| Ольга Фёдоровна Берггольц (1910 — 1975)
* * *
Я так боюсь, что всех, кого люблю, утрачу вновь… Я так теперь лелею и коплю людей любовь.
И если кто смеётся — не боюсь: настанут дни, Когда тревогу вещую мою поймут они.
май 1941-го года Ольга Берггольц
Я вообще-то не очень увлекаюсь стихами. И конечно же я не верю ни в какую мистику. Но эти известные строки всегда поражают, правда? Если вдруг, то посмотрите на дату и вы поймёте почему я сказал о мистике. Иногда в головах поэтов происходит и возникает что-то удивительное.
=========================================================================================
Её так жутко избивали в НКВД коллеги подлеца Гафурова и его гнусного папы, что она, беременная, не только потеряла там ребёнка, но и потеряла навсегда способность иметь детей. Но всё это её мучало. Мучало совесть и чуть ли не ежеминутное сознание. Возможно, что она что-то сказала там. И поэтому её выпустили. Для нравственного человека трудно перейти через такое. Как бы оно ни было на самом деле, но из этого стиха видно, что её это всё очень мучало. Берггольц — настоящий поэт. Можете не сомневаться, что Фридман и Вербицкий, которые самоназначили себя в поэты, продали бы с готовностью своим сегодняшним начальникам на корню всё, вся и всех в её ситуации. И без всяких угрызений совести. Видели как Вербицкий, пару недель назад, прямо в сообществе админа написал про меня очередную грязную клевету, а? Мандовошка и мандовох. Это всё что они есть. Сука и сучонок!
Когда после войны тов. Сталин дал ясно понять, что несмотря на безумные жертвы всего народа жизнь не изменится, а уже в 1946-ом году было постановление ЦК по литературе «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», которое размазало по стенкам Зощенко и Ахматову, Берггольц стала пить и потом превратилась в настоящего алкоголика. Женщина, без ежедневных стихов которой, умирающий Ленинград не хотел жить и умирать в блокаду, стала пьяной достопримечательностью литературной жизни Питера. Она делала немыслимые вещи, но её не трогали.
Прямо на публике она бывало кричала на ГеБешных, что они гноили народ на Колыме. И в одно исполнение Шостаковича, когда в ложу прибыл обком, она закричала прямо к ним на весь театр, что это они травили Шостаковича, а теперь заявились его слушать как ни в чём ни бывало. На YouTube есть сдержанная, без визжащих умилительных эмоций, хорошо сделанная двухчастёвка об Ольге Берггольц. Каждая часть по 15 минут. Можно потратить полчаса времени жизни, вместо вашего Сорокина-Хуёкина и ему подобных мудаков.
Обратите внимание, что стихи под этими строчками про каннибальские тридцатые годы и про всё это подлое! тоже написаны, как и верхний стих, в мае 1941-го года. Теперь не поленитесь. Прочтите. Или не читайте, мудаки и толстожопые мудачки. Вы мне все уже давно поебать. Вам уже пора снова поцаловать(sic) в афедрон Гафурова. Или, скажем, для svintusoid самое время со слезами на глазах вылизать жопу Вербицкого.
Обнимитесь миллионы, В поцелуе слейся свет. =========================================================================================================================
* * *
...и я не могу иначе... Лютер
Нет, не из книжек наших скудных, Подобья нищенской сумы, Узна́ете о том, как трудно, Как невозможно жили мы.
Как мы любили — горько, грубо. Как обманулись мы, любя, Как на допросах, стиснув зубы, Мы отрекались от себя.
И в духоте бессонных камер, Все́ дни и ночи напролёт, Без слёз, разбитыми губами Шептали: «Родина… Народ»…
И находили оправданья Жестокой матери своей, На безполезное страданье Пославшей лучших сыновей.
…О, дни позора и печали! О, неужели даже мы Тоски людской не исчерпа́ли В беззвёздных топях Колымы?
А те, что вырвались случайно, — Осуждены ещё страшней На малодушное молчанье, На недоверие друзей.
И молча, только втайне плача, Зачем-то жили мы опять, — Затем, что не могли иначе Ни жить, ни плакать, ни дышать.
И ежедневно, ежечасно, Трудясь, страшилися тюрьмы, И не было людей бесстрашней И горделивее, чем мы.
За облик призрачный, любимый, За обманувшую навек Пески монгольские прошли мы И падали на финский снег.
Но наши це́пи и вериги Она воспеть нам не дала. И равнодушны наши книги, И трижды лжива их хвала.
Но если, скрюченный от боли, Вы этот стих найдёте вдруг, Как от костра в пустынном поле Обугленный и мёртвый круг,
Но если жгучего преданья Дойдёт до вас холодный дым, — Ну что ж, почтите нас молчаньем, Как мы, встречая вас, молчим…
22 — 24 мая 1941 Ольга Берггольц
Вениамин |