Матрицы, то каждый шаг ее эволюции будет выглядеть как интегрирование (субъектом) новой темпоральной (программной) сложности и как ее трансформация в пространственную сложность собственных феноменов. Поэтому с точки зрения исторического субъекта Матрицы, чтобы создать принципиально новое (на самом деле, подарок от Ноумена), надо суметь творчески воспринять окружающую феноменальность и превозойти себя в темпоральности (духовности, иными словами). То есть, ему надо постараться стать субъектом на новом эволюционном уровне. Ведь старые атрибуты и персонажи Матрицы никуда не деваются, лишь появляются новые и разительно новые, когда выходит новая версия.

Фантазия пойти может и далее. ( Read more... )

ликбез.

Нет у Канта такого объективного источника (явлений) как вещь. "Вещь в себе" - это не вещь ни в каком смысле.У нее смыл другой, гуманистический и отчасти педагогический - предохранять от шока сознание масс. Плюс генезис, ведь поначалу и Кант "вещь в себе" всерьез воспринимал. Но не долго. У Канта есть Ноумен, такой своеобразный абсолют.

все явления суть только представления, а не вещи в себе

А это кантовское противопоставление в доступной народу форме лишь подчеркивает, что все явления это наши представления, следовательно, что все вещи как явления даны нам посредством мышления, а не есть некие независимые от мышления вещи в себе.

Противопоставление вещей как вещей воспринимаемых и вещей самих по себе это для человека более-менее естественно, чем Кант и пользуются. Он это разделение, прежде всего, фиксирует и углубляет. Этого уже достаточно для первичного восприятия кантовского концепта. Большего от народа глупо и требовать, лишь бы камнями не закидал. Так ли, сяк ли, а постижение сути это для избранных...

Теперь представьте, что бы случилось с Кантом, если бы он достопочтенным бюргерам стал доказывать, что они живут в Матрице? Фильму смотрели? Вот это оно и есть. Не братья Величковские, это Кант первым придумал Матрицу.

Наконец, Ноуменом, вообще-то, тяжело оперировать. Поэтому вещи в себе следовало бы придумать только ради удобства изложения. Так что со всех сторон, вещи в себе это гениальное решение Канта. Ну, был не дурак, да...

= проблема ноумена, сокрытого в вещи

В кантовской вещи ничего не скрывается, ничего не сокрыто там, и это принципиально. Впрочем, возможно сказать, что Ноумен скрывается ЗА вещью.

Говорить что-то а приори о мире – значит произносить синтетические суждения а приори.

Заниматься метафизикой (по бую, дескриптивной или еще какой) – значит говорить что-то о мире сугубо а приори.

Аналитическая философия – это философия, которая, блджад, занимается анализом.

Философия, которая занимается анализом, не признает синтетических суждений а приори (иначе бы она ими как раз по преимуществу и занималась бы).

Следовательно,

за занятия «аналитической метафизикой» (равно как и вообще за неироничное употребление самого этого выражения) полагается в воспитательно-назидательных целях нещадно бить томом Рассела по рукам.

Да и вообще, страшно задолбала вся эта схоластическая полупоповщина Крипке-стайл.


Ссылку не даю. Разумеется, я то среагировал на Крипке.

Очередной экзерсис на тему.

Гуссерль, учитывая стародавнюю традицию, реальным или реальным бытием признает то, что "вне" сознания. Меж тем, он считает реальным и то, что "внутри" сознания, то есть, принимает реальность феноменов сознания.

Эти реальности им "объединяются" (в сознании) временем. Правда, если временное бытие ("внутри") сознания людьми воспринимается легко, то временное бытие трансцендентности нередко вызывает логический шок. Однако ж только так трансцендентность и может _для нас_ бытовать. Платон.

Трансцендентность развертывается в сознании временем.

А не развернутое не имеет объема (понятия), как справедливо замечает Гуссерль - "Реальное бытие и временное бытие хотя и не тождественные, но по объему равные понятия".

В разбираемом по ссылке отрывке Гуссерль как бы вписывает собственное вИдение в традицию. Вот люди "так" говорили, и я могу так говорить, но трансцендентность для меня лишняя обуза, не на это направлена моя мысль. 

у Канта: На английский язык кантовское "Verstand" переводится как "understanding" (понимание). Очевидно, это понятие гораздо ближе к тому, что выражал своим термином Кант, чем "рассудок". Но и "понимание" мне кажется не достаточно точно. Под "Verstand" скорее следует понимать "ФОРМУ понимания", так как эта форма распространяется и на "объяснение". Может быть даже "логическое следование", "порядок" - нечто первое и наиболее простое, элементарное. "Рассудок" же - уже нечто более сложное, производное и ЧАСТНОЕ от "Verstand".
 
А мне русский "рассудок" в применении к Канту нравится. Ведь рассудок от рассудительности, рассуждений, что строго сопряжено с умением оперировать понятиями. Но и резон в рассуждениях автора есть, поскольку "рассудок" русского читателя, действительно, легко может запутать. Я вот сам долго не мог в этом разобраться. Короче, термин хорош, но не очень понятен, пока не раскусишь, что рассудок это специфическая форма понимания - через понятия, через знак. И тогда не частное это, не производное, а самое оно - Verstand.

А специфическая форма это потому, что про первичные чувственные созерцания, возникающие чувственные представления или символику чувств нельзя же сказать, что мы их совсем не понимаем. Мы их мыслим, и они воздействуют на нас. Выходит, понимаем. Тут Кант был не прав, оппозиция чувственности и мышления не выдержала испытания временем. Но это нам не очень важно постольку, поскольку не умаляет прочие кантовские рассуждения.

Разумеется, кантовские чувственность и рассудок не обособлены, хотя это принципиально разные способности, они нераздельные и неслиянные, и в той же степени, что символьное и знаковое мышление. Последнее и зовется рассудочным, нередко холодно-рассудочным. Кантовский рассудок тоже безжалостно расправляется с чувственностью, точнее, с ее символизмом, придавая значение поставляемым чувственностью символам, раскладывая их на знаки, переводя в понятия. Но этим его способности, конечно, не ограничиваются. Кант много писал о способности рассудка из многообразия восстанавливать целостность, например,  когда целостное представление об объекте создается, воображается из ранее различенных свойств этого же чувственного объекта (посредством схемы). Другими словами, благодаря спсобности воображения рассудок из множества полученных знаков (понятий) синтезирует для себя, пусть и схематически, новые символы (впрочем, Кант их тоже называл понятиями). Тем не менее, в основе  работы рассудка лежит знак, самое примитивное и узкое понятие. Поэтому с рассудком прочно ассоциирован логицизм - способность непосредственного оперирования знаками, которую принято называть формально-логическим мышлением, и которая, пожалуй, является самой известной способностью рассудка. 

Стало быть, про рассудочность младенца мы потому и не говорим, что он маму под понятие, слава богам, не подводит. Мама еще только-только для него становится символом. И это он понимает. Узнает ее, а не знает, и узнает целиком (а если какую-то часть, то все равно как целое - это мама).  


По этому поводу процитирую себя из старого подзамка( Read more... )

Благодаря френду valery-pavlov@lj познакомился с очередной статьей писателя Быкова, что опубликована в Известих в конце прошлой недели. Пообсуждали немного... Решил отголосок у себя сохранить. Но не потому что так уж интересен сей казус сам по себе, а потому что он ложится в ощущаемую мной все сильней всеобщую тенденцию сознательного бегства от того, что можно назвать подлинным. По крайней мере, объяснять многое из вокруг происходящего элементарным недомыслием или обостренной чувствительностью некоторых игроков к потребностям политмомента у меня уже плохо получается. Такое впечатление, что люди просто стали бояться называть вещи своими именами, потому и недомысливают, производя ерунду, а не только потому, что они глупы или, напротив, в себе слишком умные. Обратил на это внимание еще весной, когда популярный затейник amoro@lj уподобил Путина старой лошади Канта. А ведь почти буквально так и произошло - описанное Кантом отношение человека к лошади он преподнес за основу кантовской этики в приложении для политики. Сильней всего поразило, что это стали обсуждать в "философской среде". И вроде все всё понимали, но дискурсу не дали умереть, не говоря уж о том, чтобы кто-нибудь замахнулся убить. Теперь вот Быков свое либеральничание оправдывает авторитетом Бл. Августина. Боже, идеолог святой инквизиции и либерал! Поэту, конечно, простительно, у него это искренне, ему не нужно открывать политический клуб. И все равно заплатки видать, когда заплатки шьют белыми нитками, даже  если их шьют не по нищете интеллекта и очень художественно. Тут мне могут возразить, что постмодерн давно уже ввел в моду заплатки на видном месте. Согласен. Сам без стыда хожу в штанах с дыркой. Но в области общественной мысли прорехи старались скрывать. Ой, обманывать-то всегда обманывали, однако... с трудом. То есть, чтобы обмануть, надо было трудиться. А когда все знают, что все друг друга обманывают, это не труд, это игра. Принципиально разные вещи. Поэтому нужно обязательно объявить - мода такая, в этом будем ходить, и так будем жить. Понарошку. И ничего, что на дворе модернизация, а от постмодерна в модернизации раздирает мозги, мол, так оно все и задумано...  Хорошо. Карнавал. Кто-то примет всласть, кому-то ляжет в масть. Переживем. Но тогда чего вы клянете советскую власть? Мы при ней минимум десять лет таким образом жили. И таки пережили, прикончили ее известно как.

Что же касается Августина( Read more... )

С Кактусом перебросились об истине и генезисе знания.

( Если перевести Канта на современный сайентистский язык: )

Напомню, что широко распространенная и довольно размытая философская позиция под условным названием корреляционизм заключается в признании бытия и мышления двумя основными философскими категориями при обязательной корреляции между ними. Здесь находится исток и спекулятивного реализма К. Мейясу. Но прежде чем перейти к этому новейшему течению мысли, поясню, что мои впечатления пока сугубо вторичны. Поэтому дальнейшее следует воспринимать с учетом этого обстоятельства - как размышления о том, о чем мне самому интересно, и о чем я лишь нашел предлог поговорить благодаря ранее упомянутой рецензии на книжку этого автора (К. Мейясу  После конечности. Эссе о необходимости контингентности). Из рецензии исключительно и буду цитировать, а если что, и если я чего не правильно понял, конечно, Фармакос виноват. Итак:

Мейясу проводит различие между метафизическим рассуждением и спекулятивным (p.47) – если второе стремится получить доступ к абсолютному как таковому (то есть просто не зависимому от мышления), то метафизическое претендует на доступ к абсолютному сущему, следовательно, любое метафизическое рассуждение является спекулятивным, но не наоборот.

Про «независимость от мышления» абсолютного отнюдь не просто, на мой взгляд (об адекватности современного понимания абсолютного я как-нибудь еще напишу). Но пропустим это, гораздо интереснее самим разобраться, что же здесь это такое абсолютное как таковое. По тексту, очевидно, что не сущее. И отвлекаясь от сущего в широком понимании, находим, что это принцип мышления (выбирали из категорий мышления и бытия, а больше не из чего). Читаем далее, и, действительно, его обнаруживаем - как присущий спекулятивному реализму принцип «мышления абсолютной возможности-быть-иным». То есть, возможность бытия иным полагается абсолютной, причем это полагается как принцип мышления. Что понятно, ведь сама "возможность" это опция мышления, и мы не можем ее ни отрывать от мышления, абсолютизируя саму по себе, ни приписывать тому сущему, которое мышлением положено как мыслимое, но не мыслительное, ибо ясно указано, что абсолютное как таковое не таковое абсолютное сущее. 
 
Теперь попытаемся понять, как этот принцип Мейясу "выводится". А дело в том, что в корреляционизме (и в трансцендентализме) для фактов мира нет никакого основания в самом мире. Прямиком отсюда и вытекает указанный принцип, по крайней мере, как принцип регулятивный для мышления. То есть, просто-напросто мышление такого мира обязано быть готово к любой новизне, в том числе, и самой "немыслимой". Далее заметим, что логично полагать, вослед трансцендентальной философиии, что и для форм данности фактов мира нет никакого основания в мире, и поэтому нет никакого основания мыслить невозможность самим этим формам быть иными. Следовательно, этот принцип  для мышления является не регулятивным, а конститутивным. Принцип мышления конституирующий само мышление! Признаем, что это, действительно, независимый от мышления его абсолютный принцип - в том смысле независимый, что каково бы ни было мышление (те самые формы данности), а он мышлением обязан выполняться (откуда, кстати, вытекает подчиненность бытия мышлению, ибо бытие теперь под строгим надзором принципа не чего-либо, а именно принципа мышления, который и возводится в абсолют).

Стало быть, абсолют как таковой есть «именно возможность этого бытия-иным». А раз это абсолют, тогда возможность бытия иным (или небытия) сопрягается со строжайшей необходимостью. Причем, возможность бытия иным в этом мире необходима как абсолютный принцип, и это принцип не собственно бытия, а принцип мышления.

Но позвольте, принцип мышления абсолютного - «быть-иным» - ничего не напоминает? Конечно, на непреложную неизбежность для абсолюта «быть иным» давным-давно была указано Платоном. С тех пор это есть главнейший принцип мышления об истинном бытии как таковом, вплоть до самого чистого бытия, воспетого Парменидом и прославленного самим Платоном – о Едином, всем абсолютам абсолюте. Более того, поскольку «бытие иным» или "иное" неотвратимо причастно как самому абсолюту, так и нашему бытию, постольку Платоном в философии легитимируется абсолют как абсолютное сущее. Абсолют,  причастный бытию, сущ. (Платон, 400 лет до нашей эры).

В целом же получается так: если есть сущий абсолют, тогда есть и принцип мышления «бытия иным», дабы абсолюту быть, а быть у него получается только иным; а если само мышление на себя возлагает принцип «бытия иным», то тут же обязательно появляется и абсолют как иное бытию с мышлением. То есть, за этим принципом мышления обязательно следует сущий абсолют и наоборот. Поэтому проводить различие между рассуждением о сущем абсолюте и спекуляцией об абсолютной возможности бытия иным с точки зрения платонизма есть какая-то несусветность, и это имеет хоть какой-то смысл в единственном случае – когда сущий абсолют искусственно выводится из сферы рассмотрения. Этот тезис может быть неверен лишь в отношении тех, кто занимается крайне спекулятивным философствованием, например, выстраивая метаонтологии и рассуждая о богах наших богов. Но даже в этом случае его еще надо доказать, что совсем нелегко, как нелегко порвать ниточку рассуждений, тянущуюся от нашего бытия.

У проницательного читателя может возникнуть резонный вопрос, не совершаю ли я подмену. А как же! Мейясу имеет в виду абсолютную возможность иного как возможность того, что вот было такое бытие, а стало иное, вдруг, стало все совсем иначе - были елки зеленые, а обернулись, и они красные. У Платона же иное (или иное бытие) означает лишь то, что оно иное как абсолюту, так и бытию – да, все там тоже иначе, но оно обязательно абсолюту и бытию причастное, то есть, существует не просто в корреляции с ними, но в конкретной временной увязке. И эта возможность реализуется благодаря существующему абсолюту. Поэтому, если не разрывать указанную временную причастность иного, убрав абсолют, то у меня выходит подмена. А чтобы подмены не было, ее стоит разорвать, иными словами, убрать сущий абсолют. (Что и делает Мейясу). И тогда в Платоне мы увидим… Мейясу. Но вдалеке, очень маленьким, а в непосредственной близи перед нами возникнет огромная фигура Канта. ( Read more... )

Как известно, Кант обнажил древнюю максиму, что существование чего-либо немыслимо вне соотнесения с самим фактом мышления. Нынче это называют корреляционизмом. См. ссылку в конце. Оттуда же цитата:

...наиболее общее решение, господствующее в философии после Канта, Мейясу называет «корреляционизмом»: «Под “корреляцией” мы подразумеваем идею, утверждающую, что мы всегда имеем доступ только к корреляции мышления и бытия, и никогда – к ним, взятым по отдельности. Следовательно, мы будем называть корреляционизмом любое течение мысли, которое будет настаивать на непреложном характере так понимаемой корреляции»

Конечно, если у вас есть всего лишь две основные категории - бытие и мышление, то разумно их и соотносить, и хоть как-то разносить, чтобы не скатиться в примитивизм того или иного монизма. Метафизические тиски должны раздвигаться, иначе не понятно, зачем они вообще нужны. Вот философы, как правило, в таких тисках и находятся. И ничего бы страшного, но беда в том, что слишком часто в тисках отсутствует резьба, поломан механизм соотнесения, и при неосторожных движениях приходится постоянно уклоняться от ударов незакрепленных половинок. Что все это значит?

В дискурсе двух и только двух фундаментальных категорий (а именно, категорий бытия и мышления) это соответствует сокрытию дуальности рисуемой картины мира, жертвой чего оказываются сами философы. Не то, что ими  полностью утрачивается дистинкция категорий, просто она ими не эксплицируется, другими словами, вопрос о различии бытия и мышления старательно ими обходится (со времен Аристотеля и вплоть до наших дней). Об этом вспоминают, когда это кажется в дискурсе выгодным или совсем припирает, и лишь тогда говорят - вот бытие, а это мышление. В остальном категории гуляют свободно постольку, поскольку философы не в силах ни с ними совладать, ни за ними уследить, о чем свидетельствует опыт тысячелетий. А разобраться в конструкции самих тисков им лень, поэтому до сих пор они так и барахтаются между бытием и мышлением как двумя половинками метафизических тисков. Реже или чаще кого-то больно бьет. А некоторых сплющивает. 

Кант сказал - хватит (дурью маяться). Он намертво закрепил тиски, вставив в них вдобавок распорку. Хитро получилось. Две половинки остались - и бытие-природа, пожалуйста, и вот вам мышление. Все вроде и разное, но и связано до неотличимости, подумаешь, с одной плоскости на другую переползти, ведь вся природа в мышлении (а мышление это разве не бытие?). Поэтому хотите, считайте все мышлением, хотите, своим бытием. Но двигать ни-ни! Запрет безусловный Кантом положен также на движения мысли вокруг тисков. Не ваше дело, как тиски устроены. Все ваше внутри. А распорка - знак Ноумена, того третьего, что вовне. Если там что и есть, то не ваше, чужое.

Стало быть, Кант философам обеспечил стабильность - прочно закрепил в дискурсе две категории и наладил между ними всем явную категориальную связь. Поэтому различие категорий стало исключительно ситуативным, а по сути, совсем иллюзорным. Зато сцепке мышления-бытия в оппозицию появилась категория третья, абсолютно отличная. И «неподвижная» настолько, что с ней даже работать нельзя, от нее можно только отталкиваться. Вот такой совершил Кант финт, заметьте, абсолютно честный. Дуальная конструкция неустойчива, а с третьим вполне. Даже в варианте Канта. 

А наши философы-методологи умней других. Они решили, что раз распорку можно вставить, то можно и убрать, следовательно, можно туда-сюда вставлять и убирать. В момент, когда за ними наблюдает Кант, они кантианцы и говорят про реальность как наше сознание и ноуменальные объекты за трансцендентным барьером. Но оттуда же они их и тырят, стоит Канту отвернуться. При этом еще распорку убирают, про ноуменальность сразу забывают и начинают распинать реальность, вкрючивая в нее свои "объекты". Мо-лод-цы! Устроили себе внутри тисков полнейшую метафизическую благодать - и совпадает бытие с сознанием, и различено бытие-реальность с действительным мышлением, которым они кромсают тушку реальности так и сяк.

Как видим, не очень-то Канта методологи слушаются. Казалось бы, солидные господа с твердой трансцендентальной позицией. А так и норовят забраться в ноуменальное вместо того чтобы в безопасности размышлять, как им переформатировать свою чувственность и способность мышления усилием свободной воли и с помощью бога или даже каким-то рациональным путем. В принципе, Кант этого строго не запрещает, как и прочее совершенствование личности (если не быть буквоедом, конечно). Однако тупо биться собственной головой о трансцендентный барьер это у философов давно уже что-то вроде спорта - кто сильней. Надо сказать, в подобных играх методологи далеко не одиноки, и уж никак не чемпионы. А чтобы представить, до чего доходят люди, рекомендую ознакомиться с рецензией на новейший прием удара головой о тот самый барьер:

Спекулятивный абсолют и порочный круг философии.

Наш френд Фармакос проделал полезный труд, рассказав нам об этом ударе «с поворотом» Квентина Мейясу. Мне кажется, хоть это все и баловство, там есть интересные моменты для понимания того, как и обо что бьется европейская философская мысль. В метафоре тисков Мейясу и его последователи это такие философы, что решили абсолютизировать получаемые им удары, мол, так и надо, ибо таково мироздание. Для этого они забрались в предуготовленные Кантом тиски, однако всю кантовскую блокировку раскурочили, распорку выкинули, а потом заголосили как ни в чем ни бывало и как-будто распорка стоит – давай, стискивай, дави сильней, мы ко всему готовы! Дело в том, что возможность «быть иным» ими возводится в абсолют. А тогда они поступают правильно, ведь если философа в тисках хорошенько умять - с одной стороны охватывая бытием, с другой приближая неотвратимость мышления - то он обязательно станет иным. И все для него тоже будет иным, ибо им будет утрачено восприятие зазора между бытием и мышлением. Любопытная ситуация. Но об этом в следующий раз.
_____________________________________________

В тисках бытия и мышления - 1

По мотивам того, как мы с Кактусом Фармакоса умучили (1, 2), решил написать резюме. Беседа в основном касалась  вопроса о том, адекватен ли трансцендентализм современной науке или нет, кроме того, обсуждались сугубо философические проблемы, к которым я обязательно еще вернусь. А пока о науке.

«Абсолютистский остаток» трансцендентального познания

У Канта абсолют выведен из рассмотрения. Это Ноумен, его нет. Ноумен мышлением исключен из сферы мышления. Если хотите, мышление Ноумен-абсолют отторгает, а не полагает. Принцип - в мышлении. А Ноумен это то, что сокрыто за принципом и вне мышления. Хороший аналог на понимание - Ничто. Тоже принцип. Но за этой категорией скрывается то, чего нет, что немыслимо. Ничто лишь условный значок.

Тем не менее, Кант обеспечивает в познании нечто абсолютное, а именно, «абсолютистский остаток» (термин Фармакоса). Ведь что делает Кант? Говоря современным языком, он просто честно строит модель сознания. Естественно, такое сознание не может быть не предзаданным. Но начальные условия не падают с воздуха, а определяются Ноуменом, которого в самой модели нет.

Модель оказалась настолько удачной, что на ее основе построили Матрицу. А чтобы у обитателей Матрицы не свернулись мозги раньше назначенного, попросили Канта написать техническое руководство для внутриматричного пользования. С тех пор в университетах Матрицы и преподают КЧР, как рассказал Фармакос, уже на втором курсе философских факультетов. 

Итак, персонажи Матрицы осведомлены, что есть какая-то вещь в себе, и она недоступна познанию, а вокруг них настоящее бытие или природа, в постижении законов которой и заключается достойная человека цель. Им известно также, что в них самих заложены самые-самые общие законы природы, но не в развернутом виде, а в виде априорных принципов мышления. Этого, разумеется, мало, чтобы разобраться в природных хитросплетениях, к тому же этим еще надо научиться пользоваться.

Поэтому человеку дана способность суждения и возможность опыта. Последний обеспечивает проверку предположениям и гипотезам, а первая позволяет разрозненные наблюдения и опытные данные сводить воедино, обнаруживать закономерности и выдвигать гипотезы. То есть, ученые тоже занимаются моделированием. 

Но модель чего строят ученые Матрицы? Этот вопрос многих запутывает, когда они забывают, где находятся, и начинают абсолютизировать свои модели, или, напротив, впадают в грех релятивизма. Разумеется, создаются модели природы. Не модели загадочной вещи в себе и не модели незнамо чего, лишь бы как-то с опытом совпадало и что можно было бы выдать за реальность. Это модели именно природы, поскольку в ученых изначально прошито "ядро" природы и ничего иного. А природа это и есть их реальное бытие. А "прошивка" бытия-природы в мышлении, которое тоже небытием не назовешь - бытие. Но и природа дана им только в мышлении. Вот такие получаются тиски бытия и мышления. ( Read more... )

Блестящий язык, легчайшее перо. Временами кажется, что отпущено Холми этого добра сверх меры для мудреца... Но это дело природы. Лично же я восхищен, как лихо он Канта для русских людей пытается приспособить. А ведь считается, что русский человек Канта интуитивно отторгает, мол, чересчур наша душа для кантианства широка… Ан, еще постарается, и влезет она. Я в него верю. Вот чуть-чуть добавит пластичности слогу, да и сумеет натянуть на русскую душу немецкую трансцендентальную философию. Убережет.

Одна незадача (или задача?). Придется менять религию.

Один мой френд под замком дуркует по поводу Витгенштейна, обвиняет его в банальщине, отказывает ему в понимании ценности ценностей... Мол, Витгенштейн опровергает всякую ценность вообще. Но нельзя, якобы, говорить о ценности в отрыве от выбора. "Это бессмысленно, как причина без следствия. Мы-то знаем что в мире оценка есть, она служит выбору и в этом её высший смысл". 

Однако главная фишка Витгенштейна в том и состоит, что он нашел способ ТАК говорить, заранее принимая ЛЮБОЙ выбор. Ибо Мир - это все, чему случается быть. Мир - совокупность Фактов, но не Вещей. А поиску возможностей выражения правильной оценки Фактов (приданию истинных значений определенным выборкам из всевозможных положений вещей), посвящен весь Логико-Философский Трактат. 

С другой стороны, при таком подходе Смысл Мира должен лежать вне его. Ведь только Факты могут выражать Смысл. Но Факты в Логическом пространстве и составляют Мир. Поэтому, чтобы выразить Смысл Мира, нужен его Факт, который уже не принадлежит этому Миру. Итак,  в самом Мире нет никакой ценности постольку, поскольку нам принципиально недоступно значение его Смысла. Увы, это необходимое допущение, чтобы не оказаться в ловушке самовключения - Мир не включает в себя самого себя.

Как видно, Витгенштейн не опровергает "всякую ценность вообще". Напротив, все его усилия направлены на объективацию ценностей - значений Пропозиции. Для этого Витгенштейн вводит неизображаемую Логическую Форму, которая лишь проявляется в Пропозиции. Другими словами, смысл Логической Формы непостижим. А чтобы Логическую Форму "изобразить", ее тоже надо было бы оставить за пределами Мира. Вот такой финт, дабы обойти вышеуказнное противоречие самовключения. 

Не зря у Витгенштейна находят кантианские мотивы. По сути, ЛФТ это вариация того же концепта, но отнюдь не банальная, и со своими логическими ошибками. Но почему-то Витгенштейна очень часто критикуют и не за них, и не за сам концепт. Не по делу, короче. Судьба...

Остывая от очередного набега на Канта, выпишу себе на память парочку цитат о способности суждения вообще и ее трансцендентальном принципе, да свой же тому примерчик.  ( Read more... )

У Канта много чего априорно. Особенно в природе. И о ней мы, вроде, тоже все знаем заранее. 

«Правда, рассудок a priori располагает всеобщими законами природы, без которых она вообще не могла бы быть предметом опыта…»

И люди в недоумении, что же самостоятельного остается на их долю в познании?

Но мало чем-то располагать, надо уметь еще этим пользоваться. 

Канта приводит такой замечательный пример, поясняющий сказанное. Солдат – рассудок, действующий по приказам, генерал - разум, обеспечивающий войска директивами-принципами, и отдающий приказы офицер -  способность суждения.

А и верно, еще до сражения, a priori, старый опытный солдат про войну "все уже знает", располагает он вполне "всеобщими законами войны". Да и новобранец их печенкой чует. Без этого ни одно сражение просто не состоялось бы («…без которых она вообще не могла бы быть предметом опыта…». Мало того, именно эти самые общие, "солдатские" законы солдаты диктуют войне («рассудок не черпает свои законы из природы, а предписывает их ей»).  Или – всеобщие законы войны имеют свою основу в солдате.

Тем не менее, на поле боя одни солдаты плохи. Если без генерала они еще и могут воевать, то без офицеров никак. На офицерах все в реальности зиждется. А можно ли сказать, что приказы-законы офицеров априорны? Ведь они тоже воюют, тоже солдаты... В некотором смысле можно, поскольку заранее и принципы имели, и о войне как таковой не хуже солдат "знали". С другой стороны, приказы формулируются в ходе сражения в зависимости от конкретных обстоятельств текущего опыта войны. И этим опытом поверяются...

Итак, офицер отслеживает ход сражения. Он на это способен, и лишь постольку поскольку располагает "всеобщими законами войны". Солдат это тоже может, а вот балерина бы не смогла. Однако офицер, в отличие от солдата, во-первых, все увиденное способен трезво подводить под эти всеобщие законы. Допустим, солдат понимает, что пуля убивает, но в конкретных обстоятельствах может этому не придать значения или сами обстоятельства истолковать неправильно и не увидеть опасность. Офицер на это не имеет права. Во-вторых, и это для нас сейчас главное, все значимые особенности боя офицер способен обобщать, и на этой основе отдавать приказы.

«Способность суждения вообще есть способность мыслить особенное как подчиненное общему».

( Read more... )

Опять поругался за Канта. А вменяют ему алогичность, выхватывая цитаты. Автор не может возразить, а если за него вступаешь, то сразу просят цитатку, иначе проходит «за сам придумал», и уже «не научно». У них же наука заключается в буковках, строгая. Но так же нельзя поступать со старыми книжками, их лучше тогда сжигать без всякого сожаления. Или уж целиком примерять на современность. А по моему разумению Кант современен, и потому он достоин и нашего почитания, и восхищения как мало кто из философов-классиков. Поскольку современный человек, я бы даже сказал, супер-современный человек, живет в кантовской парадигме. Фактически, это так. Ведь что сделал Кант? Он вынес метафизическую суть вещей за скобки, туда же поместил и бога, строго запретив интеллигентское нытье, а вопрошания мудрецов направив к человеку. Бессмысленно спрашивать, что за скобками, нам не дано знать. Правда, один ход он оставил, не к метафизике, к богу. Темный опасный тоннель, не всякий полезет. Что правильно. Но Кант не просто избавил обычного  просвещенного человека от массы праздных вопросов. Кант вернул человека к природе, окунул в нее мордой лица. Да как хитро! Природу Кант представил продуктом чувств и мысли человека. Попробуй, отвертись.

К сожалению или к счастию, тут уж как посмотреть, осознание сего обстоятельства, а именно, проживания в кантовской парадигме-квартирке, у публики напрочь отсутствует. Кто виноват? Известно кто – философы. И понятно, им же платить арендную плату. За что  философам от богов и наказание, и трудотерапия сизифова труда – до скончания века или пока не образумятся так и будут перекатывать mind-body problem туда-сюда. А Кант понял невозможность ее решения на пути метафизики, и поскольку до Платона люди еще не доросли, то он предложил свою онтологию, аккуратненько при этом обрезав Платона, но дав людям главное в те времена – логичность и непротиворечивость построения, непревзойденную и до нашего времени. Конечно, глядя с тумбочки 200 лет там можно найти и несуразицы, и недоговоренности. Но вопрос в том, разрешаются ли несуразицы внутри парадигмы или нет, недоговоренность можно проговорить, не выходя из парадигмы, или нет? При этом если мы не признаем, что хотя бы один логический ход всегда остается за философом, то это будет не правильно, и нас далеко уведет… как говаривал Михаил Сергеевич. Мало ли чего Кант не говорил? Главное, он мог это сказать или нет.

Вот парочка примеров. ( Read more... )

В продолжение Why Plato рекомендую одну давнюю, но очень хорошую статью -  "ПЛАТОН, АФИНЯНИН, СЫН АРИСТОНА..." Тем более, там этот вопрос задан по-русски. Она примечательна еще тем, что написана в пресловутом 1993 году, на самом-самом переломе. Неудивительно, что авторов не услышали. А они проводили параллель, да... что и тянется до наших дней.   

Молодость Платона совпала с расцветом "первой софистики", движения широкого и неоднородного, но единого в интересе к риторической изощренности. Словесный субъективизм софистов, ученики которых принадлежали к самым различным кругам эллинского общества, в том числе и к правящим, стал одной из причин кризиса полиса как гражданской общины. Проявляющийся и в политической сфере (вспомним, сколь важно было для внешнеполитического самоопределения афинян ораторское искусство выступавших на народном собрании), и в судебной практике, он разъедал традиционный нрав - вне зависимости от того, желали ли этого сами софисты. В ответ на софистическую деятельность возникает ответное движение, известное нам, например, благодаря двум совершенно разным, даже враждебным друг другу фигурам, как Сократ и Аристофан. И тот, и другой отвергали философскую традицию, от рассуждений о природе незаметно пришедшую к гражданскому релятивизму...

В общем, советую добраться до конца, о Платоне там много верного... Имеет место, правда,  и  некоторая замутненность  изложения, но это дело обычное и объективное - онтология Платона еще в значительной степени не прояснена для современных исследователей. Еще есть там много чего... Поэтому один важный для понимания момент я слегка переиначу, в надежде сделать более понятным (вставки мои выделив болдом). Все равно будет не понять, но хоть я спокоен.  

…философию основателя Академии следует определить не как "учение об идеях", а как учение о благобытии, сказывающемся в идеях и данном либо в эйдетическом знании (идеально), либо в мнении о бытии (феноменально). Но то и другое – в душе. Этическое, т. е. справедливое, в таком случае становится тем предметом, в котором "идеальное" и "феноменальное" показывают отсутствие между ними космоонтологической дистанции, - мы имеем в виду политические сочинения Платона, и прежде всего "Государство".

Моими словами и с другой стороны. Если мы будем понимать этос как нрав, характер души, просто как душу. Как целостный образ жизни, как целостность образа жизни. А бытие как множественность жизни в ее материальном измерении. То ни бытие не определяет этос и его идеалы, ни этос бытие и его феномены. Онтологически они уравнены. Причина у них одна – Благо. Оно их предваряет, оно же и завершает стремлением к себе. Таким образом, и то, и то, можно рассматривать как необходимые условия на пути к высшему благу, который лежит через их единение. В этом суть онтологического обоснования нравственности, проведенного Платоном. Кстати, и это очень правильно указано в статье, лишь в этом смысле Платона можно называть идеалистом. А в смысле "основного вопроса философии" он материалист в не меньшей степени, чем идеалист, ибо знал третье. Но Платон первым обосновал этический идеал, который позже Кант вознес на пьедестал.    

Последний разговор о свободе благодаря моим собеседникам получился интересным, затронули и Канта. И вот я подумал, а не является ли неприятие свободы многими нашими людьми своего рода реакцией на Канта? Самая разработанная онтология, мощь… однако есть такое устоявшееся мнение, что русская душа Канта отторгает, мол, широка, не помещается в его матрицу. Действительно, никому не хочется жить в Матрице, поэтому Канта у нас обижают, заодно с ним и свободу. У него свобода чуть ли не на первом месте, а для нас выглядит – кабала. Уж лучше напиться, уж лучше в хлам, чем трезвым мучиться трансцендентальным единством апперцепции. «Теория пьяного человека», так ее Гиренок метко обозвал.

Свобода и Бог у Канта это необходимые постулаты практического разума, они не выводимы разумом теоретическим. Практический же разум Кант ставил выше последнего. То есть, он отталкивался от приоритета этики. Поэтому гносеологически Кант может считаться в некотором смысле последователем Платона, который тоже исходил из Блага, считая, что выше него ничего нет. Хороший человек был Кант, правда, немец… Итак, свободу он ставил во главу угла. ( Read more... )

Поэтому по Канту истинной причинностью обладает только разум как особая вещь в себе, и эта причина - его свобода. А необходимая причинность естественных явлений предписывается явлениям разумом при восприятии других вещей в себе, которые сами по себе тоже вне времени. Так разрешается Кантом антиномия свободы и необходимости.

причина = свобода = закон

Тиски. Ясно, чего русским такая свобода не нравится… И хочется свободу из тисков этих вытащить. Чтоб осталось причина = закон, поскольку никаких других смыслов в причинности кроме законности нет. И смысла свободы там тоже нет. И еще хочется жить свободным и в мире со временем. Вот тогда, думаю, мы с Кантом подружимся.

Впрочем, Кант сам подсказывает, как вернуть в мир время, сохранив свою свободу. Настоящую, русскую свободу. О чем скромно и намекаю. В десятый раз...

Ибо побеждают свободные - они знают, за что умирать.