Кто боится Петра Павленского

Евгений Ихлов
free
16.11.2013

Меня поражает вялая реакция общественности на подвиг Петра Андреевича Павленского. Ведь ему, как принято говорить в бесконечных ментовских телесериалах, «корячится» пуссирайотовская статья УК - 213, ч.1. п. 2 - хулиганство по мотивам групповой вражды.

С юридической точки зрения его судьба на первый взгляд даже благополучней, чем у Алехиной, Толоконниковой и Самуцевич, ведь социальный ущерб от его действий куда меньше. Pussy Riot реально совершили кощунство (хотя на тот момент оно еще не было криминализировано), огорчили, пусть и не оскорбив, верующих. Павленский не покушался ни на что сакральное, если не считать, конечно, прикосновения обнаженных мужских ягодиц и тестикулов к священным камням вблизи традиционного места казней, Лобного места и маршрута проезда царственных лимузинов.

В июне 2011 года Пленум Верховного суда РФ специальным постановлением определил, что критика органов власти, должностных лиц и правоохранителей не может рассматриваться как разжигание вражды и ненависти к социальной группе.

Что касается элементов эксгибиционизма и жестокости, которые якобы должны были потрясти находящихся на Красной площади детей, женщин и бесполых патриотов, то даже мировой суд не усмотрел в этом нарушения общественного порядка.

С точки зрения права акция мирного протеста в принципе не может трактоваться как хулиганство, потому что хулиганство - это циничное неуважение к обществу. Мирная ненасильственная акция протеста в защиту публичных интересов общества не может считаться неуважением к нему.

Акции Павленского - это бархатный вариант публичного самосожжения. В духе распространенного зэковского «проштыривания». Ибо российские заключенные, верные толстовским традициям общественной самозащиты, столкнувшись с несправедливостью, режут себя сами. В остальных странах мира в таких ситуациях чаще перепадает тюремщиками и их лизоблюдам.

Акция Павленского - это протест не столько против власти, сколько против присмиревшего общества. Когда в январе 1969 года 20-летний чешский студент Ян Палах сжег себя в центре Праги, это было протестом против молчания страны перед лицом готовящегося устранения от власти реформаторов во главе с Александром Дубчеком. Народ, свой моральной стойкостью отразивший в августе-сентябре 1968 года напор сотен тысяч оккупантов, оказался бессилен перед лицом аппаратных интриг. А десятки тысяч бывших ярых сторонников «Пражской весны» вместо организации «альтернативного государства», как это сделала польская «Солидарность» в 1980-81 годах, торопливо пересекали еще открытую австрийскую границу. Следом сожгли себя еще семеро. Но последняя попытка догорбачевской перестройки захлебнулась. Вместо гигантских демонстраций клокочущего протеста - только череда все более малочисленных похорон горстки героев.

Многие либералы отшатнулись от Павленского, что-то невнятно бормоча о ненормальности и натурализме подобных акций. Философ Григорий Померанц вспоминал, как в конце шестидесятых многие интеллигенты, искренние сторонники десталинизации и реформ, отстранились от диссидентов, когда те открыто стали делать то, за что грозил нешуточный лагерный срок. Эти прогрессисты шарахнулись от добровольно избранного мученичества. Сами они на такое решиться не могли, но разумом понимали, что иного пути противостояния нарастающей реакции и ресталинизации не существует. Презрение к собственной слабости обернулось агрессией в отношении героев. Померанц писал, что они выбрали путь Галилея (внешне отрекшегося от учения), а не путь пошедшего на костер Джордано Бруно.

Померанц вспоминал слова персонажа Рабле, готового отстаивать истину «до костра исключительно». На костер инквизиции он ни за какую истину не пошел бы. И сейчас мальчишки и девчонки бросаются на ОМОН, а солидным дяденькам и тетенькам остается лишь выпрашивать для них амнистию.