идеи - ключевое слово. Раньше то про идеи ничего не знали. Жили себе люди жили, и вдруг со всех сторон на них идеи налетели. Из книжек...

А ведь до 60 годов 19 века книжек в России практически и не было. Да и грамотными всего 8 % населения страны считались, это около 10 млн. человек. Все  с раскрепощения людишек да роста капитализма в России началось. До часа Х. прошло как раз 50-60 лет, срок вполне  подходящий для формирования нового человека, как мы знаем.

Вот что Яндекс выдает, в моей редакции:

В 1860 г. в России издавалось семь ежедневных газет.  В 1913 г. ежедневных газет стало 417.

В общем, к началу капитализма в России выходило менее 2 тыс. наименований книг при мизерных тиражах, в конце века их число перевалило за 10 тыс. в год. В 1913 г. Россия вышла уже на второе место в мире по производству книг, изданы книги 30079 названия (Германия ≈ 35078, Франция ≈ 10758, Великобритания ≈ 12 379, США ≈ 12 230). Таким образом, разнообразие подачи «идей» увеличилось за рассматриваемый срок в 15 раз! Любопытно, что в течение всего 19 в. удельный вес переводной литературы сократился с 50% до 9% общей книжной продукции.

Сейчас в России издается 87 тысяч названий книг и брошюр. Всего в три раза больше, но книги вместе с брошюрами считаются.

В 1887 г. в России издано 18,5 млн. экз. книг (на каждого грамотного приходилось 0,7 книги), в 1901 г. общий тираж книг составил уже 58,5 млн. (по 2 книги на каждого грамотного). В начале XX века в России в среднем 34 процента мужчин, и 14 процентов женщин грамотны, причем среди петербургских рабочих грамотных 63 процента, среди московских ≈ 56.  В 1913 году общий тираж около 130 млн. экземпляров.  За 25 лет рост тиражей, то есть, охват населения «идеями» возрос в 7 раз. В течение всего срока (70 лет) количество выпускаемых в год книжек, приходящихся на одного грамотного, увеличилось более чем в 10 раз.

Сейчас издается 700 миллионов экземпляров в год (с брошюрами). Сравнимо с учетом роста грамотности -  на грамотного человека сегодня приходится всего примерно в два раза больше книжек, чем в 1913 году. 

Наконец, замечательное:
В 1905≈1907 гг. общий тираж легальной социал-демократической литературы составил 26 млн. экз., отдельные произведения Маркса и Энгельса изданы 160 раз, 17 раз вышел «Манифест коммунистической партии». Всего за 2 года революции вышло около 220 млн. политических и экономических брошюр.

Жизнь идет! Я бы сказал, улучшается. И снежок...  А в окошках – вода и кораблики.
Я же пребываю там же. То есть, в хорошем расположении духа. Расположился дух настолько удачно и благостно, что не знаю чего еще и желать… Чего желать?
Иногда разговариваю немножко. О говоренном. Вот, опять о свободе воли. В прошлый раз на свободу националисты кривились, на это раз на нашу свободу наехала антифа.  Ну, это просто жулики… И еще вечный разговор о смысле. И когда же люди поймут, что в "смысле" ничего, кроме того, что с_мыслью нет. Что их заставляет искать какой-то "высокий" смысл смысла?

"Выше" мысли может быть лишь ее результат. Однако и он есть всего лишь - мысль. И тут мы подходим к разным типам мысли: текучим, вертучим и летучим. В первых мы если и находим смысл, то он всегда для нас ускользающий... Вторые притягательны для нас как раз своей остойчивостью. Эти смыслы как волчок, как воронка, не просто «взять». И не всегда ясно, что с ними дальше делать. Пытаемся отколупнуть, раздробить, разрушить – из них  летят лишь брызги, кусочки смыслов, образуя причудливые фигуры знаков над океаном прочих мыслей.

via abcdefgh

С либертарианцами получилось складно, в схемку они уложились замечательно. Но у нас остались еще две свободные позиции. А свято место, как говорится, пусто не бывает...

Слова: вещи – идеи

Наши националисты – реалисты.  Для них слова самоценны, они видят в них живой и реальный смысл. Исходят из слова. Поэтому так легко призывают умереть за нацию, не давая ее четкого определения. Привержены слову, пишут легко и много, под кат слова никогда не убирают. Но знают толк в вещах, то есть, могут приготовить себе слаатенькое, причем из самых простых продуктов. Водичка, сухарики, сахарку немножко… А также искусны в обращении с идеями, то есть, креативны. Про вещи, вообще-то,  нам трудно сказать определенно, а вот превосходная креативность местных националистов налицо. Правда, они плохо отличают идеи от вещей, путаются в них, поэтому нередко бьют врагов, чем под руку попадется, и все время сомневаются, что в данный момент важнее - достижение материальной или идеологической выгоды? Что сначала - суп из черепашек или национальное единство? Их извечный вопрос.  Но главное для них это дискурс,  за обладание которым они готовы на все. Даже…  да,  даже на жужжалки.  На все готовы ради слова, поскольку в нем видят конечное воплощение всего благого и правильного. Не будет слова – чего ж страдать?

Настоящему русскому националисту чужд концептуалистский подход к нации – будто Россия должна пройти через национализм, поскольку такова историческая закономерность развития всех этнических общностей, обладающих государственностью. Россия никому ничего не должна. Нация есть, была и будет. А все несуразицы текущего момента (увы, все текущего и текущего) от патологии  нашего ума, и  обусловлены тем, что Враг смешал исконные связи мира вещей с миром идей, исказив прообразы и породив симулякры и ложь. Таким образом, нам нужно учиться отличать зло, и борьба за нацию для русского националиста это не концептуальная борьба за единственно верную идею, и не прогрессистское устремление к совершенствованию общества, как могло бы быть у номиналистов, а возвращение к незамутненным Врагом истокам, что является необходимым условием нашего преображения и конечного воплощения в русском слове. Тогда и вся нерусь погибнет. Поэтому, национальная борьба - это контрреформация, иначе - борьба с Врагом и его деяниями.  Отделяем зерна от плевел, так сказать. Поэтому путь праведного русского националиста это путь бесконечных размежеваний вплоть до обретения истины в слове безусловном: «Нация это я! Мое слово!».

Вот и гадаем – «Кто? Слово чьё?».

Вещи: идеи – слова

Нашелся один номиналист. А номиналистов как некоей группы я пока не обнаружил, и это не случайно. Номинализм в чистом виде это редкость, на самом деле, их мало было номиналистов то настоящих. Уж больно радикальная точка зрения. Но одного выдающегося номиналиста в жж нельзя не приметить. Это любимец публики, к коей отношу себя и я,  Митя О. ака olshansky@lj. Его можно брать за образец, ведь у него «идеи и имена… существуют в отрыве от эмпирически воспринимаемых вещей… Суть же порождается идеями о вещах с помощью слов, и находит она свое воплощение в именах». Троцкий, Ленин… Роза Люксембург. Красиво. Ага, известный ценитель добротных вещей и красивых женщин, и, в то же время, к вещам относящийся небрежно-спокойно, ибо – данность, они ему и так даны. Признанный виртуоз в обращении с идеями и словами. В общем, релятивист.

К здешним националистам и либертариям относится соответственно. Первых особенно нежно любит, не уставая повторять, что народ в России есть, а нации нет, поскольку нет у русской нации формального, то есть, рационального критерия. Эти его рассуждения нужно понимать правильно. Не то чтобы Митя верил в «русский народ» как некую сущность, признавал его самость, совсем нет, но это имя для скопления индивидов определенного рода принять готов, поскольку эта абстракция удобна для выражения мыслей и описания фактов и, самое главное, она уже контекстно свободна, что является важным требованием современного номинализма. То есть, значение термина «русский народ», в принципе, легко и привычно освобождается от качества русскости, его можно сунуть даже в такой контекст, где русскими и не пахло. Благо, подходящие «эмпирические модели» давно отработаны. С русской нацией сложнее. Дело новое, эмпирики никакой, формальной системы еще нет. Значит, и нации нет. Для номиналиста "слова суть знаки, подчиненные интенциям души" (Оккам).  Сначала ("по природе") идея, "а затем слово для обозначения того же". Но идея это образ единичных вещей, и неразумно иметь лишние, если уже существующие слова-идеи все наблюдаемые вещи покрывают и прекрасно в формальную систему укладываются.

Вот так, душа Митина к нации не лежит, эмпирика на нее не давит, нет нужды и в гипотезе нации.

Любая табуретка это вещь, все понимают. И никто не сомневается, что табуретка существует, ибо на ней сидят, причем собственной задницей. Сомневаться в существовании табуретки это все равно, что отказывать себе в существовании важной части тела. (Доказательство сего положения я пропускаю за его тривиальностью.) На самом деле, табуретка, конечно, из отдельных брусков-досок склеена. Это тоже все понимают, что деревяшки  первичны, а табуретка вторична, но стараются на этом не зацикливаться особо, ибо тогда придется вспомнить об атомах-молекулах и так далее...  А тогда получится, что табуретка это одно наше ощущение, исключительно видимость, имеющая характер абстрагирования и обобщения, что для удобства обращения в нашем уме придумана, в реальности же табуретки нет, а есть лишь ее абстрактная идея как результат свободного праксиса атомов и молекул в определенных граничных условиях.  В принципе, мы могли бы положить это за аксиому, либертарианцы так и поступают, правда, не по отношению к табуреткам, а к обществу. Реальность же табуретки никто не решатся подвергать сомнению, ну, кроме самых отпетых.

Итак, всякая конкретная табуретка нами принимается существующей.  А «табуретка», табуретка вообще, как обобщение? На нее не присядешь, ясен пень, но ведь в уме она существует? Существует, иначе нам пришлось бы отказать себе в существовании ума. Значит, и спор между номиналистами и реалистами к существованию-несуществованию  общих понятий, универсалий не сводится, равно как он не сводится и к тому, зависимы ли универсалии от нашего сознания и насколько, ибо это уже частный вопрос обустройства «умного мира». А речь все же у них идет о приоритете в отношении к реальности двух миров – мира обычных вещей и мира «умного»,  где идеи и прочее.  Но и не это главное.

( а чтобы понять главное, надо будет напрячься… )

Таков расклад. Итак, в номинализме первичен мир вещей, который мы познаем, а лучше сказать, к которому подстраиваемся с помощью слов-идей, в концептуализме - мир идей, а вещи лишь помогают нам их формулировать словами-понятиями. Реализм полагает эти два мира - мир идей и мир вещей -  равноценными и тесно связанными,  объединенными в слове. И куда же нам отнести либертарианство?

А нет сомнений, что это в чистом виде концептуализм. Причем, средневековый. Ведь либертарианцы исходят не из реального положения вещей как номиналисты, не из реальности и действенности слова как реалисты, а из признания реальности идеи. Итак: примат основополагающих идей-аксиом, вера в предустановленную гармонию (если ей не мешать :), склонность к детерминизму, принятие общего исключительно как результата абстракции единичных сущностей, общего как умственной идеи общего, не самосущего, почти религиозная вера в свое знание, ну, и объяснительная мощь, разумеется.

Как видим, совсем не зря все шире распространяется мнение, что либертарианство это религиозное движение… без бога пока.  Да и по формальным критериям наши либертарианцы подходят. Самая идейная группа в жж, пожалуй. Их упорству и настойчивости любой позавидует,  а это отличительная черта концептуалистов, необходимая им не только в отстаивании идей, но и в исследовании вещей.  Ведь это номиналисты подверстывают свои идеи под исследуемые вещи, поэтому они такие замечательные криэйторы. А концептуалисты исследуют вещи, чтобы подогнать их под свои идеи. Тут креативность только вредит, нужно упорство и еще раз упорство, и вера, что рано или поздно вещи прогнутся. Особой креативностью наши либертарианцы, вроде,  и не отличаются,  все больше по критической части выступают.  И к словам, в отличие от реалистов, равнодушны, пишут не так чтобы много,  не ради самого слова пишут, а постижения смысла отношений вещей и слов в духе божественной Праксии для. В чем и упорствуют. Упорству их поем мы песню!