Дмитрий Беломестнов
Recent Entries 
8th-Oct-2017 12:21 am - Умер лингвист, академик Вячеслав Иванов
Умер лингвист, академик Вячеслав Иванов



07.10.2017



7 октября скончался лингвист, семиотик, антрополог, мемуарист академик Вячеслав Всеволодович Иванов. Ему было 88 лет. Иванов родился 21 августа 1929 года в семье автора повести «Бронепоезд 14-69» и актрисы и переводчицы Тамары Ивановой.

Всю жизнь Кома Иванов (как звали его коллеги и друзья) был на переднем крае науки: в 1955 году он защитил кандидатскую диссертацию, которая по научному уровню была признана как докторская, но ее текст был утерян аттестационной комиссией и признание не состоялось. В 1958-м Иванов был уволен из МГУ за несогласие с официальной оценкой романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго» и за поддержку взглядов Романа Якобсона. Иванов занимался машинным переводом, заведовал сектором структурной типологии Института славяноведения и балканистики. В перестройку был директором Библиотеки иностранной литературы и первым заведующим кафедрой теории и истории мировой культуры МГУ.

С 1989 года много преподавал в американских университетах, стал действительным членом американской Академии искусств и наук. Среди главных трудов Иванова — книги по санскриту и хеттскому языку, реконструкция индоевропейского языка, труды по славянской и балканской лингвистике.

Два года назад Иванов был гостем программы Радио Свобода "Культ личности".
1st-Oct-2015 12:10 am - Вячеслав Ивáнов: «Если они испугаются, то начнут делать необратимые вещи». 2012 год
«Если они испугаются, то начнут делать необратимые вещи»

Вячеслав Ивáнов — The New Times


№ 16 (244) от 14 мая 2012 года
Альбац Евгения




ЧТО ждать? — этот вопрос мы задавали политикам, социологам, силовикам, людям при власти, около нее и в оппозиции к ней. Сегодня, когда кажется, что ответ предопределен, мы задали этот вопрос последнему энциклопедисту нашего времени, человеку, мыслящему эпохами, оперирующему культурными пластами, сопрягающему математику, антропологию и филологию, читающему на всех европейских языках и многих языках почивших цивилизаций, профессору американского университета UCLA и РГГУ, автору книг и статей общим счетом более 1000 — академику Вячеславу Всеволодовичу Ивáнову

Хорошие варианты у нас еще остались?


У истории есть свой план. Если у истории есть план не погубить человечество, что я сейчас все-таки допускаю, то тогда в ближайшее время история нам должна помочь.

Вы мыслите столетиями и тысячелетиями: «Индоевропейский язык и индоевропейцы» — так назывался ваш знаменитый двухтомник. Поэтому «ближайшее время» — это когда?

Год-два. Но это не стопроцентно.

Параллели

Я очень опасаюсь Парижской коммуны. Что было? Они добились временного успеха, как, я думаю, вполне можно добиться в Москве, но при условии, если, скажем, часть ОМОНа или какая-то маленькая часть из тех, кого называют силовиками, от него, от Путина, тоже устала и по своим причинам хочет его сменить — тогда можно добиться временного успеха. Но это кончится очень большим кровопролитием. Это то, с чего началась теперешняя французская буржуазная демократия — как результат Великой французской революции, которая длилась примерно 100 лет. Наша революция, которая началась в 1905 году, тоже уже длится немножко больше 100 лет. Но Россия (по размерам территории) гораздо больше, поэтому точные сроки у нас и Франции не могут совпадать. Но то, что сейчас происходит, это последние отблески того, что началось в 1905 году. Конечный результат нам понятен: буржуазная демократия — это будет. Вопрос: какой ценой? Наибольшая цена — неудачное восстание. Чем неудачнее, тем кровавее. Оно может даже иметь короткий успех, но потом будет подавлено. И это будет стоить огромной человеческой крови. Я не преувеличиваю: вся история говорит о том, что это так. Значит, надо было бы найти такую систему хитрости, которая бы все-таки часть руководящей верхушки убедила в том, что им самим выгоднее мирным образом это кончить. В этом нельзя убедить ни Путина, ни Медведева, ни Чурова и так далее, но какое-то количество, скажем, олигархов, то есть людей, у которых реальная финансовая и другая власть — можно. Выбор такой: или мы проливаем массу крови, или все-таки находятся умные политики. Умные политики, это не значит — хорошие люди. Это значит — люди, которые умеют идти на компромиссы. И компромисс в данном случае нужен: смена верховной власти необходима, и чем быстрее, тем лучше, но это надо делать с осторожностью.

Ошибка Ходорковского

Вы не допускаете, что Путин может пойти на либерализацию режима?


Вот это просто невозможно.

Почему?

Потому что у него патологическая страсть, я думаю, к деньгам. Не к власти — тогда можно было бы просто его сделать «Его Величеством». Он, наверное, об этом думает. Но он труслив. Если бы не боялся, то стал бы императором. Но любит он все-таки символические деньги. Ну зачем, скажите, ему нужно столько? Это ненормальность, но серьезная ненормальность: он понимает, что бежать ему будет некуда — хотя это был бы наилучший вариант, если бы он сел в самолет и улетел бы, скажем, в Финляндию или Италию. Но дальше начнутся расследования, Интерпол и прочие неприятности — он это понимает. Я в его лице читаю смесь трусости, небольшого ума, бездарности и каких-то подавленных комплексов, которые делают его очень опасной личностью. Боюсь, что он вообразил себя воплощением национального духа или что-то в этом роде есть у него. Отсюда и эти игры с РПЦ.

„Смена верховной власти необходима, и чем быстрее, тем лучше, но это надо делать с осторожностью”

В смысле — «всякая власть от Бога», РПЦ становится для него источником недостающей легитимности?


Я и говорю, если бы он не боялся, то короновался бы. Еще, может быть, и коронуют…

Многие с вами не согласятся, скажут, что вы недооцениваете ум и хваткость ВВП: он разделался с олигархами, кого-то заставил бежать в эмиграцию, кого-то, как Ходорковского, посадил — другие выучили урок. Он заставил бизнесы платить налоги — его предшественники, ни один, этого не смогли, он приучил, что без его решения ничего в стране не случается — ни большие сделки купли-продажи, ни обогащение, ни инвестиции…

Он бандит. Бандит умеет очень много делать. Сталин был бандитом. Вот, пожалуй, в этом смысле он сопоставим со Сталиным, потому что Сталин был тоже неумный и неспособный человек. Но бандит. А те, с кем он играл в политическую игру, даже Бухарин, который с ним как бы дружил, они его все-таки воспринимали как человека. А человеком он не был, у него не было человеческих эмоций. Я думаю, что у Путина только к собаке есть человеческие чувства. Я думаю, что ни к кому из окружающих у него никаких чувств нет. Понимаете, человек без человеческих чувств — это ужасно. В чем ошибка Ходорковского? Ходорковский думал, что оттого что они едят шашлыки, которые жарил Абрамович, они становятся если не друзьями, то людьми в каких-то человеческих отношениях. А с ним никаких человеческих отношений быть не может.

Почему вы так в этом уверены?

Я с ним немножко разговаривал — сразу после ареста Ходорковского. Я ему сказал, что Ходорковский, по-моему, заслуживает хороших слов, поскольку он понимает, что нужно науку финансировать. Путин тогда был президентом и вручал мне медаль. То есть это были те времена, когда он еще не снял маски. Но когда я произнес имя Ходорковского, он позеленел. Реакция была биологическая. Передо мной уже никакой маски не было, а был страшный, кровавый человек. Вот я своими глазами это видел. Поэтому все, что происходило потом, меня уже ничего не удивляло.

А если протест, давление снизу будет нарастать?

Предположение, что на него можно оказывать давление, все-таки основано на том, что у него человеческие реакции. Уверяю вас, что нет. Его опасно пугать. Неопасно реально что-то делать. А вот просто пугать — опасно: если они испугаются, то начнут делать необратимые вещи. А это плохо.

Вы полагаете, что у них есть ресурс по-настоящему завинтить гайки? Согласитесь, сейчас свободы много больше, чем было при советской власти.

Мое объяснение — это от их крайней бездарности и неэффективности. Я не думаю, что они умеют что бы то ни было организовать. Это мое впечатление по тому, с чем я соприкасаюсь. Я немножко занимался последние два года финансированием науки. Чего-то добился. Вижу, как там пытаются мне помешать люди, которые хотят эти деньги прокручивать и так далее, не буду погружать вас в известные детали. Но во всем видно, что хотя они и преступники, но исключительно мало способные и очень мало удачные. То есть им удается просто потому, что на самом деле им никто не сопротивляется.

Но поначалу-то — сопротивлялись. А в результате оказались в Лондоне. Путин сумел поставить под контроль все самые важные и ресурсные монополии.

Путин — пахан в огромной бандитской шайке. В бандитской шайке, я думаю, поначалу были способные люди. Тот же Абрамович, раз он столько денег заработал. Но они Путина недооценили: это грандиозная ошибка целой группы людей. Потом большую часть способных людей Путин растерял. Сил у них становится все меньше — режим рассыпается. Советский режим же тоже сам рассыпался.

Колея

Вы говорите, говорили и раньше, что мы сейчас проходим через финал революции, которая началась в 1905 году. Почему 1905-й, а не 1917-й?


Потому что в 1905-м впервые было действительно широкое народное движение и были уже политические партии. То есть то, что необходимо для реальной революции. Революций в истории было довольно много: английская, мексиканская, китайская, и все они более или менее проходят через одинаковые циклы.

Первый — победа, потом — ряд внутренних стычек между вождями, друг друга убивают. Потом приходит Наполеон, или Сталин, или Кромвель. После них — разного рода бездарное междуцарствие… Знаете, я во времена Брежнева увлекался перечитыванием сочинения Карла Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», там описан Наполеон Третий, и там сказано: «Вокруг таких людей всегда есть циркачи». Ну подумайте, значит, даже циркач в семье Брежнева был предсказан. Не потому что Маркс, Маркс был гениальный, но не в этом дело, а в том, что это все закономерности. И мы живем в этой закономерности. И побороть это нельзя. Мы находимся в этом, и нельзя выйти. Вот один из нас не может сказать: простите, до свидания, я ушел, история будет идти по-другому. Нет, не бывает.

То есть историческая колея предопределена?

Абсолютно точно. Так же как точно, что бывают кризисы, и никуда не уйти экономике капитализма от кризисов, это предсказанные и даже хорошо описанные вещи.

Правильно я понимаю, что, с вашей точки зрения, эволюционной смены режима — пусть даже через половинчатые, но постепенные реформы — быть не может?

Нет. Абсолютно нельзя на это надеяться, это ошибка. Кажется: вот произошел всплеск, люди массово вышли на улицу и сейчас власть начнет сама себя менять. Так, кстати, как раз было в 1905 году.

Но тогда, после событий 1905 года, царь даровал свободы, Конституцию, Думу…

Дал. А потом он арестовал вот этих же думцев — отец Набокова сел в тюрьму вместе со всеми другими депутатами первой Думы*. И сейчас ровно так же ничего не выполнено: это было вранье, пустые слова Медведева. Сейчас туман рассеивается, он ушел, и понятно, что ничего сделано не будет.

*В результате разгона I Государственной думы (8 июля 1906 г.) 180 из 499 депутатов в Выборге составили воззвание, в котором призывали население в знак протеста не платить налоги и бойкотировать призыв в армию. 167 депутатов, подписавших Выборгское воззвание, были арестованы.

Значит, новые протесты тоже ничего не дадут?

Такие же, как были зимой, я думаю, ничего не дадут.

Все — бесполезно, ждать пока само развалится?

Нет. Мне кажется, что надо действительно вести работу по всей стране. То есть надо ездить, объяснять людям. Я думаю, что как ни относись к этой истории с Шеиным, но действительно нужно, чтобы в любой Астрахани, в любом Ульяновске люди начали просыпаться. Это совершенно необходимо. Парижская коммуна потому и погибла, что она была только в Париже. Да, Ленин совершил революцию в Петербурге и сам понимал, что это страшно рискованно. Но большевикам довольно быстро удалось Москву подчинить. А тогда Петербурга и Москвы было для России достаточно. Но в нашем случае, боюсь, что Петербурга и Москвы уже мало. Из-за экономики, из-за того, что все-таки большая страна уже с Уралом, который требует внимания к себе, с Владивостоком и так далее. Какие-то большие центры надо охватить. Иначе возникнет опасность распада страны на куски. Ну то, что и было в начале гражданской войны (1918–1921 годов), но тогда было не страшно, что Омск был у Колчака, потому что от Омска мало что зависело. А сейчас, если вдруг, ну теоретически, Урал отпадает от Москвы и Петербурга, очень трудно удержаться той власти, которая возможна. Потому что государство устроено в предположении, что это единая экономика. И так плохо работает экономика. А если распадутся все связи, наступит хаос. Погрузить Россию сейчас в хаос очень легко. Вот поэтому мне кажется опасным слишком мобилизовывать толпу: надо с помощью интернета все подготовить, проиграть варианты и только потом — действовать.

„Путин — пахан в огромной бандитской шайке... Путина недооценили: это грандиозная ошибка целой группы людей”

И у вас нет опасений, что это обернется новым 1917 годом — левые настроения в стране по-прежнему сильны?


Нет. У нас в России интеллигенция восприняла идею, что духовный мир не нуждается в материальных ценностях, что плохо. Поэтому типичный русский интеллигент богатство не любил никогда. Это вообще необязательное наше наследие, хотя оно представлено Толстым и другими, но это мне не кажется сильной стороной русской традиции. Думаю, что это само собой пройдет. Но отчасти общая нелюбовь к олигархам связана именно с этой традицией, делает ее возможной вообще. А на самом деле, конечно, должно быть безразлично, что происходит с твоим соседом, и если он богатый, то скорее это хорошо, а не плохо. А вот внушить это среднему русскому мещанину очень трудно, но тем не менее можно.

Среди сегодняшних российских политиков вы видите Путину альтернативу?

Так нам разве нужен новый диктатор? Абсолютно нет. Как раз многие говорят, что Навальный может быть опасен именно тем, что он явно сильная личность. А в общем, нам, наверное, нужен более или менее спокойный человек, который бы занял ритуальное место и разрешил бы какой-то группе людей коллегиально управлять… Какой-то вариант парламентской республики: при теперешнем состоянии экономики это, я думаю, уже возможно.

А какое у вас сложилось впечатление о Навальном?

Способный человек, у которого есть будущее. Если его не убьют.



Причины и следствия

Не могу не спросить вас: на переломе 1980–1990 годов 27 стран встали на путь посткоммунистической трансформации. В большинстве стран Центральной и Южной Европы, бывших сателлитов СССР — демократия, у нас же… Почему в России этот путь к буржуазной демократии, о которой вы говорите как о неизбежности, проходит так тяжко и со столькими откатами назад?


Я много раз бывал в Польше, могу об этом говорить. Там не было геноцида интеллигенции и способных людей, как в России. У нас же практически поколение старше меня просто уничтожили на войне, во время террора и так далее. То есть первое, что поразило меня в Польше еще до всякой «Солидарности», это то, что у них есть это поколение. В Катыни действительно убили десятки тысяч людей, но ведь это так заметно именно потому, что в поколении офицеров Катыни погибло сравнительно мало людей. У нас поколение старше меня и мое — люди либо погибли, либо развращены. А следующее поколение училось у развращенного поколения. Знаете, я когда пишу на свои темы, то все время вижу — какое же количество талантливых людей погублено! Это просто трудно себе представить — как вообще страна выжила, как могла существовать? Образовалась гигантская пропасть… Поэтому сейчас и надо полагаться на молодых, на поколение Навального и Удальцова. Вот отсюда уже начинаются некоторые возможности…

Ряд исследователей, в частности Збигнев Бжезинский, считает, что в Польше особую роль сыграл институт Церкви — она сохранила свою независимость от государственной власти даже при коммунистах, в то время как в России РПЦ всегда поддерживала власть. В этом есть резон?

Ну да, это наша старая русская традиция, но я думаю, что она тоже преодолима. У нас хороших священников, я думаю, и сейчас много. Это все-таки опять влияние той самой верхушки. Вот Путин и Медведев, они задают плохой тон. Я так примерно себе представляю характер духовников у этих двух людей, это — фундаменталисты… Церковь разделится, и я не думаю, что она будет сильно влиять. Надеюсь, что нет.

Сейчас в России принимаются какие-то средневековые законы, направленные против людей нетрадиционной ориентации. Это неизбежно влияет на общественное сознание.

Я думаю, что очень много проблем сейчас возникает от того, что вообще много запретов. Главное — избавиться от идеи запретов. Потому что и роль православной церкви, и гонение на гомосексуализм, и многое другое — это все результаты того, что нет свободы в полном смысле. А свобода в полном смысле — это совсем не просто политическая свобода, нужна культура в широком смысле. И при всех недостатках американского устройства им удалось то, чего мы не сделали, что мы должны сделать были в конце горбачевского времени — не написана Конституция и основные законы России, которые должны гарантировать свободу. Потому что то, что у нас есть, это не Конституция, а ерунда.

У России есть свой, особый путь?

Не вижу и не думаю… Но тут проблема с Китаем, конечно, поскольку мы рядом с Китаем. Если Китай действительно пойдет по пути конфуцианства, так говорят мне китаисты, то есть у них марксизм вроде уже такой внешний, а в основном — религия государства. И вот это соседство для России, конечно, плохое, потому что обожание государства — оно в Китае может привести к очень большой стабильности режима. Ну, наверное, это тоже будет капитализм, но особого, китайского уровня. Желательно нам все-таки быть ближе к Европе, чем к Китаю. Путин как раз склоняется к Китаю, он, наверное, подробностей не знает, но интуитивно понимает, что лучше не быть в Европе, Европа его не вынесет, а Китай, наверное, до поры до времени его потерпит. Нет, я не думаю, что нам нужен какой-то особый путь, не видно его… Экономика — очень жесткая вещь, а сейчас эпоха глобальной экономики, и в целом она устроена одинаково. И у России нет другого выхода, как идти…

В Европу?

Там не только Европа, сейчас и Бразилия идет по этому пути, и в конце концов и Иран пойдет по этому пути. Россия в принципе одна из обещающих стран за пределами Европы. Бразилия уже прошла через период диктатур. В Чили была диктатура. Но вообще большая часть Латинской Америки пережила все, что было у нас, как раз относительно благополучным образом.

Все-таки вы не слишком ли демонизируете Путина? Уж очень мрачно все получается.

Я хорошего ничего от него не жду, а плохого жду — сильно испугавшись, может начать стрелять, сажать… В этом смысле ситуация, увы, очень опасная. Она не безнадежная, потому что страна и экономика, все на свете требует того, чтобы что-то изменилось. Даже Кудрин, который столько лет был тихим, это понимает. Но я боюсь, что первые два-три месяца президентства Путина могут быть опасные. Да, сейчас интернет, который, если его не отключат, может позволить мобилизовать людей, создать сначала виртуальные протесты в разных больших центрах страны, проиграть тщательно варианты и только потом разворачивать реальный протест. А если это будет только в Москве — это очень рискованно. Понимаете, сейчас месяцы не определяют, это все-таки проблема года-двух. Хотя вообще у человечества очень мало времени. Мы все можем погибнуть, если будут такие правители.

Чтобы не заканчивать на этой печальной ноте, да и просто из любопытства: почему вас близкие называют Кома?

Когда родился, мама меня назвала Комочек — я всегда был такой шарообразный. Это мамино имя, а потом мне не удалось освободиться.

А почему Ивáнов с ударением на втором слоге, а не на третьем, как обычно?

Ивáнов — это правильное старое произношение в Сибири. Мой отец из Сибири, и наша фамилия в Сибири всегда звучала так. Вообще мы, конечно, никакие не Ивáновы, потому что мой предок — это незаконнорожденный сын генерала Ивáнова, адъютанта генерал-губернатора и барона Кауфмана, покорителя Туркестана, и предположительно экономка родила от него. А нижний по чину взял на себя вину вышестоящего. Вот я и говорю, что, когда антисемитизм дойдет до крайности, я объявлю себя Кауфманом…
________________

Вячеслав Всеволодович Ивáнов

Родился в 1929 г. Его отец — известный советский писатель, автор пьесы «Бронепоезд 14-69» Всеволод Ивáнов.

Сфера научных интересов Ивáнова — математическая лингвистика, антропология, семиотика, литературоведение. Его первая диссертация (1955 г.) — это исследование клинописного хетского языка, а вторая (1978 г.) — балтийского и славянского глагола. Большую часть своей жизни Ивáнов посвятил изучению индоевропейского праязыка и индоевропейской общности, результатом чего стал фундаментальный труд «Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры», написанный совместно с Т. Гамкрелидзе и переведенный на многие языки мира: первый том посвящен фонетике, а второй — семантике языка-предка всех индоевропейских языков.

Его перу принадлежат книги и статьи, посвященные Велимиру Хлебникову и Варламу Шаламову, им написаны «Очерки по истории семиотики в СССР», книги «Лингвистика третьего тысячелетия» и «Наука о человеке: введение в современную антропологию». Ивáнов, который сам затрудняется сказать, на скольких языках мира он говорит и читает, переводил Гюго, Лопе де Вега, Киплинга, Тувима, в его переводах вышел сборник «Луна, упавшая с неба. Древняя литература Малой Азии»: это переводы с хеттского, аккадского, иероглифического лувийского, финикийского, ликийского и других древних языков Малой Азии.

Вячеслав Ивáнов — академик РАН, он окончил филфак МГУ им. Ломоносова (1951 г.), где потом вел семинар по математической лингвистике (1955–1958 гг.) — первый подобный в стране. В 1958 г. он был уволен из МГУ за несогласие с официальной оценкой романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго» и поддержку знаменитого языковеда, профессора Гарвардского университета Романа Якобсона: через 30 лет, уже в перестройку, это решение руководства МГУ было признано ошибочным и отменено. Ивáнов стал заведующим кафедрой теории и истории мировой культуры МГУ, а потом и Института мировой культуры университета. До этого он 18 лет руководил сектором структурной типологии Института славяноведения АН СССР. В 1989–2001 гг. Ивáнов преподавал в Стэнфордском университете США, и уже 20 лет, с 1992 г. — профессор департамента славянских языков и литератур и программы индоевропейских исследований UCLA — Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Ивáнов также профессор РГГУ: в 2008 г. был издан курс его лекций «Дуальные структуры в антропологии» — в Москве Ивáнов, как правило, читает лекции в начале осени. Жена Вячеслава Всеволодовича — Светлана Орлова, тоже филолог, выросла в семье известных диссидентов советского времени — Раисы Орловой и Льва Копелева.
29th-Sep-2015 05:52 pm - "Люди, которые противоречат истории, должны за это поплатиться"
"Люди, которые противоречат истории, должны за это поплатиться"

Вячеслав Вс. Иванов в программе Леонида Велехова "Культ личности"



Леонид Велехов
27.09.2015 11:04



Лингвист, антрополог Вячеслав Иванов

Новый выпуск программы о настоящих личностях, их судьбах, поступках и взглядах на жизнь. В студии ученый с мировым именем,лингвист и антропологВячеслав Иванов.

Ведущий – Леонид Велехов.


http://www.youtube.com/watch?v=ZcFkFQh5O_0

Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, это новый выпуск программы "Культ Личности". Она не про тиранов прошлого, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на окружающую жизнь.

Сегодня в гостях у нашей программы ученый с мировым именем, лингвист и антрополог, академик Российской Академии наук, Британской Академии, Американской Академии искусств и наук, и прочая и прочая, Вячеслав Всеволодович Иванов.

Видеосюжет о Вячеславе Иванове.

Закадровый текст:

Вячеслав Иванов – ученый с мировой славой и человек с безупречной репутацией. В наше время еще неизвестно, что более редко, но то, что сочетание того и другого в одной личности вообще уникально, – факт.

Еще ни став никакой знаменитостью, Кома Иванов, как его называли в молодости и даже до сих пор называют, не колеблясь ни секунды, поддержал Бориса Пастернака, когда того травили за "Доктора Живаго". Иванову тогда не было и тридцати, его уволили за такое вольнодумство из МГУ, но пожар ему, как Москве, способствовал только к украшению. Он стал работать в Институте точной механики и вычислительной техники, возглавив новаторские проекты в области машинного перевода, структурной и математической лингвистики. Возможности его интеллекта, видимо, безграничны: он знает несколько десятков языков, публиковал переводы с 18 из них, он автор сотен научных работ, и трудно назвать такую гуманитарную науку, в которую он не внес тот или иной вклад.

А лучшей характеристикой его человеческих качеств может послужить то, что дружбу с ним водили, помимо его жизненного учителя Бориса Пастернака, Анна Ахматова, Петр Капица, Николай Заболоцкий, Надежда Мандельштам, Варлам Шаламов, Андрей Сахаров, Юрий Афанасьев… Вячеслав Всеволодович Иванов не только никогда не боялся, но считал своим долгом за гонимых заступаться, а властям предержащим – говорить в лицо то, что он о них думает.

Студия

Леонид Велехов: Скажите мне как лингвист, почему бывают ИванОвы, а бывают ИвАновы? Причем, ИвАновых я знаю только четверых – вы, ваш отец, ваш тезка, замечательный поэт и философ Серебряного века Вячеслав Иванов, и чеховский герой. Получается, что ИвАновы это такая элита этой фамилии, хотя вместе с тем логично и правильно по нормам русского языка, чтобы были именно ИвАновы, а не ИванОвы.

Вячеслав Иванов: Да, это так. Как будто, произношение ИвАнов было общим для этой фамилии до начала ХХ века. То, что чеховский Иванов был именно ИвАнов, доказывает, что такое произношение было нормой. А дальше начинается очень быстрое распространение ИванОва, которое произошло в годы перед революцией и в 20-е годы.

Леонид Велехов: И еще, раз уж мы занялись такими, пусть и простенькими, лингвистическими изысканиями, тайна, загадка этого вашего знаменитого прозвища – Кома...

Вячеслав Иванов: Это очень просто. Я всегда отличался склонностью к шарообразности. (Смех в студии). Мама меня называла Комочек, Комуся. Это было именно мамино прозвище, но потом оно постепенно распространилось. Я хотел от этого отделаться, но…

Леонид Велехов: Вы это никак не поддерживали?

Вячеслав Иванов: Не поддерживал. Но в школе оказались какие-то ребята, которые меня знали по дому, и знали, что в семье так зовут. И потом оказались какие-то старые знакомые в университете. Так что, мне никак не удавалось освободиться от него.

Леонид Велехов: Вот эта укорененность в одном кругу помешала…

Вячеслав Иванов: В какой-то степени. Хотя потом уже очень ограниченное число людей сохранило этот обычай, так меня называть. Скорее это такая память о моем раннем возрасте.

Леонид Велехов: Я хотел спросить вас о вашем отце – очень известном в советское время писателе, Всеволоде Иванове. Правда, больше всего его имя ассоциировалось со спектаклем МХАТ "Бронепоезд 14-69", а остальные вещи меньше были известны. С одной стороны, он был вполне официально признанный, с другой стороны, такое ощущение, что он не вписывался полностью в советскую литературную номенклатуру. Я прав?

Вячеслав Иванов: Я думаю, что это совершенно верно. Существенную роль сыграла напряженность отношений лично со Сталиным. Дело в том, что Сталин его как писателя довольно рано обнаружил и оценил – настолько, что знал наизусть какие-то куски из его ранних рассказов.

Леонид Велехов: Мне кажется, собирался даже писать предисловие к какой-то книжке?

Вячеслав Иванов: Да, собирался писать предисловие, от этого его предложения мой отец отказался. И это было обидой для Сталина.

Леонид Велехов: Я думаю!

Вячеслав Иванов: Но интересно его сталинское высказывание об отце, которое он дважды повторил. Один раз он сказал это, встретив у Горького моего отца, самому отцу, а потом мы узнали от Фадеева, что в момент, когда определяли, какие кому из писателей дать ордена, Сталин повторил эту формулировку: "Всеволод Иванов всё себе на уме". Он считал, что это хитрый такой, полувосточный человек. Внешность располагала: в отце казахской крови не очень много было, но несомненно, что монгольский разрез глаз был.

Леонид Велехов: Азиат с раскосыми очами.

Вячеслав Иванов: Да. И Сталину казалось, что это очень хитрый человек, который ждет, чем все кончится.

Леонид Велехов: А он был хитрым человеком или нет?

Вячеслав Иванов: Я думаю, что он был очень молчаливым и замкнутым человеком. Он действительно крайне интересовался индийской религиозной философией, которую он изучал, в частности буддизмом. Я думаю, что буддизм его учил многому. И должен вам сказать, вне всякой мистики и того, как к ней можно относиться, но перед смертью он мне рассказывал свои сны, когда он лежал в Кремлевской больнице. Однажды, когда я пришел утром, он сказал, что ночью он разговаривал с Буддой. Будда ему-таки являлся. Степень напряженности его отношений с буддизмом была вполне личной. И буддизм ему позволял, с одной стороны, отвлечься от бытовых особенностей жизни и перенести отсутствие, вероятно, ценимой им популярности. Вместе с тем, я думаю, что это затрудняло для него включение в какую-то реальную жизнь.

Леонид Велехов: А Будда способствовал тому, что его миновала чаша сия? Все-таки из того круга и Пильняк погиб, и Зазубрин, бесшабашный пьяница, погиб, и многие другие.

Вячеслав Иванов: Каждый раз можно найти причину. Я не очень склонен верить тому, что арест и репрессии, во всяком случае, в этом верхнем слое интеллигенции были совсем беспричинными. Пильняк лично оскорбил Сталина, написав "Повесть непогашенной луны". Мне отец рассказывал, что Радек, один из крупных оппозиционеров, им вдвоем – отцу и Пильняку – рассказал свою версию смерти Фрунзе. И Пильняк тогда же сказал: "Я об этом напишу". И отец мой его отговаривал. А Пильняк говорил: "Ну, что они мне могут сделать?" На самом деле, отец при всем его буддизме и отрешенности начал понимать очень рано грань возможного, грань относительно дозволенного. Зазубрин нарушил это, потому что на той встрече он выступил о культе Сталина в Сибири очень резко. Это было единственное публичное выступление о культе Сталина в начале 30-х годов, когда Сталин уже обладал абсолютной властью. Сталин, конечно, этого не прощал.

Леонид Велехов: Действительно, наверное, были у каждой истории свои причины…

Вячеслав Иванов: Я думаю, что был круг знаменитых людей, которых Сталин, по-видимому, руководствуясь личным вкусом, хотел сохранить для будущего. Сталин очень много думал о том, что потом будет, после него. И идея, что будет описание того, что был восточный тиран, у которого был двор из великих людей, – эта идея ему нравилась. Я думаю, что никакой любви к марксизму и большевизму у Сталина не было. И фактически мы переживали реакцию. После революции бывает реакция. Я не согласен с тем, что сейчас говорят, что марксизм потерпел поражение. Никакого марксизма не было. Был государственный капитализм, выдвинувший одного человека. Это была сугубо восточная форма абсолютной власти одного человека.

Леонид Велехов: С точки зрения антропологии, революция способствует, в частности, прогрессу и расцвету культуры, расцвету искусства, вообще, раскрытию человеческих возможностей?

Вячеслав Иванов: Я думаю, что революция – очень сложное явление. Что касается России, то я думаю, что мы можем говорить об общем подъеме России в технике, в науке, в разных видах искусства, религиозной философии, начиная с 1900-х годов. Общий подъем в России был задолго до 1917 года, и настолько сильный подъем, что его нельзя было сразу остановить. Сталин окончательно приходит к личной власти в 1929 году. И после этого начинается постепенная реакция с уничтожением не только главных большевиков, но и всего того хорошего, что было создано. Погибают Мейерхольд, Бабель и многие другие. Я думаю, что революция в целом это всегда подъем страны. Но за ней неизменно начинается период реакции. Это отрицательная сторона эпохи революции, но не самой революции.

Леонид Велехов: То, что Достоевский называл приходом "третьего человека".

Вячеслав Иванов: Вероятно. И, конечно, в России очень важна религиозная сторона. Я занимался специально разными революциями, случившимися в ХХ веке, и сравнивал их с предшествующими. Русская революция похожа на Английскую в том смысле, что основные проблемы были связаны с религией.

Леонид Велехов: Жизнь вас сплошь сводила с гениями – Пастернак, Ахматова, Капица, Заболоцкий, Сахаров, Эйзенштейн, которым вы много занимались. В чем принципиальное отличие гения от просто талантливого, выдающегося поэта, режиссера, ученого?

Вячеслав Иванов: Я думаю, что гений, в основном, устремлен к некоторым общечеловеческим ценностям, которые для него больше, чем преходящие. Гений как правило выше и больше своей эпохи. Но при этом, я думаю, что очень важная сторона гения – это возможность решения таких задач, которые другим людям кажутся просто невероятными. Мне как-то Капица-старший, Петр Леонидович, Нобелевский лауреат, с которым очень дружил мой отец, по наследству и я при огромной разнице в возрасте тоже могу сказать, что мы дружили с ним, рассказывал об одном своем споре с Эйнштейном. Тогда Капица делал первые свои интересные опыты у Резерфорда, в Англии. Эйнштейн его пригласил и убеждал сделать опыты по использованию магнитов в решении проблем сверхбольших энергий. Капица, будучи хорошим экспериментатором, спорил с великим теоретиком и говорил, что это неосуществимая вещь. Эйнштейн настаивал. Капица ему сказал: "А кто вам, вообще, сказал, что это возможно?" На что Эйнштейн ответил: "Бог мне сказал". И к концу жизни Капица, уже после немилости, когда ему пришлось продолжить работы в своем гараже, все-таки осуществил эти эксперименты. Они оказались возможными. Вот это очень интересно, что тут даже не так важно толкование этого слова "Бог", а важно то, что есть некоторый потолок, который существует для других людей и который можно преодолеть.

Леонид Велехов: А Петр Леонидович Капица пришел к вере в Бога?

Вячеслав Иванов: Да. Он мне очень интересно об этом рассказывал. Он говорил, что он пришел к выводу, что все те закономерности природы, которые он изучает, отвечают некоторому общему принципу, общему плану. Он не говорил о чем-то антропоморфном, человекообразным, а именно – о существовании какого-то плана, какой-то схемы за всем этим. Он мне говорил, что, по его наблюдениям, многие крупные физики (он мне называл академика Леонтовича) уже близко к 80-летнему возрасту пришли к тому, что их физика ведет их к признанию вот этого генерального плана.

Леонид Велехов: Я еще вспомнил, как его сын себя определял. Он как-то сказал: "Я православный атеист". (Смех в студии)

Вячеслав Иванов: Да, да. Я очень дружил с Сережей.

Леонид Велехов: Замечательная была личность, видимо, не такой могучий и великий ученый, но…

Вячеслав Иванов: Замечательный популяризатор.

Леонид Велехов: Конечно!

Вячеслав Иванов: Очень широкий спектр знаний. Его работы по демографии очень интересны. В частности, его спор с предсказаниями мальтузианского свойства. Он считал, что человечество перестанет пагубным образом увеличиваться численно, что 9 миллиардов это потолок. На вопрос – почему? – Сережа не отвечал. Но сам вывод он сделал, что важно для разумного планирования будущего.

Леонид Велехов: Не могу не спросить вас еще об одном человеке. Вы не раз говорили о Борисе Леонидовиче Пастернаке как о человеке, определившем вашу жизнь. В чем это выразилось?

Вячеслав Иванов: Я думаю, в понимании какой-то сути поэзии как прямо связанной с нашим естественным восприятием повседневности. Пастернак – это поэт, которому открылось, говоря его собственными словами, "радость существования". Именно радость! Замечено, это не только моя мысль, что многие крупные лирики отличаются меланхоличностью, склонностью к пессимизму. Пастернак – им противоположность. Его поэзия это гимн жизни. Я думаю, для меня очень существенно было, что я достаточно рано с этой поэзией познакомился и испытал ее влияние.

Леонид Велехов: И еще одна фигура. За что вас Анна Андреевна Ахматова называла ангелом, если это не легенда, не миф?

Вячеслав Иванов: Нет, это не легенда. Это любил повторять Бродский, но уже скорее как воспоминание об Анне Андреевне. Ангел – это ведь довольно сложное понятие. У Ньютона в его записях есть любопытная мысль. Он пишет, что человечество, конечно, начнет осваивать космос, но в космосе мы не встретим Бога, но, безусловно, встретим ангелов. Ангелы – это некоторый промежуточный тип между тем, что нам кажется высшим разумом, и нами самими. Я думаю, что эта идея была у многих, кто всерьез рассуждал об ангелах, в частности, мой любимый поэт Райнер Мария Рильке.

Леонид Велехов: И пастернаковский любимый поэт, и цветаевский.

Вячеслав Иванов: Да, вероятно, он действительно один из главных поэтов ХХ века. Он в своих замечательных "Дуинских элегиях" говорит: "Каждый ангел ужасен". Понимаете, соприкосновение с этой особой силой не вполне безопасно. Поэтому я, конечно, благодарен Анне Андреевне за ее такое, сверххорошее ко мне отношение, но, я думаю, она понимала, качества, которые она мне приписывает, предполагают и известные трудности в общении с другими людьми и с внешним миром.

Леонид Велехов: Не знаю как в судьбе Ахматовой, но в судьбе Пастернака вы, несмотря на то, что вы были его младшим товарищем, сыграли активную роль. В частности, если не ошибаюсь, вы были первым, кто посоветовал ему не идти на заседание Союза писателей, на котором его прорабатывали. Откуда у вас, у молодого совсем человека, была такая определенность принципов?

Вячеслав Иванов: Я наблюдал, конечно, много этапов преследования и моего отца, когда он впал в немилость по причинам, который мы отчасти уже обсудили, и наблюдал и другие примеры того, что делали с людьми. Я понимал, что вынести публичное преследование совсем нелегко, хотя бы даже для здоровья. Я до сих пор думаю, что Пастернак по своей физической природе был долгожителем. И то, что он почти сразу после этого преследования умер… В какой-то степени это было убийство в рассрочку. Я это чувствовал и знал. Он был одним из создателей Союза писателей. Горький его привлек для создания секции поэтов. И он очень серьезно к этому относился. Поэтому для многих это было пустяк – подумаешь, исключают из Союза писателей. А для него это было столкновение с тем миром, где он сам играл существенную роль и продолжал играть. Когда он оказался в Чистополе, в эвакуации, он в письмах писал: вот мы здесь вместе с Фединым и Леоновым создадим снова костяк группы писателей. У него была идея, что Союз писателей – это нечто реальное и важное.

Леонид Велехов: Вячеслав Всеволодович, а действительно вы хотели стать поэтом, а стали лингвистом? Почему тогда?

Вячеслав Иванов: Поэзия всегда для меня была очень важным видом моих занятий. В какой-то степени даже и сейчас я пишу стихи, хотя уже нечасто. Но печатать эти стихи было в те времена просто невозможно. По отцу я знал, что такое писатель, который пишет в стол, для будущего, и понимал, что это достаточно внутренне тяжелое занятие. Потому что оно предполагает неосуществившегося читателя. Тем не менее, я поступил на филологический факультет. Считал, что нужно заняться литературой теоретически. В этом смысле отец для меня был примером. Он сам много усвоил от своих друзей формалистов (Шкловский, Тынянов – это были его близкие друзья). Поэтому мне казалось, что серьезные занятия формой литературы – это то, чем можно было бы продолжить свои литературные увлечения. Оказалось, что и это было уже невозможно. В это время советское литературоведение стало уже официозным. И тогда лингвистика стала для меня выходом из сложной ситуации.

Леонид Велехов: Это было бегство от реальности?

Вячеслав Иванов: Немного бегство, но в область, которая меня интересовала. Потому что лингвистика сама по себе очень близка к точным наукам, и в это время испытала существенное влияние точных наук и математики.

Леонид Велехов: Вы же уже в те годы занялись математическим переводом, т. е. в те годы у нас уже были начатки, разработки этого дела? Все это было в дальнейшем первенство упущено?

Вячеслав Иванов: Несомненно. То, что сейчас довольно успешно делает Google – это, конечно, продолжение того, что было начато тогда. У нас была очень сильная кибернетика. Но ее ведь считали лженаукой. Потом я работал вместе с Бергом, создателем Совета по кибернетике. У нас было целое поколение, которое очень много интересного делало. Это немножко моложе меня люди. Многие из них были вынуждены уехать за границу, потому что общая ситуация науки в нашей стране все-таки оставалась достаточно тяжелой. Но и на не очень хорошей технике замечательные программисты рассчитывали полеты спутников! Тем не менее, технических трудностей на пути тех, кто занимался наукой, было слишком много...

Леонид Велехов: Вспоминаю еще одно изречение остроумного человека Капицы-младшего, который говорил, что современная математика это когда в американском университете русские преподают математику китайцам. (Смех в студии)

Вячеслав Иванов: Да, это примерно нынешняя ситуация, которая мне не кажется особенно плохой, потому что наука все-таки забегает вперед, и она стала глобальной. Андрей Дмитриевич Сахаров совершенно всерьез считал, что основные проблемы человечества могут быть решены только созданием того, что условно называется мировым правительством. Вот к этому мировому правительству наука, становясь глобальной, нас ведет. Тем не менее, те, от кого зависит управление отдельными частями этого объединенного человечества, пока еще не понимают, что на самом деле смешно просто сейчас говорить об отдельных проблемах одной страны. На самом деле, ничто не решается внутри одной страны.

Леонид Велехов: Поговорим о политике. Вы были народным депутатом СССР, делегатом того самого, знаменитого Первого съезда, с которого все началось – приобщение людей к политике, все перемены и т. д. Как вас забросило в политику? Это произошло по доброй воле или по какому-то чувству долга?

Вячеслав Иванов: По доброй воле. Я заранее это решил, обдумывая все, что я вижу. Я принял для себя довольно рано решение, что если в стране, как я надеялся, начнется какое-то реальное демократическое движение, я обязательно к нему примкну. Вот я просто помню момент, когда я это решение принял.

Леонид Велехов: Когда это было?

Вячеслав Иванов: Это было в 1970-е годы. Я думаю, когда мне было близко к 40 годам. Я считал, что в это время режим уже полностью себя исчерпал, и необходимо его будет сменить. И нельзя от этого уйти в сторону. Поэтому когда мне предложили баллотироваться в народные депутаты, я легко согласился. Меня не надо было уговаривать. В это время меня также уговаривал не отказываться ни от каких общественных обязательств священник Александр Мень, с которым мы дружили. Я его хорошо знал. Отчасти в том, что я тогда согласился быть директором Библиотеки иностранной литературы, тоже было влияние Меня, который мне внушал, что необходимо, чтобы мы соглашались на какое-то участие в руководстве.

Леонид Велехов: Обратимся к современной и актуальной действительности. Позволю себе довольно длинную цитату.

в его лице читаю смесь трусости, небольшого ума, бездарности и каких-то подавленных комплексов, которые делают его очень опасной личностью.

Он бандит. Бандит умеет очень много делать. Сталин был бандитом. А те, с кем он играл в политическую игру, они его все-таки воспринимали как человека. А человеком он не был, у него не было человеческих эмоций. Вот, пожалуй, в этом смысле он сопоставим со Сталиным.

Я с ним немножко разговаривал — сразу после ареста Ходорковского. Он тогда был президентом и вручал мне медаль. То есть это были те времена, когда он еще не снял маски. Но когда я произнес имя Ходорковского, он позеленел. Реакция была биологическая. Передо мной уже никакой маски не было, а был страшный, кровавый человек. Вот я своими глазами это видел. Поэтому все, что происходило потом, меня уже не удивляло.

Я хорошего ничего от него не жду, а плохого жду — сильно испугавшись, может начать стрелять, сажать…"

Вы, конечно, помните о ком и когда вы сказали эти слова несколько лет назад. Происшедшие после этого события вас укрепили в этом мнении?

Вячеслав Иванов: Да, безусловно. Я имею некоторую претензию к Интернету, который часто цитирует это место, не указывая, что это было сказано достаточно рано. Это существенно в том смысле, что дальнейшее подтверждает мою правоту. Колоссальная проблема, которая стоит перед Россией, заключается, процитирую Шкловского, в отсутствии гамбургского счета. В книге "Гамбургский счет" Виктор Шкловский описал, что все соревнования борцов на самом деле строятся на подкупе. Борцы получают большие деньги и заранее решают, кто победит. Нет настоящего соревнования, а есть соревнование денег. Для того, чтобы избежать этого, чтобы была реальная оценка, в Гамбурге есть какое-то место, где собираются все борцы, завешивают окна, чтобы никто не мешал, и происходят настоящие соревнования. Гамбургский счет – это счет без учета всех привходящих вещей. Шкловский говорил, что в литературе есть настоящий счет. Он тогда описывал место Булгакова и Бабеля в тогдашней литературе. Я думаю, что это все правильно, и правильно то, что старая Россия, включая даже Россию ранних времен Сталина, еще имела гамбургский счет. А дальше мы теряем гамбургский счет. У нас нет способа выделения действительно выдающихся реальных людей. Поэтому, к сожалению, очень бедный набор личностей в политике.

Леонид Велехов: О личности в применении к вам. А почему вы такой смелый? Вы заступились за Пастернака – за это поплатились защитой диссертации, увольнением и т. д. Вы в 60-е – 70-е годы подписывали письма в защиту диссидентов. Вы участвовали в той самой политической оппозиции, в Межрегиональной депутатской группе. Вы по современным событиям высказываетесь так жестко, как никто другой, свидетельством чему моя цитата. Я вспоминаю фразу из ваших воспоминаний, как Слуцкий после истории с Пастернаком сказал вам не то в качестве упрека, не то в порядке одобрения, что вы смотрите на жизнь этически, а надо смотреть политически. Откуда такое бесстрашие и независимость у мягкотелого интеллигента?

Вячеслав Иванов: Я не хочу преувеличивать, но на вопрос – откуда? – я скажу – из XXII века. (Смех в студии). Вы мне задаете вопрос о настоящем. А настоящее я в состоянии оценить с точки зрения будущего. С точки зрения будущего, я думаю, нужно заниматься предсказаниями в тех случаях, когда мы их в состоянии сделать. Мне кажется, что то, что касается судьбы человечества, это те предсказания, которые мы обязаны сделать.

Я хочу вам сказать по поводу того, что вы перечислили, чем я занимался. Я вам расскажу одно конкретное впечатление от времени, когда были эти большие судебные процессы, против которых мы все протестовали, писали письма. Мне пришло в голову, что надо остановить процесс над Синявским и Даниэлем, потому что это был возврат, как мне казалось, к политическим судам сталинского времени. И я пришел в приемную тогдашнего главы Верховного суда Смирнова с заявлением, в котором я просил меня назначить общественным защитником Синявского. У меня взяли эту бумагу и сказали: "Тут очередь к нему на полгода. Поэтому маловероятно, что до суда он успеет прочитать". Помню, я пешком шел от улицы Куйбышева к Лаврушинскому переулку, где жил вместе с родителями и братом. И брат мне говорит: "Тебе только что звонили из Верховного суда". Смирнову передали эту бумагу сразу, потому что это был процесс, который был очень важен для государства. Он мне назначил встречу на следующее утро. Я зашел. Пожилой человек, очень интеллигентный. О нем все были очень высокого мнения как о специалисте. Он был обложен толстыми томами. Он мне стал доказывать, что по закону он не имеет права меня принять как общественного защитника, если никакая организация не сделает это. Понимаете – советское время: какая организация могла это сделать? Он рассказал мне, что занимался у Корнея Ивановича Чуковского. То есть он представлял себе, что я связан с Корнеем Ивановичем. Я привожу этот пример, потому что он показывает, что в стране тогда еще сохранялись некоторые традиции, и тогда в ней легче было осуществлять реформы. Я думаю, что мы упустили эту возможность. Мы не успели создать основы для будущей страны.

Леонид Велехов: Когда хронологически это было упущено? Когда произошел этот разрыв?

Вячеслав Иванов: Я думаю, что сразу после 90-х годов. Во время распада России нужно было не столько заниматься судьбой незаконно присвоенных денег КГБ, партии и т. д., а нужно было все-таки заняться традициями русской культуры. Мы это все отложили, а теперь человеческого материала не хватает на заполнение основных вакансий. "Оставлена вакансия поэта://Она опасна, если не пуста". Эпоха пустых вакансий. Это очень опасное время. И мы все должны преодолеть это, готовя смену, готовя будущее.

Леонид Велехов: У вас есть рассуждения о вечно существующей в России опасности бунта. И вы этим объясняете интерес Пушкина, Цветаева и Хлебникова к фигуре Пугачева. Сегодня эта опасность существует?

Вячеслав Иванов: Я думаю – да. Я думаю, что эта опасность в интеллектуальном плане – это русский анархизм. Мы все-таки народ, выдвинувший Бакунина, Кропоткина, Льва Толстого, который по-своему тоже был ведь анархистом, по существу отрицал всю цивилизацию, может быть, самым радикальным образом. Интересно, что продолжение он нашел в Ганди. Иначе говоря, продолжение этого ведет в сторону от европейских ценностей. Мы склонны к полному отрицанию тогда как все-таки самое главное – это иметь основной список утверждений. Нужно знать во имя чего мы приглашаем всех участвовать в нашем празднике жизни. Жизнь, как я сказал, радость существования. Нужно внушать это молодежи. Молодежь должна понять, что радость существования можно испытать всюду, но для этого надо в это вкладывать самого себя.

Леонид Велехов: Еще одна цитата из вас, но короткая. Это цитата более давняя. Это было сказано почти 15 лет назад на заре, что называется, нынешнего столетия. Вы сказали: "У меня нет сегодня особых страхов по поводу будущего России в ХХI веке". Сейчас такие страхи у вас есть?

Вячеслав Иванов: Нет, потому что я по-прежнему думаю, что история обладает большой мощью. И люди, которые противоречат истории, должны за это поплатиться. Вопрос сейчас, конечно, во времени, в том, что технология, современная наука навязывает нам ускорение, очень быстрые сроки. А развитие масс, развитие представлений большой толпы, то, с чем имеют дело СМИ, это все значительно более замедленно. Поэтому некоторый конфликт реальной хронологии и того, что нам кажется разумным, имеет место. Тем не менее, я думаю, что достаточное количество просто мыслящих людей в пределах нашей страны в состоянии решить основную часть проблем. Как они решат, в каких государственных, национальных, религиозных границах может пройти решение сейчас нам трудно сказать. Я имею в виду вполне реальную угрозу выделения отдельных автономных областей и республик, скажем, с мусульманским населением. Я имею в виду возможность вообще деления России на европейскую и азиатскую часть.

Леонид Велехов: Такая перспектива не исключена?

Вячеслав Иванов: Я думаю, что все эти перспективы возможны и вероятны. У меня нет готовых решений. Просто я вижу, что все это может произойти. В общем виде я склонен пригрозить, что есть некоторая опасность для России распада гораздо более серьезного, чем распад 1991 года. Я думаю, что интеллигенция должна понимать свою ответственность за происходящее и участвовать в нем.

Леонид Велехов: Я чрезвычайно вам благодарен за этот необычно интересный разговор. Спасибо!
This page was loaded Mar 19th 2024, 4:25 am GMT.